Много чего нарассказали разные женщины, спеша раскрыть мне глаза на трудности семейной жизни. Смешно, конечно, все это было слушать: поводок, ругань, скандалы…

Ради чего, спрашивается, люди ищут друг друга, мучаются в разлуке, тоскуют, прежде чем соединиться, стать одним неразделимым целым?

Это когда по любви. А когда по-другому, ну, вот, как у меня, скажем: познакомили, свели, а я уже потом постаралась, чтоб удержать…

С трезвой головой и спокойным сердцем выходила я замуж, испытывая удовлетворение от того, что — сумела, добилась своего, что я тоже получила, нет, не получила — добыла! — положенный мне жизнью кусочек счастья.

Вот как ужасно это звучит, когда называешь вещи своими словами! Может, кого-то и покоробит, только ведь суть не изменится, если я иначе скажу.

Самому себе человек должен говорить правду. Всегда. Потому что другим он ее редко говорит и те, другие, ему — тоже.

Да, я хотела выйти замуж. И искала — за кого. И когда нашла, сделала все, чтобы он — именно он! — стал моим мужем. Я ему не навязывалась, боже упаси! Напротив, он долго вокруг меня, как вокруг горячей плиты, ходил, боясь прикоснуться. И мы не часто встречались. Я уже рассказывала, как он звонил и как я находила предлоги, чтобы отложить свидание. Кино, театр, прогулки — это, пожалуйста. Но порог моего дома он переступил только тогда, когда все главные слова уже были сказаны.

Не я упала в его объятия, он — в мои.

Вот в чем особенность моего романа.

Я видела, что он меня любит, но хотела, чтобы любил еще сильнее.

Чтобы голову потерял.

Чтобы я ему стала как награда за беззаветную, безрассудную любовь. Ничего не стоит то, что нам достается легко и просто!

Я ему досталась трудно.

Он ведь был уже не мальчик — взрослый, вполне сформировавшийся человек со своими взглядами на жизнь.

И такой он меня устраивал. И нравился — такой. И играла я до той минуты, пока не почувствовала сама, что и меня к нему тянет. Что, если он уйдет, мне будет плохо.

Когда однажды он на несколько дней вдруг пропал, я чуть не умерла от страха. Места себе не находила. Оказывается, его отправили в срочную командировку и он не успел меня предупредить. «Чтоб это было в последний раз так, хорошо? — сказала я ему. — Ты можешь уходить, уезжать, куда тебе необходимо и насколько необходимо, но — предупреждай. Я все-таки живой человек. И лишнего беспокойства мне не нужно».

В этот вечер он и сделал мне предложение, а я его приняла.

И мы стали жить вместе. И было счастье, и был туман, и было ощущение, что мы — одни на всем белом свете и никто нам не нужен.

Так что не говорите мне, пожалуйста, о том, что брак по любви — это хорошо, а по расчету — плохо.

Вы знаете, что такое любовь? Нет? Ну, вот и я не знаю. Может, она — всего лишь наше ожидание какого-то чуда?

Разве не чудо, когда люди, вчера еще чужие друг другу, в какой-то миг сливаются душой в одно, единое, неразрываемое, а мгновение становится вечностью, и наоборот?

Есть вещи, о которых не следует говорить вслух. Ведь если не оберегать некоторые тайны жизни от излишне любопытствующих взглядов, ничего не останется для воображения. И все мы утонем в цинизме.

— Ну, как у вас? — шепотом спрашивает у меня Разиля.

Я понимаю, что она имеет в виду. Видимо, приняв такое деятельное участие в моей судьбе, она считает, что я должна ей теперь все рассказывать.

— Что ты имеешь в виду? — холодно интересуюсь я.

— Ну, как он? — теряется Разиля. — Внимательный, ласковый?

— И внимательный, и ласковый! — подтверждаю я, усмехаясь про себя этим наивным словам. — Тебя, наверное, волнует, какой он в постели, да?

Я нарочно говорю так прямо, чтобы сразу отбить у нее охоту лезть в мою жизнь. Какого черта, в самом деле? Я же у нее никогда не спрашивала о таких вещах, хотя мы — близкие подруги. И до замужества тоже избегала этих тем.

— Ты невозможная, Сария! — обижается она. — Колючая, как не знаю кто!

Пусть обижается, зато больше не будет задавать идиотских вопросов! Я в советчиках такого рода не нуждаюсь. Спасибо, что с Амиром познакомила. Что беспокоилась. Но теперь за меня волноваться не надо. И жить учить не надо. Я не птенчик, которая тогда с носом осталась. Кстати, интересно, как она там?

— А как птенчик наш? — спрашиваю я.

— Какой птенчик? — удивляется Разиля. — А-а… Видела ее недавно на улице. Веселая! Такой, знаешь, розовый бутончик!

— Птенчик, бутончик… — смеюсь я. — Неужели и мы были когда-то такими?

И мне становится грустно, потому что мы такими были — веселыми, беззаботными, неунывающими! Когда и беда не беда и все — впереди…

Жизнь в нашем доме течет нормально. Утром вместе идем на работу, вечером в одно и то же время возвращаемся, ужинаем, смотрим телевизор, разговариваем, ходим в гости к друзьям, принимаем у себя друзей.

Что об этом рассказывать? У всех одинаково в общем-то семейная жизнь складывается — из похожих забот, радостей, огорчений. Люди постепенно привыкают друг к другу, начинают не замечать того, что раньше бросалось в глаза…

— Что ты все время ходишь в этих бигудях? — недовольно ворчит Амир.

— А где мне прической заниматься, как не дома? И не вечером? — возражаю я.

— Значит, ты считаешь, что твои сослуживцы должны видеть тебя с красивой прической, а я — в этих железках? — усмехается он.

Я пожимаю плечами: бессмысленный какой-то спор! Это же естественно, что человек приводит себя в порядок перед тем, как выходить на люди. Конечно, лучше, если у него есть возможность заниматься этим наедине, но где спрятаться в однокомнатной квартире? Не сидеть же несколько часов в ванной комнате? Тут уж ничего не поделаешь — надо мириться с некоторыми неудобствами совместной жизни, когда весь ты — на виду, со всеми своими достоинствами и недостатками. Амир тоже не ангел. Есть у него привычки, которые меня раздражают. Ну, например, в хозяйственных делах ничего не смысля, вдруг начинает учить, как надо жарить картошку. Накрывать сковородку крышкой или не закрывать?

На эту тему мы однажды с ним минут десять спорили, пока я в раздражении все с этой сковороды в мусорное ведро не вывалила. Поставила перед ним кружку с молоком, положила кусок хлеба и сказала нежно: «Ешь природные продукты и в следующий раз не капризничай. Я все-таки какая-никакая, а баба, а ты, какой-никакой, мужик. И если хочешь готовить ужин сам и по-своему, я с удовольствием тебе такую возможность предоставлю. И буду есть, не спрашивая, накрывал ты сковородку крышкой или не накрывал. Договорились?»

Вот такой у нас разговор получился, и он его хорошо запомнил. И я запомнила. Как миленький ел все, что я готовила, и больше носа ни в кастрюли, ни в сковородки не совал. Обиделся, конечно. Только я думаю, лучше сразу все точки над «и» ставить. Проще жить, когда знаешь, что одному не нравится, а другой от этого же — в восторге. Что кто умеет, а что — нет. И если не умеешь — не берись. Соседа попроси помочь, пригласи за деньги кого. А то взялся однажды Амир крючок к потолку прилаживать, чтобы люстру новую подвесить. И конечно, разбил ее вдребезги, потому что никогда прежде, как я поняла, молотка в руках не держал, хотя и инженер.

— Какого черта! — сказала я мягко. — Какого черта ты берешься за дело, в котором ничего не смыслишь? Сто пятьдесят рублей, конечно, для нас не деньги, как ты понимаешь, но все-таки… Кстати, до зарплаты три дня, а у меня остался рупь…

Да разве обо всем расскажешь?

Дочери нашей уже годика два было, когда стал Амир на работе задерживаться. В шахматы, видите ли, играл с приятелями. «А у вас там вместо ферзей да королей стаканчики с водкой, да?» — интересуюсь я. «Да нет, — отвечает, — нормальные шахматы, просто иногда скидываемся по рублику, кто-нибудь в магазин сбегает, ну и…» — «Понятно, — говорю я. — Вот это «ну и…» особенно интригует. В следующий раз оставайся там, в отделе своем, ночевать. Потому что с пьяным с тобой говорить не о чем, а дочери смотреть на тебя такого — незачем. Договорились?»