Вскоре после того, как со всеми процедурами было покончено, шум битвы постепенно начал стихать. До девушек донёсся звук быстрых шагов, которому вторили невнятные крики сарайцев. Дотянувшись до тяжёлого меча Ратель, Ангелина напряглась — неужели каттегатцы проиграли? Похоже, Харальд напрасно перед отъездом из "Туманной литы" оставил часть войска в Корлеме…

Девушка активировала магию. Пусть она и не владеет мечом, но она сможет, как минимум, швырнуть его в лицо противнику. Или резануть лезвием по ногам… вариантов немало. Но без боя она не сдастся — это точно.

— Генриетта, — раздавшийся за спиной девушки голос Харальда заставил ту подскочить на месте. — Всё в порядке, не бойся. Это я.

Обернувшись, она увидела покрытого кровью конунга. Грудь мужчины тяжело вздымалась, заплетённые в длинную тугую косу волосы казались немного растрепавшимися, но в остальном вид его был вполне обнадёживающим. Во всяком случае, девушка не заметила на нём каких-то серьёзных ран.

— Харальд…, — слабо произнесла она. — Я…

Не дав ей закончить, правитель Каттегата присел, заключив её в свои объятия.

— Всё закончилось, — произнёс он, успокаивающе поглаживая девушку по спине.

— Ратель… она ранена…, — Ангелина прижалась к груди мужчины. Тело её сотрясала мелкая дрожь.

— Сейчас придёт лекарь. Ей помогут.

— Хорошо, — закрыв глаза, девушка разревелась.

* * *

Ангелина откинулась на бортик ванны, прикрыв глаза. Горячая вода приятно обволакивала её кожу, успокаивая уставшие мышцы. В воздухе, наполненным тёплым паром, витал умиротворяющий аромат можжевельника, источаемый расставленными на невысоком железном столике флакончиками с различными мылами и шампунями. Все они, преимущественно, пахли свежестью и чем-то хвойным, за исключением пары сосудов, содержимое которых настойчиво било в нос раздражающей сладостью.

Капнув на пальцы немного лёгкого эфирного масла, девушка принялась массировать виски в попытке избавиться от головной боли. Удивительно, как она, после всего за день с ней произошедшего, ещё умудрялась сохранять самообладание. За исключением кратковременной истерики на груди Харальда, она оставалась собранной и даже смогла оказать небольшое содействие при транспортировке раненых каттегатцев, вызвав у тех некоторое недоумение, откровенно читавшееся в их взглядах. Даже сейчас, сидя в просторной, отделанной камнем ванной комнате, которая была выделена для неё вкупе с ещё несколькими помещениями в качестве её личных покоев конунгом, Ангелина по-прежнему оставалась в здравом уме, желая, но, не имея внутренних сил достаточных для того, чтобы предаться переживаниям. Может, это было всего лишь способом, с помощью которого её психика решила справляться с пережитым стрессом?

— Ой, ну и к чёрту, — девушка с силой ударила по воде. — Не хочу сейчас об этом думать.

Взяв мочалку, она провела ею по шее, стирая засохшую кровь. В этот момент её рука будто ощутила тяжесть небольшого, с ручкой из кости какого-то животного топорика. Из груди Ангелины вырвался стон. Неужели она действительно убила человека? Этой самой рукой?

Опустив взгляд вниз, она уставилась на растекающейся по воде элегантными тонкими лентами ручейки крови. В своём медленном танце они красиво изгибались вокруг груди девушки, постепенно истончаясь, пока полностью не растворялись в горячей жидкости. Картина, написанная смертью.

Ангелина сглотнула, но, прикусив губу, продолжила мыться. Её руки с силой надавливали на кожу, оставляя на той красные следы. Своеобразный акт аутоагрессии — жалкие попытки совести наказать свою обладательницу за содеянное. Возможно, позже — вполне вероятно, уже завтра — она сможет мыслить здраво и найдёт для себя оправдывающие её объяснения совершённым преступлениям, но сейчас… сейчас её гуманистическая половина пока ещё не смогла абсорбировать всё произошедшее и выдать ей индульгенцию. Сегодня Ангелине придётся довольствоваться лишь наложенной на неё собственной совестью епитимьёй.

Девушка остановилась. Повернувшись к стоящему подле ванной столику, она схватила первый попавшийся флакончик с мылом и, щедро искупав в ароматной смеси тряпку, принялась с прежним усердием втирать в себя ненавязчивый свежий запах, отдалённо напомнивший ей эвкалипт. Пожалуй, единственное, что грело ей сердце сейчас — это мысли о побеге Семпронии. Начиная с того времени, как они разместили всех пострадавших каттегатцев в бегателях и военный лекарь подлечил наиболее тяжелораненых из них — сохранявшую задумчивое молчание Ратель, конечно, в первую очередь — она думала о Норфолке не переставая. Удалось ли той выбраться из леса до наступления сумерек? Не наткнулась ли военная на остатки разбежавшихся по лесу сарайцев? Достаточно ли для покупки всего необходимого оказалось одного кольца? Может, стоило отдать все два?

В голове Ангелины вертелась мириад вопросов, и на один из них она пока не могла получить ответа.

Но что занимало её чуть ли не больше переживаний о дальнейшей судьбе командирши, так это непонятная реакция на пропажу той Харальда. Осознав, что норфолка сбежала, он не выказал ни малейшей обеспокоенности на этот счёт. Будто ему было абсолютно всё равно как на побег военной, так и на возможные его последствия. Разве он не думал о том, какой информацией с беглянкой успела поделиться Ангелина? Ведь, будучи человеком далеко не глупым, он не мог не понимать, что командирша первым делом доложит обо всём произошедшем королеве Боудике. Не испортит ли это его планов? Или для него это не играет никакой роли? Почему он не убивал Семпронию и вёз её в Каттегат? Разве не потому ли, что она для чего-то нужна ему? Или он, действительно, как и сказал, просто не желает лишних смертей? Что задумал правитель Каттегата?

Ангелина вспомнила, как, сидя в бегателе, ловила его украдкой брошенные на неё взгляды, каждый раз внутренне готовясь встретить шквал негодования, но, к её удивлению, ничего подобного не произошло. Харальд просто молчал, никак не комментируя ни тот факт, что Ангелина помогла сбежать его пленнице, ни произошедшую стычку с сарайцами. Он не сказал ни слова. Ленивыми движениями мужчина бережно очищал сначала заляпанные кровью убитого ею сарайца документы, а потом свой блестящий, острый меч. Будто его совершенно ничего не беспокоило и даже больше — всё шло так, как он и планировал.

Было ли это следствием его хладнокровия или самоуверенности, Ангелина не знала. Но то, что этот человек умудрялся сохранять расслабленное равнодушие даже в ситуациях повышенного стресса, было неоспоримо.

Отложив "мочалку", девушка погрузилась под воду. Полежав так несколько мгновений, она вынырнула и, отжав волосы, вышла из ванны. На тёплый каменный пол тот час выплеснулось небольшое количество воды. Не обращая на это внимания, Ангелина прошла к стоявшей практически возле выхода железной тумбе и, взяв лежащее на ней полотенце, обернулась в него.

Закрыв дверь в ванную комнату, она подошла к разожжённому служанками камину. С волос и плеч её стекали капли воды. Некоторые вскоре впитывались в обёрнутую вокруг груди девушки ткань, другие же, лениво огибая изгибы её тела, опадали на мягкий мех.

Убранство просторной, выдержанной в светлых тонах спальни, казалось, отражало характер владельца замка — строгая сдержанность прослеживалась в каждом предмете интерьера, навевая тоску. Мебель с железной — реже, деревянной — окантовкой была рассыпана одинокими островками вразнобой, без особого порядка. Масляные лампы закреплены на стенах в выполненных совершенно не соответствующих стилю остальной комнаты креплениях, выделявшихся уродливым пятном на шероховатой каменной поверхности. Огромное, открывавшее вид на мерно покачивающиеся волны окно оказалось занавешено тёмными синими шторами из какой-то плотной ткани, зрительно утяжелявшей всё пространство.

Отстранённо рассматривая свою спальню, Ангелина вздохнула. Похоже, теперь это — её дом. Замок конунга, конечно, выглядел куда менее богатым дворца кагана, и — что уж там говорить — был не таким уютным, но, по крайней мере, Харальд и его воины выглядели в стенах его более органично. Тогда как для сарайцев шикарная резиденция в Гуркулануме явно была чужда — Ангелина даже не была уверена в том, что сам Ротхен осознавал всё её великолепие — каттегатский замок удачно гармонировал со своими обитателями так, что девушка сразу, как только вошла сюда в сопровождении Харальда, поняла — он привёл её в свой дом.