Когда в конце августа Магалотти снова поговорил с Риккарди, то выяснилось, что в действительности речь шла не о двух-трех аргументах Урбана, но только об одном (касательно Божественного всемогущества), который был вложен Галилеем в уста персонажа, «вызывающего мало уважения и являющегося предметом насмешек»884.
Но как бы то ни было, «история с дельфинами» говорит о том, сколь нервозная обстановка сложилась в Ватикане.
Когда Риккарди понял, что ему, скорее всего, не удастся собрать восемь экземпляров «Dialogo», которые Магалотти привез в Рим в дар различным лицам, он 7 августа 1632 года снова обращается к Эджиди, прося того сообщить, сколько именно экземпляров книги Галилея было отпечатано и кому они были отправлены, «чтобы можно было предпринять шаги по их возврату». А в конце письма отец Мостро добавил: «утешьте автора и скажите ему, чтобы он не падал духом»885.
15 августа Никколини, которому к тому времени еще не удалось встретиться с Риккарди, писал во Флоренцию, что, как ему стало известно, «уже создана специальная конгрегация из лиц, сведущих в его (Галилея. – И.Д.) профессии во главе с синьором кардиналом [Франческо] Барберини; все они настроены враждебно по отношению к Галилею»886. Речь шла об учрежденной по распоряжению Урбана VIII специальной богословской комиссии для рассмотрения содержания «Dialogo» с теологических позиций.
Точный состав комиссии неизвестен, однако судя по дошедшим до нас документам и свидетельствам современников, в нее кроме Франческо Барберини и Николло Риккарди входили Инхофер, Ореджи и, возможно, Захария Паскуалиго. Что касается кардинала Барберини, то он в работе Комиссии непосредственно не участвовал, но был ее куратором (по терминологии Франца Рейша и Хартманна Грисара887, Präsident), и это стало большой удачей для Галилея, поскольку кардинал, который, замечу, был вторым лицом в Ватикане после папы, относился к ученому с большой симпатией. Это обстоятельство сыграло важную роль в инквизиционном процессе.
Франческо Барберини учился в Пизанском университете, где одним из его учителей был Кастелли, последователь и друг Галилея. Как и Галилей, Барберини был членом Accademia dei Lincei (куда он был избран 1 октября 1623 года). В письме Чези от 8 июня 1624 года Галилей упоминает об «обычном добросердечии (la sua solita benignità)» кардинала888. Когда над тосканским ученым начали сгущаться тучи, Магалотти посоветовал Гвидуччи (письмо от 7 августа 1632 года) обратиться за советом и помощью к кардиналу Франческо Барберини, который, по словам Магалотти, «относится с большой симпатией к автору [Галилею] и с большим уважением – к самой работе [Dialogo]»889, и добавил, что, по его (Магалотти) мнению, кардинал «не склонен по своей природе к принятию каких-либо крутых мер, за исключением тех случаев, когда он понимает, что другого пути нет…»890.
Барберини действительно обладал гибким умом и незаурядными дипломатическими способностями, поэтому его часто посылали с ответственными дипломатическими миссиями. В «деле Галилея» он также старался, насколько то было возможно, как говорят англичане, «to run with the hare and hunting with the hounds»891. Именно к Ф. Барберини, ища у него заступничества, не раз обращался тосканский посол с просьбами посодействовать Галилею (например, разрешить ученому во время процесса пребывать не в тюрьме инквизиции, а жить в Тосканском посольстве892), да и сам Галилей893. Кардинал в одном из писем заверил Никколини, что он питает «самые теплые чувства к Галилею» и «считает его необыкновенным человеком»894. Действительно, Барберини делал что мог. Он, к примеру, вопреки обыкновению, присутствовал на собрании Святой Службы feria quarta (то есть происходивших по средам, в отсутствие Святейшего) 16 февраля 1633 года, потому что там решался вопрос, как следует вести процесс над Галилеем. О том, что происходило на этом заседании, известно мало. Однако Никколини в донесении от 27 февраля 1633 года упоминает о словах Святейшего, сказанных днем ранее во время аудиенции: «пока идет подготовка формального судебного разбирательства, и работа еще не закончена»895. Не потому ли дело затягивалось, что среди кардиналов-инквизиторов не было единства мнений и, в частности, кардинал Барберини, в отличие от своего дяди, не считал, что к Галилею следует применять жесткие меры?
Кроме того, Барберини тщательно дозировал информацию, чтобы не расстраивать и не пугать Галилея. Он, например, сообщил Никколини (понимая, что тот передаст сказанное тосканскому ученому), что в «Dialogo» нашли «некоторые подозрительные вещи (alcune cose sospette)» и «ошибки (degli errori)»896. И только после процесса Барберини признает, что речь шла об «errori gravi»897. Вернемся, однако, к специальной Комиссии.
Никколини предложил кардиналу Франческо Барберини включить в комиссию «нейтральных» членов, напомнив также, что «Dialogo» печатался «по получении всех необходимых разрешений, книгу просмотрели и изучили в Риме и во Флоренции до ее публикации, а предисловие и заключение были приведены в соответствие с требованиями властей». Кардинал ответил весьма уклончиво, но пообещал довести пожелание посла до сведения его святейшества. «Я слышал от друзей, – добавил в конце своего письма посол, видимо, имея в виду Риккарди, – что истинным намерением было не запретить книгу, но исправить некоторые выражения»898.
В ответ на свои сообщения Никколини получил в конце августа пространное письмо от Чьоли, который с самого начала отметил, что излагает мнение великого герцога. Последний был крайне удивлен тем, что книга, официально разрешенная к публикации, вдруг стала предметом дополнительного рассмотрения. Поэтому великий герцог считает, что все претензии к сочинению Галилея должны быть изложены на бумаге и отосланы во Флоренцию, чтобы автор мог с ними ознакомиться, «что во всех подобных случаях и при любом суде гарантировано обвиняемому»899. Видимо, это письмо было написано по просьбе самого Галилея. Об этом свидетельствует послание Никколини Чьоли от 28 августа 1632 года, начинающееся со слов: «Я изложил синьору кардиналу Барберини все, что Ваше Высочество велели мне изложить от имени синьора Галилея»900. В этом письме Никколини сообщает, что Франческо Барберини и в этот раз не сказал ничего определенного901, посоветовав обратиться к отцу Риккарди, который в свою очередь заявил, что Галилей не следовал его, Риккарди, инструкциям и действовал наперекор его желаниям. Отец Мостро понимал – отныне он с Галилеем связан одной цепью, и хотя Риккарди старался взвалить вину на самого Галилея (а заодно и на Чамполи), – раз уж ему предоставили, включив в состав Комиссии, возможность «to slip his head out of the noose»902, – однако эта тактика имела свои четко очерченные пределы, ибо к каким бы хитростям ни прибегал автор, цензор должен быть несгибаем в деле защиты веры.
