— Ты просил фотографии твоих родителей, княже, я нашел только такие, — Воронцов вошел в столовую сразу за нами и выложил фото на стол.

Передо мной лежали два цветных снимка, потрепанных, слегка выцветших, с загнутыми уголками. Я впился взглядом в красивую молодую женщину, сердце молчало, словно, она не была мне матерью. Зато на второй фотографии седой и усталый человек казался моей постаревшей копией, даже с сединой в русых волосах, усталостью в бледно-серых глазах. Уголки его рта были чуть приподняты, будто он хотел улыбнуться, но не смог, сил не хватило.

«Отец, мой отец», — я произнес эти заветные, раньше невозможные, слова мысленно.

И вспомнил: шифр!

В отцовском письме я нашел шифр. Сейчас спросить у Воронцова, а потом и у братьев про банк, в котором могут храниться какие-то важные сведения в ячейке под этим шифром.

Я откусил от пышной булочки, есть мне уже расхотелось, и завел разговор про ячейку в банке.

— Не слышал, чтобы Мстислав брал постоянную ячейку, пока братья в духе, спроси у них, думаю, Арсений знает все банки, с которыми твой отец вел дела. И еще, — Воронцов помешал ложечкой в чашке с чаем, — я нашел старую куртку Мстислава, но спроси у парней, может, они захотят взять её себе. Если откажутся, скажи, я отдам куртку тебе, княже.

— Понял, — кивнул я.

Поцеловав Алёнку, шепнув ей:

— Я быстро.

Я пошел искать своих братьев. Внутренне застегнувшись на все пуговицы и надев на голову воображаемый шлем.

— Мик, — от души побродив по закоулкам замка, я, к счастью, наткнулся на своего оруженосца, — отведи меня в покои к Арсению и Георгию, пожалуйста.

— Конечно, ваше высочество, — Мик заспешил, шагая слева от меня, стараясь не быть первым.

Мы очутились в роскошно обставленных комнатах. Казалось, это совсем не замок-крепость, а покои в большом поместье богачей. Роскошная кожаная мебель. Дорогие белые ковры на полу. Шкафы из красного дерева с потрясающей резьбой, картины. По моему слабому разумению, подлинники.

— Велемир, хорошо, что ты зашел. Георгу лучше, — Арсений взмахом руки отпустил Мика и повернулся ко мне, — ты что-то хотел спросить?

— У меня два вопроса, — я переглотнул, зедерживая взгляд на великолепной абстракции в золоченой раме — просто взрыв алого и синего цвета, — у Воронцова осталась куртка отца. Я бы взял себе эту вещь, если вы не будете против.

— Георг, куртка папина тебе нужна?! Мне точно нет. Он любил ветровки, такие тонкие, грубые, почти из брезента, — Арсений махнул мне в сторону широкого кожаного кресла, — садись, Велемир, есть же второй вопрос.

— Куртку возьми себе, мы же отца, хоть и нечасто, но видели, — вошедший Георгий тяжело уселся на диван, — но огорчу тебя, куртка, наверняка, отлично выстирана, отцовским одеколоном не пахнет. А вот мамины платья хранят такой нежный аромат. Она любила духи «Шаналь» под каким-то номером, не помню точно под каким.

— Я тогда возьму куртку, — чувствуя, что глупо и стыдно краснею, я устроился в кресле, — вы не знаете, нет ли у отца ячейки в каком-нибудь банке. Он… — я понял, что про шифр лучше промолчать, — намекнул мне на еще одно письмо ко мне. Но я не понял, где именно оно спрятано.

— Отец вел дела с банком Верьска. Там у него было несколько ячеек. Полагаю, что они всё еще закреплены за нами, — Георгий играл тяжелой палкой, непринужденно перекладывая ей из правой руки в левую.

— Мы можем вернуться в Верьск и зависнуть в нашей городской квартире на пару дней, чтобы съездить в банк, — предложил Арсений, — а ты поделишься с нами инфой, которую найдешь в ячейке?

Это были знакомые корыстные и эгоистичные братья. Мне стало легче.

— Если отец написал то, что можно огласить при вас, я расскажу, — честно ответил я.

— Можем завтра с утра начать нашу операцию «Банковская ячейка», — кивнул Георгий.

— Тогда до завтра, — мне не терпелось надеть куртку и почувствовать на плечах ткань, которая касалась тела моего отца.

Я рванул к себе очень быстро.

— Воронцов принес, — Алёнка протянула мне широкую ветровку, выцветшую до блекло-зеленоватого оттенка.

Наверное, раньше куртка была яркого цвета хаки.

Я поднес ткань к носу и уловил едва ощутимый аромат только что прошедшего осеннего дождя, переплетенного с горьким запахом опавшей листвы и сладким — увядших трав.

Я влез в куртку, она мне была широка и длинна, но я испытал впервые за несколько дней такое счастье, что сердце ухнуло куда-то вниз. Я подхватил Алёнушку на руки и закружил её по комнате.

Весь день мы работали с Алёнушкой в паре: бились на мечах, бегали по стенам.

Я пытался поговорить с Реджи, который повторял, что решил остаться с нами, а сам дико оглядывался по сторонам и теребил подол доспеха, который ему дала Алёнка. Звенья хитрого доспеха слегка спеклись от жара тела аспида, но хотя бы не стекали на камни замка ручьями расплавленного металла.

Мысли мои были всё время в том банке, где в ячейке ждало меня письмо от моего отца. Почему я решил, что это письмо? Не знаю. Но я не мог дождаться поездки в Верьск. Во внутренний карман теперь моей куртки я засунул само отцовское письмо и шифр, записанный на отдельном листке бумаги. Не хватало только забыть самое главное, уже перейдя границу.

Воронцов морщился и сердился на нашу просьбу, отпустить в Верьск, потом всё-таки кивнул, велев смотреть в оба.

И рано утром мы поднялись ни свет ни заря. Алёнушку я не мог оставить, поэтому она ехала с нами. Мик собрался тащить наши вещи. Арсений и Георгий поехали налегке. Док отпустил Георгия с оговоркой, что тот будет очень осторожен. К счастью, мои худшие опасения не оправдались, у Георгия был обширный ушиб ребер и никаких переломов.

Никита привел мне черного отцовского жеребца. Миртис переступал тонкими ногами и взмахивал длинными ресницами, поглядывая в мою сторону без энтузиазма. Но я кое-как влез на него, посадил впереди Алёнку, и наш поход за кладом начался.

Границу мы преодолели только с третьей попытки. Это было так странно: мы просто кружили на одном месте, не продвигаясь хоть сколько-нибудь вперед и возвращаясь трижды туда, откуда приехали. Наконец, мы чудом перебрались на другую сторону. Солнечный свет там был ярче, и синева неба казалась бездонной. А когда и дорога стала самой обыкновенной асфальтовой, я выдохнул.

А еще меня охватило непередаваемое чувство свободы и счастья, я ощутил, что это короткие каникулы без ответственности и обязательств.

Свобода! Счастье! Мне хотелось прыгать и орать от охватившего меня восторга.

Арсений ехал впереди на гнедом коне, изредка морщившегося Георгия вез серый огромный жеребец с белой гривой.

Никита не изменил своей безмятежной коняжке, Мик сидел за его спиной.

Мы приехали в Верьск ранним сияющим утром середины июля. В ярко синем небе летели наперегонки с легкими перистыми облачками комки тополиного пуха, бегали по улицам улыбающиеся прохожие, счастье и безмятежность окутали нас теплым мягким пледом.

В этом уютном губернском городе Белый замок казался безумной выдумкой.

А драконы кошмарным сном.

Правда, на нас напряженно посматривали полицейские. Не каждый день увидишь четверых всадников на таких красивых конях, как наши. Но ни один из служителей закона так и не подошел к нам.

Мы доехали следом за Арсением до роскошного элитного дома в самом центре города. Спешились и поднялись на лифте на второй этаж.

Такую роскошь я видел только в кино, да и то в иностранном. Старинный паркет лаково сиял, мебель мягко светилась дорогой древесиной, пушистые ковры делали наши шаги едва слышными. Я то и дело оглядывался вокруг, а Георгий провел нас с Алёнкой в великолепную столовую: белая мебель, белые ковры, белые картины с абстрактными черными и красными линиями, и только огромный букет алых роз в белой вазе на белом камине создавал странно праздничное настроение какого-то аристократического приема.