— Что с вами, синьор? — встревожилась я. — Не вкусно?

— Синьорина, — ответил он и смачно облизнулся, — это грандиозно.

Он отложил вилку и стал есть руками.

— Так я получаю от еды гораздо больше удовольствия, синьорина, — признался он, слизывая с пальцев кусочки начинки. — Кончиками пальцев можно почувствовать текстуру пищи. И тогда процесс становится более интимным. Тяжелая металлическая вилка — это не для меня. Нет. Я люблю трогать еду, нюхать ее, — он сделал глубокий вдох. — Мне нравится чувствовать ее кожей, а не ртом. Еда — вещь очень чувственная. Поглощение пищи — чувственное удовольствие. Поедание вкусностей, синьорина, сродни занятиям любовью. Нужно смаковать, а не заглатывать. Нужно полностью отдаться этой чувственности, синьорина. Вот сейчас я беру еще кусочек вашего изумительного timbaiiо. Чувствую пальцами его тепло, нежную сочность начинки, горделивую корочку из теста. Медленно, любовно кладу на язык. Подталкиваю в рот и вздрагиваю, когда начинают работать мои вкусовые рецепторы. Облизываю пальцы, дабы насладиться каждой крошкой. Мои пальцы трутся о язык, о губы — плоть о плоть. А теперь, синьорина, я хочу, чтобы вы тоже так попробовали.

Я отложила вилку и отломила пальцами кусочек timbaiiо. Поднесла его к губам.

— Медленнее, медленнее. Не спешите.

Я открыла рот.

— Да, да.

Положила в него пирог.

— Теперь, синьорина, плотно закройте рот. Да, вот так. Почувствуйте пирог мягкими тканями, языком. Медленно, очень медленно начинайте жевать. Ощутите текстуру еды. Не торопитесь, просто наслаждайтесь. А когда будете готовы — глотайте. Оближите губы, да, правильно. Теперь пальцы. На мгновение задержите их на губах. Медленно проведите указательным пальцем по внутренней стороне нижней губы. Разве это не приятно? А теперь, синьорина, пожалуйста, покормите меня.

— Нет, что вы, синьор. Я не могу.

— Почему?

— Это нехорошо.

— Глупости, синьорина. Делайте, что я говорю.

И я сделала. Пальцами отломила от пирога кусочек корочки и выковыряла ею немного вкусной начинки. Она была теплой, влажной и шелковистой. Дрожащей рукой я потянулась через весь стол туда, где сидел и ждал Англичанин. Он открыл рот. Его губы были алыми и мокрыми. Он открыл рот шире. Я увидела желтые зубы и розовый язык. Протянула руку к самому его рту. А он потянулся мне навстречу. Я положила кусочек timbaiiо ему на язык и протолкнула поглубже в рот.

Хотела убрать руку, но Англичанин схватил меня за запястье. Он тщательно пережевывал пирог, смаковал его с закрытыми глазами, крепко держа мою руку. Проглотив кусок пирога, он потянул мою руку ко рту и стал обсасывать мои пальцы, лизать их по всей длине, засовывать кончики в рот. Точь-в-точь как в моем сне.

— А теперь, синьорина, я покормлю вас. И покормил.

Я вспыхнула, когда Англичанин поднес пирог к моему рту и пальцами коснулся моих губ. Когда я медленно разжевала и проглотила пищу, он положил мне в рот свои пальцы.

— Пососите их, синьорина, — велел он.

Пришлось подчиниться. Он зажмурился от удовольствия, как кот, которого гладят. У меня на подбородке остался жир и немного слюны. Англичанин перегнулся через стол и слизал все дочиста.

Мы продолжили трапезу: не спеша кормили друг друга через маленький столик. Мне показалось, что в кухне стало теплее. Когда еда кончилась, а бутылка вина опустела, я попыталась вернуться к реальности. Убрала со стола и стала мыть посуду. Я стояла возле мойки, а Англичанин подошел сзади и прижался ко мне. Через его брюки я почувствовала прикосновение чего-то твердого. А еще оно было горячим.

— Синьорина, я должен вас взять, — прошептал он мне в ухо. — Мы должны немедленно, сию же минуту, заняться любовью. Я больше не приму отказа.

— Честное слово, синьор, я не моту, — пролепетала я, заикаясь и тяжело дыша.

— Что значит «не могу»? — рявкнул он, в конце концов, потеряв терпение и всерьез разозлившись. — Вы меня возбудили так сильно, что я вот-вот взорвусь, а теперь отказываете мне в естественном облегчении моих мучений. Вы меня отвергаете. Как вы думаете, что вы делаете? Не притворяйтесь, будто не знаете. Вы прекрасно знаете, что творите. Вы дразните меня, дразните, зная, что назад пути нет. Зачем вы играете со мной? Мы уже вышли из подросткового возраста. Если вы сейчас мне откажете, я немедленно уйду отсюда и найду проститутку, извергну свое разочарование, а вы, синьорина, больше меня не увидите.

— Умоляю вас, синьор, не так громко. Они подслушивают…

— А мне насрать, кто там подслушивает.

— Синьор, ну пожалуйста! Не здесь. Я не могу заниматься этим здесь. Мы окружены людьми, за нами следят. Взгляните…

Я указала на окно. Синьор Риволи, банковский служащий из дома напротив, прилип к окну, спустил штаны и мастурбировал с дурацкой ухмылкой на физиономии.

— Что?! Любопытный Том? — вскричал Англичанин. Казалось, он готов разбить окно ударом кулака. Синьор Риволи отскочил от окошка, продемонстрировав голую задницу, поскольку не успел натянуть штаны, и скрылся из виду.

— Что это за место? Тут полным-полно сумасшедших. Как вы можете здесь жить? Итак, вы сказали, что не будете заниматься этим здесь. А где, позвольте вас спросить?

— Не знаю, синьор. Но здесь я не могу. Мне неудобно.

— Хорошо, синьорина, мы поедем ко мне на виллу. Но если вы и там откажетесь, я просто лишусь рассудка.

Он схватил меня за руку и вытащил из квартиры. Я не успела даже собрать сумку или хотя бы прихватить свитер. Распахнув дверь, Англичанин чуть не сбил с ног щупленькую Бабулю Фролла, которая сидела на корточках и явно подсматривала в замочную скважину.

— Увидели что-нибудь интересное, синьора? — спросил Англичанин, когда мы мчались мимо.

— Ничего себе! Какая грубость… — пожаловалась Бабуля Фролла своему мопсу в опустевшем коридоре.

Вилла, на которую повез меня Англичанин, находилась на виа Бельмонте, в районе Аквасанта, что к северу от города. Она стояла на вершине скалы с видом на бухту.

Мы вышли из моего дома и тут же сели в такси, стоявшее возле кафедрального собора. Я знала, что теперь у меня нет пути назад. Я должна отдаться ему. Но самым странным было то, что я впервые осознала, что хочу этого.

По дороге из города я позволила себе насладиться восторгом и не испытывала чувства вины. Я сбросила оковы, которые носила столько долгих лет и которые несколько ослабели после моей первой встречи с Англичанином. Неужели прошла всего неделя? И не пора ли снять смирительную рубашку условностей? Во что я превратила свою жизнь за последние двадцать пять лет? Почему бы не пожить немножко? И если не сейчас, то когда? Что я теряю?

Вот человек, который хочет меня. За всю мою прошлую жизнь нашелся только один такой — Бартоломео. Но тогда я была почти ребенком, в то лето, целую жизнь тому назад.

Я решила, что, когда наступит момент я не только всецело отдамся ему, но и сама постараюсь им воспользоваться. Как же изменилась эта библиотекарша!

Мы приехали на виллу. Англичанин держал меня за руку, его ладонь была горячей и потной. Неужели он тоже волнуется?

Когда мы свернули с дороги на подъездную аллейку, вдалеке показался дом на фоне сверкающего моря. Он был прекрасен: белоснежный в лучах яркого солнца, окруженный сказочным садом из пальм, лимонных деревьев и лилий.

— Красивый. Это ваш?

— Нет, моего друга. Я здесь останавливаюсь. Сам хозяин здесь никогда не живет.

Таксист высадил нас возле крыльца и уехал. Стоило машине скрыться из виду, как я туг же почувствовала свою беззащитность: никто не знает, где я нахожусь. Впрочем, водитель знает. Он постоянный покупатель Бабули Фролла и обо всем ей доложит утром, когда придет за своей ветчиной.

Мы поднялись по ступенькам и вдруг оба смутились. Огромный холл со сводчатым потолком блистал белоснежным мрамором и был похож на сassatа[23]. У меня не было времени на то, чтобы толком осмотреться: я решила застать Англичанина врасплох. Боясь, как бы моя отвага не покинула меня, я страстно поцеловала его в губы. И, словно по волшебству, напуганная мышка исчезла.