— Гораздо красивей без этой черной дряни.

Алеше в руку лично князь вкладывает серебряный кинжал, повинуясь желанию мальчика, а тот даже не обращает внимания, будто все так, как и должно быть. Князь молча уходит, а Алеша становится рядом с колдуньей, но кинжал не поднимает, вдруг заинтересовавшись.

— Черная дрянь? — Спрашивает он, проявляя к колдунье заметно больше интереса, чем ко всем остальным, включая князя и молодую княжну, с которой мальчишка еще не провел даже брачной ночи.

— Ну, это…, - начинает Айва, но отмахивается, — а есть разница?

Мальчик вдруг нахмуривается.

— Отвечай. — Велит он угрожающе, но с тем же холодным безразличием.

— Ну не дуйся, чего ты? — Детским тоном отвечает колдунья. — Ты их все равно не видишь. Да и я уже не вижу. Наверное, твоя сила так действует.

Мальчик напрягается впервые за все время, которое провел в княжеских палатах. И если слабые выражения иногда проявлялись на его лице, то настолько сильного за это время не было ни разу.

— Как ты можешь не отвечать?! Ты должна отвечать! — Хватает мальчик Айву за горло, угрожая кинжалом. — Ты должна!

Айва даже не сопротивляется, и это обезоруживает мальчика, ведь Алеша знает, что колдунья легко могла бы заставить его вертеться над землей одним лишь взмахом ладони. Только если бы пожелала.

— Это лишь след проклятия. — Спокойно отвечает колдунья. — Но я же знаю, что тебе до этого нет дела.

Алеша не отвечает. Он не знает, что сказать, но не двигается, продолжает держать Айву за шею, держа у горла серебряный кинжал.

— В сердце, мальчишка. — Говорит колдунья тихим, ласковым голосом, осторожно поправляя кинжал. — В сердце.

Алеша все равно не двигается, продолжает стоять рядом, с кинжалом в руке, но выражение на его лице скоро меняется. Выпрямившись, мальчик опускает руку и другой гладит Айву по щеке.

— Ты плачешь.

Колдунья продолжает бормотать и ласково улыбается, поднимает руку и теплой ладонью укрывает его щеку.

— Ты хочешь этого. — Бормочет мальчик тихо, но повторяет громче. — Ты правда этого хочешь?

Айва кивает, но молчит. Алеша больше ничего не спрашивает, больше не сердится и лишь задумчиво смотрит на колдунью. Остальные тем более молчат, боясь пошевелиться и влюблено, но с испугом постоянно оглядываясь на мальчика, а время в молчании замирает.

— Я не виновата, это я все….

Алеша же, не дослушивая, хладнокровно вонзает в грудь колдуньи серебряный кинжал. Взгляд Айвы успевает на миг задержаться на лице мальчика, а затем она всасывает с тяжелым хрипом воздух и замолкает. Кривая, некрасивая улыбка, неподходящая к очаровательному лицу, застывает в выражении колдуньи, и больше Айва не двигается.

Кажется, будто бы это происходит внезапно, резко, словно ничего не предвещало гибели, но вот, Айва каменеет, и во взглядах окружающих отражается непонимание, и даже самому Алеше, наверное, застывший миг кажется неожиданным. Хотя, если бы Айва могла видеть черные нити проклятия, то знала бы, что за ними теперь уже невозможно разглядеть мальчика и даже хотя бы его взгляд.

Все застывает вокруг. Но только на миг. А следом, мальчик уже спокойно вытаскивает из груди Айвы кинжал, а она вдруг поворачивает голову. Вдруг с тихим сопением из груди Айвы вырывается последний выдох, задержавшийся дольше положенного. Силами волшебных чар, он приобретает различимые черты, но не дает собою долго любоваться, вытягивается острым штыком и пронзает мальчика насквозь, застывает и отламывается от воздуха, тонким ручейком вытекающего из носа и рта колдуньи.

— По…, - проговаривает мальчик, теряя силы, — почему?

Айва улыбается.

— Потому, мальчик, — говорит она легким голосом, пока воздух маленькой дымкой сочится из ее носа и рта, — что жизнь сама по себе ничего не стоит.

Айва окончательно застывает. Остальные не успевают ни пошевелиться, ни двинуться, ни даже понять, что случилось. Заметив магию колдуньи, бояре и стражники, княжна и даже сам князь наверняка бросились бы к мальчишке, чтобы закрыть его собой, но уже поздно, и никто даже не знает, что происходит. Последний вздох Айвы, покинув ее грудь, вдруг застывает над телом колдуньи небольшим облаком.

Не проходит и мгновения, как облако с треском раскалывается на множество осколков и все они тянутся бесчисленными иглами, толщиной с песчинки. Мальчик еще жив, еще видит, что перед ним, но уже бессилен противостоять, уже ничего не может успеть, пронзенный в грудь и переживающий свои последние мгновения.

Все осколки разом пронзают мальчишку. Остальным едва удается их заметить. Тысячи игл, тоньше нити, одновременно пробивают тело мальчика, вырываясь с другой стороны всплеском крови и превращаясь в кровавое облако. А затем тут же пронзают его снова, вонзаясь в спину.

Алеша не может двинуться. Застыв, он так и висит на прошивших его насквозь осколках, и всего за какие-то мгновения, пока кровавое облако выбрасывается с одной, а потом с другой стороны от мальчика, от него почти ничего не остается. Как-то вдруг в теле Алеши появляется огромная дыра и кроме рук, ног и головы у него уже ничего нет, а всего-то прошло несколько мгновений, как мальчик вытащил нож из груди колдуньи.

Облако растворяется, но еще никто не успевает разразиться плачем, оторопев от страха и еще только начиная сознавать происходящее, как вдруг, из раны колдуньи тонким лучиком вырывается такой мощный поток света, что мгновенно всех слепит. Бояре, стражники, князь с дочерью, слуги — все отворачиваются, жмурясь и закрывая обеими руками глаза, теперь боясь увидеть снова этот яркий свет и вдруг ослепнуть.

Свет разливается по всему городу, и тут же наступает тишина. Его видят даже дружинники, ждущие на холме, когда волшебник их отпустит.

— Что это там? — Прищуривается стрелок.

За ним и дружинники приглядываются, стараясь понять, что они видят. Только старик не торопится обернуться. Отчего-то он взглядывает с опаской на воеводу и лишь затем поворачивает голову, не отрывая от земли ладоней.

Волшебник остается спокоен. Трудно угадать, что за эмоция возникает теперь на его лице, но выражение старика опять становится холодным и мрачным, разве что нельзя назвать его бесчувственным.

— Скоро земля вас отпустит, так что нечего вам страшиться. — Говорит старик, постепенно исчезая под землей и больше не поднимая голову и не показывая своего лица. — И помните, немного таких, ради кого она вновь раскрывает свои объятия.

И волшебник исчезает, оставляя воеводу с дружиной задумчиво вглядываться туда, откуда неудержимым, слепящим потоком льет свет, даже здесь больно режущий глаза, если их не щурить.

В хоромах князя неразберихи еще больше, чем снаружи. Внутри тишина царит долго, и никто не решается открывать глаза, все еще видя перед собой эту слепящую белизну, оставшуюся после вспышки. Только когда внезапно раздается младенческий крик, не остается никого, кто бы не открыл глаза и не обернулся в ту сторону, где еще недавно лежало тело колдуньи.

Детский, звонкий плач заставляет лишь больше ужасаться. В сарафане, в котором последние дни ходила колдунья, плачет ребенок, а тела мертвой колдуньи нигде не видно.

Софья, дочь князя, раньше других взглядывает на ребенка, не выдержав и обернувшись на звук его плача. Она еще только приходит в себя, но память уже наполнена жуткими воспоминаниями, которые и сейчас пугают так сильно, что княжна не сдерживает ужаса. Застыв, она смотрит, не в силах пошевелиться, но ее голова заметно дрожит, как у старухи, которая уже почти не управляет своим телом.

— Ну все, не реви. — Тихо, успокаивая, говорит старик, покачивая на руках маленькую девочку, и вздыхает. — Что же ты сделала?

Не обращая внимания на других, он выходит за порог. Его и не преследуют, все до сих пор еще находятся под действием чар и смотрят с неудержимой тоской на растерзанное тело Алеши, а волшебник спокойно проходит хоромы, проходит длинный коридор, выходит на улицу и, встав у порога, всматривается в лицо младенца, быстро успокоившегося в его руках.