— Нет. — Спокойно отвечает старик. — Увидел только что, когда вы с ним пошли вперед.

И колдунья нахмуривается.

— Проклятье. И как я это упустила? — Сердится она, но тут же себя прощает. — Ну, с кем не бывает. Ты тоже не сразу понял, между прочим.

Старик молчит.

— Ничего не поделать. — Вздыхает колдунья. — Но я понимаю, тебе тяжело будет сказать ему. Не волнуйся, я сама. Эй!

— Постой. — Останавливает старик. — Не спеши. Быть может, кому-то из них еще можно помочь. Не будем торопиться. Сначала хотя бы взглянем.

Колдунью такой поворот не радует и чувства она по привычке не скрывает. Остановившись, она запрокидывает голову, а затем роняет ее в ладонь и потирает лоб. И все же, женщина ничего не отвечает и протестовать не торопится.

Старик идет вперед, не обращая на ее размашистые жесты никакого внимания. И не остается ничего другого, кроме как еще раз вздохнуть и отправиться следом к остановившемуся по зову мальчику.

Идти приходится не слишком долго, и почти весь оставшийся путь проходит в молчании. Алеша пытается еще о чем-нибудь поговорить, чтобы отвлечься, но чем ближе он оказывается к дому, тем мрачнее и задумчивее становится. Да и колдунья со стариком не желают говорить, оба молчат и идут следом. И лишь у самого дома, мальчик заговаривает с ними вновь.

— Вот. — Указывает он на отчужденную, разваленную, стоящую на окраине лесной полосы, вдали от маленькой деревни халупу. — Идемте.

Мальчик становится живее, когда путь почти окончен, но торопясь помочь сестрам, чуть не забывает предупредить нежданных гостей о странностях, которые болезнь сестер привнесла в его жизнь.

— Ой. — Оборачивается Алеша. — Только, вот что, вы не слушайте, чего сестры говорить будут. Не злые они.

Мальчик подступает ближе и всматривается попеременно то в глаза колдуньи, то в глаза старика.

— Ежели будут ругаться, то вы не гневайтесь. Они не со зла. Они сами не понимают. Они когда заболели, то….

— Все хорошо. Не волнуйся. — Успокаивает старик. — Нам они вреда причинить не сумеют, а мы им не станем. Идем.

И, подталкивая мальчика в спину, старик вынуждает Алешу быстрее побороть свои волнения.

Добравшись до порога, мальчик и сам торопится войти, оживляясь еще больше. Распахнув дверь, он тут же заскакивает внутрь, оставляя проход свободным. Колдунья со стариком не заходят и остаются снаружи, не желая ступить даже на порог, и пока мальчик торопится проведать сестер, они оглядывают бедное жилище.

Худые, деревянные стены с просветами между бревен, держат низкий потолок, готовый в любой миг обвалиться. Свет проникает лишь через открытую дверь и маленькое окошко, а внутри стоят только две соломенные кровати, стол, пара табуретов и самодельная, кривая тумба.

В углу свалены котелки, рядом с входом стоят два деревянных ведра, а снаружи валяются две старые лопаты. И даже колдунья, заглянув всего на миг, не остается равнодушной. Увидев двух девушек, дрожащих на соломенной кровати, прижавшихся друг к другу и окутанных черными нитями проклятия, она сердито, недовольно фыркает и тут же отступает в сторону, не желая больше ни мгновения терзать взгляд этой отвратительной картиной.

— Алика! Синушка! — Бросается мальчик вперед. — А я травы собрал! Говорил же? Потерпите чуток. Сейчас я зелье сварю, вам и получше станет. Глядишь, к вечеру уже оклемаетесь.

Старик только печально вздыхает и тоже отводит взгляд, сознав, что помочь сестрам мальчика уже нельзя.

Но одна из девушек, заметив незнакомое лицо, уже выбирается из под тонкого одеяла. Ее почерневшие глаза вмиг разгораются пламенем ненависти, и она, корчась, рвется вперед и сваливается с постели.

— Это еще что за хрыч?! — Кричит девушка, тыча в старика пальцем. — Ты кого сюда привел, дурень?! Гони его в шею! Гони!

Алеша бросается помочь и хочет затащить сестру обратно в постель, но та сопротивляется и рвется к выходу.

— Убью! Пошел вон! — Кричит она, разбрызгивая в приступе ярости слюни и сопли.

Но старик не обращает внимания. Даже не оборачивается. И все равно Алеша торопится все объяснить, укладывая сестру обратно.

— Не надо ее слушать. Это она не со зла. Это все из-за….

— А ну пусти, дурень! — Слабо ударяет девушка по ладони Алеши, но не может ему сопротивляться. — Пусти! Убью! Убью, тварь!

Вторая из девушек молчит, сопит с полузакрытыми глазами и только смотрит, не в силах вымолвить даже слово. Но ее сестра не успокаивается, а впрочем, угасает мгновенно, быстро растеряв все силы.

— Убью… убью…. — Продолжает она шептать почти беззвучно.

А мальчик, успокаивая ее ласковым словом, заботливо и осторожно укладывает сестру обратно, закутывая в тонкое одеяло.

— Тише, сестрица, не гневайся. — Шепчет он. — Это люди не злые, хорошие они. Они мне помогли, когда я… когда застрял. Я их позвал. Видать, и с болезнью вашей помогут. Тише, ты ложись, отдохни, не трать сил.

Услышав его, старик разворачивается и отступает от порога. Алеша это замечает, и, уложив сестру на кровать, тут же выходит следом. А подойдя к старику, мальчик всматривается в его лицо с надеждой, но быстро распознает тяжелый взгляд, который тем сложнее выдержать, что это выражение лишь усугубляется приевшейся чертам старика, неизгладимой, мрачной серьезностью.

— Вы же поможете? — Спрашивает Алеша слабеющим голосом, предугадывая ответ, но все равно не желая расставаться с надеждой.

И его губы вздрагивают раньше, чем старик успевает вздохнуть.

— Алеша. — Заговаривает старик, обернувшись.

Но встретить его взгляд оказывается еще тяжелее, и на глазах мальчика почти сразу проступают слезы, заблистав маленькими кристаллами на нижнем веке.

— Тебе стоит проститься с сестрами. — С трудом продолжает старик. — Времени для этого не так много. И простые травы им уже не помогут.

Мальчик стоит, оторопев, молчит, и не может заставить себя пошевелиться. А старик, прождав несколько мгновений, отворачивается со вздохом, делает шаг и останавливается.

— Иди. — Говорит он, не оборачиваясь. — Не трать время. Его и так у тебя не осталось.

Старик начинает идти, а мальчик остается глядеть ему вслед. Алеша пытается вытянуть руку, но едва может ей управлять. Наконец, спустя еще миг, когда старик отступает от дома шагов на десять, догнав ждущую в стороне колдунью, мальчик, резко набрав воздуха, бросается в дом.

Колдунья со стариком за ним уже не смотрят. Оба идут куда-то молча, ничего друг другу не говоря. И лишь вдали, в тени старого дерева останавливаются, чтобы укрыться ненадолго от жара холодеющего, осеннего солнца, падающего за горизонт.

Утро следующего дня наступает под шумный гул осеннего ливня. Холодными, мокрыми объятиями сваливается он с неба на вымотанную долгим летом землю. И все замирает. Одинокий, полуразваленный домик мокнет под тяжелой дробью капель. Там, в окружении хилых стен, царит смерть.

Поодаль от домика замерла небольшая деревенька. И там тихо, будто всюду с дождем пришла тоска. Везде молчание, и лишь трескотня мощного ливня наполняет мир звуками, будто ничего кроме не существует.

Недалеко, под большим, старым, раскидистым деревом, в молчании замер старик, устремив взгляд к маленькому дому. Над ним, развалившись прямо на ветвях, спит молодая, красивая женщина, задремавшая под шепот дождя. Ближе к середине дня она просыпается, смотрит вниз на старика, недовольно вздыхает и спрыгивает, легко и невесомо паря в пушистых объятиях ветра.

Спрыгнув, заговаривает колдунья не сразу. Со всем своим нетерпением, в этот раз она не торопится начать разговор, медлит, и дожидается, пока ливень стихнет. А когда капли начинают реже бить по листве старого дерева, подступает к старику на шаг.

— Неужели это тебя расстроило? — Заговаривает колдунья спокойным, ровным голосом, таким, какой нечасто скользит на ее пышных губах.

Старик вздыхает, но не поворачивает голову и не отводит глаз от маленького домика.