— Ну что? — Подступает она ближе к старику. — Согласен?

Но старик вдруг печально вздыхает, хотя его выражение ни капли не изменяется.

— Так мы можем сделать только хуже. — Говорит он.

Но колдунья не отступает, подходит еще ближе, кладет локти на плечи старика, обняв его шею, и горячим дыханием начинает щекотать прямо у самого уха.

— Так, и никак иначе. — Шепчет она и сразу же отстраняется.

В мгновение выражение на ее лице изменяется. В строгих, тонких и прямых чертах ее лица, серьезность обретает пугающие черты, способные внушить ужас каждому, кто не способен угадать мысли колдуньи.

— Или прими судьбу и навсегда забудь про этого мальчика.

Но старика даже взгляд ее горящих золотом глаз напугать неспособен, и он, обернувшись, спокойно улыбается.

— Будь по-твоему. — Говорит он. — Я обещаю, что исполню наш уговор.

И колдунья снова расплывается в улыбке, обнажая ряды белых, особенно ярких на фоне ее золотых глаз, ровных и больших зубов. А стены маленького домика в это мгновение сотрясаются душераздирающим, хриплым криком мальчишки. Смерть опустошила дом под стихший шум ушедшего дождя.

Покосившаяся дверь возвещает тяжелым скрипом о пробуждении хозяина. Старик, дремлющий под деревом, тут же открывает глаза, будто старость не успела прикосновением истереть его чуткий слух, и его взгляд тут же начинает ловить движение.

Яркие, рассветные лучи слепят отвыкший за ночь от дневной белизны взгляд. Но на лице мальчика, ступившего на сырую от росы землю, даже и в свете утра царит неутолимый мрак. Тяжело, устало и медленно Алеша выходит из дома, волоча на спине молодую девушку, почерневшую в первую ночь смертельного покоя.

Старик, разглядев это, хмурится. Подняв голову, он находит взглядом колдунью. Женщина лежит, распластавшись на широкой ветви. Ее ноги свисают с ветвей, руки лежат на животе, а в ее позе сохраняется изящество, которого не лишает колдунью даже такая неудобная поза. На ее лице продолжает сиять узор безмятежной, ветреной красоты. Легкая улыбка пробивается сквозь радостные, теплые объятия крепкого сна, и даже старик, глядя на нее, слегка изменяется.

Колдунью он не будит. Продолжая сидеть на земле, старик почти не двигается и только смотрит. Укутавшись в серый плащ, издали он едва ли напоминает человека. И взгляд, нашедший его случайно, вероятнее примет старика за обычный камень, распластавшийся лениво у корня могучего дерева. Алеша тем более не может его заметить. Слишком тяжелый груз лежит и на его плечах, и в его мыслях. И мальчик, хмурый и безрадостный, уткнувшись взглядом в землю, тащит сестру на спине почти до самого леса, умудряясь нести еще и лопату.

Там, вдали, куда едва достает взор, на окраине свежего, еще не успевшего обрасти могильными камнями участка земли, он долго и упорно роет глубокую яму. Старик щурится и присматривается, но глаза с такого расстояния могут различить только смутные черты, и остается лишь угадывать. А впрочем, сейчас это несложно сделать.

Сверху начинают доноситься приятные, ласковые стоны голоса, пробивающегося через сонную пелену. Старик поднимает взгляд и замечает, как ворочается лежа на ветвях колдунья. С сонной улыбкой она прижимается к дереву, хочет перевернуться на бок, крутится и внезапно срывается вниз.

Старик не шевелится, и лишь его глаза следят за тем, как падает молодая колдунья. Она летит, спиной вниз, готовая рухнуть вблизи, а старик глазами следует за ней, но даже не моргает. И только у самой земли колдунья неожиданно перестает падать, и даже ее юбка парит, не касаясь мокрой, приникшей к земле травы.

Всего миг ничего не происходит, а затем, колдунья открывает глаза. Золотое пламя ее очей мгновенно разгорается в полную силу, и женщина, сохраняя на лице слабую улыбку, сразу же взглядывает на старика.

Лишь теперь он отворачивается, продолжая следить за тем, что происходит вдали. А в это время, колдунью на своих крыльях поднимает ветер, ставит на ноги, и она, подойдя ближе, садится рядом со стариком на корточки, прищуривается и не отводит глаз.

— Значит, — говорит она полным жизни голосом, уже растерявшим сонную медлительность, — какого-то уродца ты бежишь спасать, едва увидел. А когда я у тебя перед носом разбиваюсь насмерть, так ты даже пальцем не шевелишь?

Но старик в ответ, как обычно, не выражает никаких эмоций.

— Но ведь тебя спасать, как видишь, не было нужды. — Едва заметно улыбается старик.

Колдунья недолго молчит и через миг слегка печально вздыхает и выпрямляется, быстро уставая сидеть в неудобной позе.

— Но ведь ты же этого не знал?

Старик продолжает молчать. А колдунья, оглянувшись, рисует в воздухе знак. Тонкие, ровные, темно-синие линии быстро застывают на кончиках ее пальцев, и старик мгновенно оборачивается. Но колдунья его взгляд не замечает, или попросту не обращает на него внимания.

В любом случае, вскоре уже ветер приносит ей охапку яблок, не успевших еще опасть до прихода холодов. Старик, заметив их, оглядывается, но яблони поблизости не находит. Оттого он глядит на колдунью с еще бо́льшим укором, а она лишь теперь это замечает.

— Чего? — Щурится колдунья, задрав до колен подол с яблоками.

Ей даже не приходится держать ткань, ветер сам поднимает юбку выше, а женщина лишь держит кончиками пальцев нарисованный в воздухе символ, не давая ему растаять.

— Тоже хочется? — Расплывается она в улыбке. — А вот сам теперь поищи себе еду. Я и хотела тебя угостить, когда проснулась, но, считай, что разбилась, когда падала. Да и еды тут все равно даже одному не хватит.

Старик в ответ сердито вздыхает и отворачивается. Не часто он проявляет хоть слабые эмоции, а потому колдунья не спешит быстрее надкусить плод и начинает пристально следить за ним взглядом. А старик не дает выдумывать причины своему недовольству и сразу его объясняет.

— Если ты продолжишь призывать руны на проклятой земле, то….

— Точно! — Спохватывается колдунья, не давая закончить.

Тут же она отпускает нарисованный в воздухе знак из десятка сплетающихся в чудном узоре линий, и юбка мгновенно начинает падать. Колдунья сразу подхватывает ее руками, удерживая на черной ткани платья свежие яблоки.

— Постой! — Хмурится она недовольно. — Так мы теперь без колдовства…. Вот же чертовщина! Как я об этом забыла?!

Старик улыбается и так, что сейчас это даже можно различить. Но он не поворачивает голову, не дает колдунье заметить свою улыбку.

— Да, верно. Неудобно.

— А до живой земли далеко еще? Может, уведем мальчишку?

— Как я и говорил, — спокойно отвечает старик, — еще почти два дня пути. Мальчишка откажется, в этом нет сомнений.

— Проклятье, старик! — Вздыхает колдунья. — Почему ты мне об этом не напомнил?

И старик вновь начинает улыбаться, но опять не поворачивается.

— Ну, — говорит он, — если согласишься на ничью….

— Ха! — Вспыхивает женщина. — Не дождешься! Я тебя, как беззубого сосунка уделаю! Уж ты у меня попляшешь.

— А жаль. — Отвечает он. — Так было бы намного проще. И быстрее.

— Ни за что. — Упирает колдунья руки в упругие бока, обтянутые черной тканью длинного платья. — Чтобы я упустила такую возможность? Да я тебя такое заставлю делать, что твое перерождение не забудет!

— Ну как знаешь. — Спокойно отвечает колдунье старик, похоже, ничуть не беспокоясь о ее угрозах. — Но если так, то лучше поторопись и скорее доедай свои яблоки.

Женщина, рассматривая старика, откусывает кусочек сочного, но твердого плода, разжевывает, глотает и только после дает беседе продолжиться.

— А это еще почему? — Спрашивает она. — Разве мы куда-то уходим?

— Взгляни туда. — Указывает старик на кладбище. — Видишь что-нибудь?

Колдунья щурится, смотря вдаль.

— Да, кто-то…. Постой! Это что, носатый? — Оборачивается она, не сдерживая удивление. — Так он уже оклемался? Неплохо. А по виду не скажешь, что он такое вообще переживет. Думала, будет реветь неделю, не меньше.