— Сама ведь знаешь. — Тихо договаривает колдунья печальным голосом.

Девушка же продолжает бежать. Хотя и не долго.

— Не беги. — Раздается вдруг тихий шепот Айвы над самым ухом. — Только не беги, прошу.

От неожиданности, Аленушка тут же спотыкается и падает, испугавшись и на ходу пытаясь зачем-то обернуться, но только после сознавая, что колдунья еще далеко, в десятке шагов, на которые успела отбежать девушка. Впрочем, упав, Аленушка уже не решается подняться, чувствуя слабость и бессилие. Все, что она может, так это просто смотреть, как Айва медленным шагом подбирается все ближе.

Аленушка только вздрагивает еще разок, замирает, и больше не противится. И даже на миг становится легко и спокойно, грустно, но уже не страшно. На небе редкими, маленькими вспышками горят выбравшиеся из-за облаков звезды, и становится обидно, что даже напоследок нельзя взглянуть на чистое, лунное небо. Скоро уже тучи станут заволакивать небеса все чаще, а затем белизной укутают поля и дороги снега, но только как теперь Аленушка сумеет все это увидеть?

Она еще раз вздыхает. Медленно. Чувствуя, как нежно переполняет грудь прохладный, чистый воздух, приправленный сладким запахом осенних листопадов, и спокойно закрывает глаза, в мыслях простившись с этим жестоким, но таким очаровательным миром.

Домик, полуразваленный и убогий, так неотрывно вписывается в тихий лесной пейзаж, что едва ли можно разделить их друг от друга. Он совсем не кажется чуждым природе человеческим жилищем и выглядит так, что почти можно вообразить, будто бы старые, дряблые, сухие деревья завалились так сами собой, построив на окраине леса маленькое, похожее на бобровое жилище, укрытие.

Даже птицы не боятся сесть на чердаке, пролезая через щели худой крыши. Разве что сейчас, поздней осенью, их здесь уже почти не видно, хотя погода в этих местах еще остается теплой.

Сейчас тут тихо, как никогда. У дома, рядом с ямой, наполненной камнями, сидит молчаливый старик. Рядом с ним, глядя в яму и ничего не говоря, так же неподвижно сидит очаровательная женщина, в странном, непривычном для этих мест наряде, в черном платье и со сплющенной, широкополой шляпой. И оба молчат уже так долго, что даже белка пробегает мимо, словно перепутав их с деревьями.

Вдруг раздается скрип. Маленький зверек, на миг застыв на месте, тут же бросается удирать обратно, а из дома выбирается мальчик, видимо, устав прозябать в скуке.

Старик тут же оборачивается.

— Мальчик, иди-ка в дом. — Говорит он тихим, строгим голосом.

— Ну так я же…. — Недоумевает Алеша, но не успевает даже закончить.

— Иди в дом. — Говорит волшебник еще строже, но тут же смягчается, понимая, что не стоит заставлять мальчика беспокоиться. — Алеша, иди, посиди еще в доме. Потом я все тебе объясню.

Мальчик с удивлением взглядывает на колдунью. Айва сидит рядом со стариком, на еще одном появившемся из ниоткуда камне. Она не двигается, даже голову не поворачивает, сидит молча, немного склонив голову. И все бы ничего, но эта странная, виноватая поза отличается от всех других, какими до сих пор пользовалась колдунья. Всегда она казалась беспечной, легкой, чудной, а теперь выглядит удрученной.

Впрочем, делать нечего. Приходится слушаться волшебника и идти в дом. И мальчик даже не сердится, хотя все чаще в уме пробуждается сердитое недовольство. На этот раз его легко удается побороть, и Алеша возвращается в дом, затворив за собою дверь.

Снова тишина. Вновь маленький зверек выбирается на лужайку, опасливо принюхиваясь и осматриваясь, но колдунья внезапно заговаривает, и белка тут же шмыгает на дерево, уже, кажется, не собираясь возвращаться.

— Так и будешь молчать? — Спрашивает Айва.

Старик вздыхает.

— А что я должен сказать?

— Правду!

Совершенно внезапно Айва оживляется. Выпрямив спину, она поворачивается к старику, наклоняется и глядит широко раскрытыми, золотыми глазами, блестящими в редких лучах проникающего сквозь деревья солнца.

— Ты знаешь, что я не виновата! Сдались мне эти пустоголовые бестолочи! — Продолжает колдунья. — Проклятый богатырь! И ночь, и….

— Хватит, Айва, успокойся.

Колдунья стихает, успокаивается, но глаз с волшебника не сводит.

— Ты тоже это знаешь, знаешь, что по-другому просто не вышло. — Говорит она мгновением позже, уже спокойным, тихим и сосредоточенным голосом, все еще храня на лице хмурое выражение, но тут же снова напирает, только уже не повышая голоса. — Так чего молчишь? Отвечай.

— Змея не виновата, что укусила.

— Ты меня со змеей сравниваешь?

Старик не обращает на Айву внимания.

— Змея делает это лишь потому, что иначе не умеет, но когда убивает человек, то у него нет оправдания. И чем больше у человека сил, тем и вина его больше.

Айва ничего не отвечает, но по одному ее взгляду нетрудно угадать, сколько ярости пробуждается в ее уме от таких слов. Отвернувшись и скрестив на груди руки, колдунья хмурится, глядя куда-то в сторону, а потом встает с камня и вновь оборачивается к старику.

— Чушь! Да что ты понимаешь?

Старик не отвечает, и колдунью это только больше злит. Помолчав еще всего миг, она уже не пытается сдерживаться.

— Ты же решил, что мальчишка сказал правду? Будто бы он хочет разбогатеть, хоромы себе отстроить…. Бред!

Старик оборачивается, но не пытается остановить, видя, что колдунья уже распалилась.

— Тише, Айва, прошу тебя. — Лишь говорит старик, пытаясь немного успокоить колдунью. — Мальчик может услышать.

— Да плевать! Не нужны ему никакие богатства, только он сам не понимает! И черт бы с ним! Почему ты до сих пор не догадался? Ему нужна власть! Что он делать будет с хоромами один? Да ему плевать на хоромы! Он говорил, что тогда все будет иначе! Он думает, будто тогда все будет хорошо! Ему нужно знать, что есть место, где он будет в безопасности! Где все, кто ему дорог, могли бы не опасаться умереть от какой-то чертовой болезни! Ему нужна власть! Власть, старик! И ты этого не понял.

Волшебник хмурится.

— Айва, я прошу, успокойся. — Повторяет он напряженно.

— Змея! — Смеется колдунья, игнорируя старика. — Лицемер! Знаешь, что? Я спасу мальчишку и без твоей помощи, а ты сиди тут и дальше, пока лес не проснется!

— Айва! — Повышает голос старик.

Он знает, что не сможет остановить колдунью, что не может пошевелиться, ведь и так уже рискует привлечь ужасных чудищ магического леса тем, что пробудил свои силы, но ум так и просит отыскать возможность что-нибудь сделать.

Айва тоже все это прекрасно сознает, понимает, что сейчас волшебник занят, чтобы хотя бы попытаться ей мешать, и пылкие чувства заставляют Айву действовать.

— Всегда ты твердишь одно и то же, всегда ты пытаешься меня учить. Ты знаешь, что я не виновата!

— Ты знаешь сама, что это не так! Вина лежит только на тебе! Я знаю, что у тебя не было выбора, но это не значит….

— Да ни черта ты не знаешь! — Перебивает колдунья.

И даже повысив голос, старику не удается остановить Айву хоть ненадолго, чтобы успеть с ней обо всем поговорить.

— Айва! Стой! Что ты задумала?

Колдунья не отвечает. Бурча что-то себе под нос, она заходит в дом, потом выходит, а на лице старика все заметней проявляется беспокойство. Он никак не может увидеть, что происходит, и понять, что задумала Айва, но наверняка понимает, что добром это не кончится.

— Собирайся…. — Доносится до волшебника голос колдуньи из дома, и старик на мгновение застывает, начиная понимать, что задумала Айва.

— Айва. — Зовет он. — Перестань. Ты сделаешь только хуже.

Двинуться старик не может. Ему приходится сидеть, растрачивая все силы на то, чтобы поддерживать спрятанную внутри ямы с камнями печать. И Айва об этом знает, а потому не беспокоится, не прячется, даже не пытается скрывать от волшебника свою затею и скоро выводит из дома удивленного и растерянного мальчика.