Иллюзия становилась все яснее. Удушающий запах смерти стремительно пробрался в горло и перехватил дух. Лицо обдало жаром, а взор почти достиг чернеющей глубины одного из вольеров, как вдруг грубый приближающийся топот и колкий ехидный смех, вперемешку с отрывками невнятной брани, вторглись в череду мрачных видений. Я вздрогнул и приоткрыл веки. На пороге единственного ведущего наружу тоннеля мялись две плечистые фигуры.

– Люто сказал, что на разогрев нужно трое мелкиф, – шепеляво пробурчал самый крупный. – Вот, фозяин иногда ляпнет, а ты, мол, разбери, что он фотел сказать. Какиф мелкиф? Они тут все для меня маленькие, – обиженно бормотал он.

– Ну ты и тупица, Креган! – злорадно хохотнул второй головорез. – Люто имел в виду троих канри.

– А-а-а! – обрадованно воскликнул первый, затем вновь потупился, положил ладонь на затылок и с сомнением протянул: – Канри, говоришь? А как мы поймем, которые из ниф мелкие, а какие крупные? Они же вон все одного роста вроде… И ширины одинаковой тоже.

– Идиот! – устало вздохнул второй. – Трое любых канри, – нарочито с расстановкой, по слогам проговорил он.

– Ну, любыф так любыф, – согласно ухнул здоровяк. – А вот пусть даже и этиф, – он ткнул в сторону первой попавшейся клетки мясистым пальцем.

– Как скажешь, умник, – бросил второй душегуб и, выудив из-за пазухи связку длинных ключей, направился открывать камеру.

– Эй! Эй! – тут же раздался возмущенный бас капитана Тычка. – А ну-ка убери лапы от наших апартаментов, рыбешка протухшая. Никуда мы с вами не пойдем. Нам и тут прекрасно сидится.

– Пойдешь, – безразлично ответил головорез. – Деться вам все равно некуда! Креган, подсоби, – обратился он к здоровяку.

Тот согласно крякнул, обнажил два широких палаша, болтавшихся на поясе и враждебно насупился.

– А ну, вперед, мофнатые кулебяки, – угрожающе рыкнул он. – И чтобы тифо мне. А иначе в куски порублю.

– Кулебяки?! – возмутился Дики. – Ах ты бочка с дегтем! Только развяжи меня, я тебе покажу мохнатую кулебяку!

– Вперед! – рявкнул бугай поменьше. – Там тебя и развяжут, и дадут шанс показать чего стоит несговорчивый мешок меха.

Капитан открыл рот, чтобы вновь огрызнуться, но тут же был сбит с ног сильным ударом массивного сапога. Дики проехался на животе и закашлялся. С трудом поднявшись, он понурил голову и, отплевываясь, направился к выходу. Следом за ним, сгорбившиеся и угрюмые, беззвучно проглатывая зуботычины от раззадоренных надсмотрщиков, двинулись двое членов его команды. Перед порогом штольни капитан Тычок на ходу развернулся и наскоро отыскал глазами мой провожающий взгляд. Его лицо отражало злость и готовность стоять до конца. Он оскалил ряд острых зубов, коротко подмигнул мне и исчез в темноте проема.

Чем дольше трое низкорослых мохнатых заключенных петляли по тесным катакомбам, в сопровождении конвоя, тем отчетливее до них доносился натужный зов труб, стук барабанов и возбужденный вой множества разумных. Мгла впереди распахнулась створками ворот, и пленников вытолкали на теплый песок арены. Солнце было еще высоко. Его лучи щедро проливали тепло на живое кричащее море. А из жаровен, словно в довесок, рвались нервные языки пламени, стремясь дотянуться до первых рядов трибун и раскаляя добела воздух вокруг. Смотровые ниши на стенах ломились от количества зрителей. Толпа, заметившая на поле брани появление ошарашенно переглядывающихся бойцов, взволнованно зашаталась и взревела с новой силой, приветствуя «тех, кто обречен на смерть».

Один из головорезов, сопровождавших канри, все это время находился за их спинами. Прерывистое эхо горна горячим ветром пронеслось над ристалищем, и ликующая публика разом притихла, как один, устремив взгляды на массив террасы, парящей у полукруга северных стен. Там, в объятьях громоздкого трона, восседал владелец и распорядитель грядущих игрищ – Люто. Конвоир, доселе ожидавший приказа, пристально всматривался в ту же сторону. Наконец заметив одобряющий жест, он опустился на колено и вспорол кинжалом тугие веревки, приковавшие запястья капитана Тычка к пояснице. Затем бросил оружие на песок, прямо под ноги барсука, и поспешно скрылся в проеме между балконами, глухо лязгнув затвором.

Дики не был простаком, порой жизнь трепала его, не щадя ни капли, а потому он умел соображать быстро, особенно, когда от этого завесила его жизнь или жизнь подначальной команды. Тычок мгновенно смекнул, для чего был произведен сомнительный маневр, подхватил клинок и, не мешкая, освободил от пут стоявших рядом товарищей.

– Арена Крактан приветствует своих гостей! – заорал Люто, покинув свое уродливое кресло, и принялся расхаживать вдоль балюстрады, величественно воздев руки к небу.

В ответ раздались свист и шум радостных оваций.

– По сложившейся традиции, сперва идут легкие закуски! – он хрипло усмехнулся. – Также я припас совершенно особое блюдо, которое подоспеет немного позже. А сейчас… Мясо подано! – торжественно завопил главарь. – Да начнется бой! Выпустить Марибара!

Толпа восторженно загудела. Лязгнули цепи решеток и из глубины открывшегося вольера донеслись раскаты нарастающего топота и яростный звериный рев.

Миновало немногим меньше двух четвертей часа. Время тянулось неумолимо медленно. Усталость постепенно наваливалась на плечи. Тяжелая хмарь тоски и безысходности ширилась, не спеша подбираясь к новым жертвам, старательно проникая в малейшие трещинки стен и просачиваясь сквозь дыры решеток, чтобы понадежнее укрепиться в душах вновь прибывших узников. После того, как стража увела капитана Тычка, прочие члены его команды, оставшись без предводителя, окончательно притихли в ожидании худшего, с трудом удерживая при себе последние крупицы самообладания. Лишь один тонкий мелодичный голос наполнял каменные своды сырого подземелья чуть слышимым эхом, невнятно бормоча себе под нос какую-то заунывную мелодию.

– Давинти! – крикнул я в пустоту. – Это ты там мурлычешь?

– Да, – живо и как-то с надеждой отозвался тил.

– А ты мог бы завывать что-нибудь повеселее, нежели то грустное урчание, которое, я уверен, спонтанно вырывается из твоего эльфийского голодного живота? – тут же подоспел с остротой Тамиор, что до последнего момента прикидывался спящим.

– Завывать… повеселее? – возмутился эльф. – Хочу заметить, все сказанное кажется мне весьма скверным и неприемлемым по отношению к персоне, в данный момент не допустившей ни капли грубости в обратном отношении.

Обиженный тон тила был весьма серьезен. Но не возымел должного эффекта, а даже рассмешил бородача.

– Признаюсь, – величавость интонаций Дави постепенно сменялась тревогой в голосе, – я безумно хочу есть, но мой уставший желудок не издает никаких неудобных звуков и уж тем более не способен напеть хотя бы несколько слаженных нот. Я всего лишь проговариваю вслух отрывки из своих творений. И должен заметить, такое прекрасное занятие изрядно успокаивает и отвлекает от дурных мыслей.

– Д-а-а… – с подковыркой, шутливо проговорил рыцарь. – Смотрю, настоящие «смертопасные» приключения все же выбили тебя из колеи.

– Эх, мой безумно невозмутимый белобородый друг, – певуче и жалостливо затянул эльф, – сейчас каждому из нас не помешала бы толика твоего абсурдного бесстрашия. Мы все оказались в крайне затруднительном положении, если за ширмой своей необъятной бравады ты не потрудился этого разглядеть до сих пор.

Теперь стало смешно мне. Давинти хоть и производил впечатление малодушного хиляка, однако ни разу не уступил в словесной перепалке Тамиору, который, признаться, был крайне остер на язык.

– Скоро нас всех отдадут на растерзание диким монстрам на потеху толпе богачей, – жалостливо продолжал поэт. – И наши несчастные чресла станут безвольными кусками барахтаться в животах кровожадных химер. Это уже никакое не веселое смертопасное приключение, – он скорбно вздохнул. – Это привал на пороге неминуемой гибели. И данная ситуация несколько… – тил притих, подбирая эпитет поострее, – будоражит, знаете ли. А так прекрасно все начиналось, – выдохнул он и вновь забубнил что-то неразборчиво мелодичное себе под нос.