Я придвинулся вплотную к холодным прутьям клетки и весь превратился в слух.

– То, что я выстоял в битве с Галмором, – продолжил Думитур, – причудливая прихоть своенравного случая. Впрочем, именно тогда одна из моих ног заблудилась в брюхе гигантской псины, да так и не нашла дорогу обратно. Ведь я, малыш, вовсе не одержал победы. Галмор сокрушил меня, – хмыкнул воитель. – Обессиленный, истекающий кровью, оглохший от бешеного ликования трибун, я изо всех сил продолжал цепляться за жизнь. Но встретить гибель, не заглянув в лицо врага напоследок, я не мог. С трудом завалившись на лопатки и кое-как утопив локти в песке, я таки столкнулся лицом к лицу с яростью и голодом лютого зверя.

Старик снова запнулся и побледнел.

– Всю жизнь я воспитывал в себе настоящего воина, – горестно вымолвил он. – Не знал ни слабости, ни боли, ни поражений… Всегда верил, что нет чести сгинуть от ножа в спине. Потому, перед решающим шагом, мне хотелось видеть то, что меня убьет. И вот уже приветствуя своих предков, давно почивших среди Корней Небытия, я обнаружил, что Галмор не спешит закончить начатое. Многократно возвышаясь над ареной, монстр остановился и вдруг оборвал казнь. В его огромных медных глазах не было больше ни дикой злобы, ни голода, ни кровавой жажды. Лишь печаль и сострадание. На мгновение мне почудилось, будто острый взгляд зверя достает до самой души. Рыщет в моей сути. Вынюхивает в попытке приметить нечто сокрытое от посторонних глаз… И, наверное, он нашел то, что искал. Ибо спустя недолгий миг, зверь отвернулся и спокойно зашагал прочь, отказавшись добивать поверженного противника вопреки недовольству толпы и гневным приказам хозяина. Вот так, – завершил рассказ старый воин. – До сих пор я гадаю над тем, почему он не убил меня тогда.

– Сверхтрясающе, – тонко пискнул Давинти, запинающимся от несдерживаемого любопытства голосом. – Катастрофически занятная история. О твоей жизни, уважаемый Думитур, можно… Стоит… Нет, просто необходимо написать поэму. Или даже целый эпос! Дюжину героических баллад. Хотя я не всегда приветствую подобную форму изречений.

– Не смейся, эльф, – устало откликнулся Думитур. – Все, что я поведал вам – чистая правда.

– Да нет же, – возбужденно вскинулся поэт, – и в мыслях не имел потешаться. Складывать слова в рифмы – мой хлеб. А этот песий бог так и вовсе сам просится на бумагу!!! Ой…

Раскатистое эхо звонкого голоса прокатилось по стенам каменного мешка. Давинти виновато вжал голову в плечи и резко шлепнул ладонью по губам, звонко запечатав собственный рот. Затем поднял глаза кверху, дождался, когда улягутся звучные раскаты, и только убедившись, что непослушный язык вновь не выдаст какого-нибудь неприятного сюрприза, опустил руку.

– Впрочем, причина настигшего меня восторга кроется немного в ином, – выговорил он почти шепотом. – Осмелюсь полагать, если позволите, что Галмор отнюдь не обычное древнее животное.

– А какое же тогда? – потупился Думитур. – Особенное?

– Вот именно!!! – снова не удержавшись в полную силу гаркнул эльф.

– Дави, – рыкнул я, закипая от пустой и слишком громкой болтовни тила, – либо ты прекращаешь драть горло и говоришь дело, либо я заткну тебя твоим же тряпьем.

– Хорошо-хорошо, – согласно закивал поэт и наклонившись, как можно ближе, продолжил. – Между тем, мои недальновидные собеседники, вы вряд ли откажетесь согласиться с очевидным. Ведь дикий разъяренный монстр, способный в мгновение ока усмирить гнев и отказаться от желания прикончить добычу, само-собой вызывает немало удивления.

– Ты, остроухий, к чему клонишь? – Думитур недоверчиво сморщил лоб.

– А к тому, – оживился эльф, – что даже на полях сражений самых жестоких баталий простые воины нередко отказываются добивать неприятеля из благородства, если тот уже потерпел поражение. Галмор поступил так же, – эльф просто сиял, выкладывая свою смелую догадку на общий суд. – А значит, песий бог размышляет совсем не так, как свойственно простому зверю. Любой хищник ведом инстинктами. Он же изучает врага, сочувствует, принимает решения… Как всякий разумный. Как я, ты или вон Тамиор.

Из глубины камеры, словно в ответ на услышанный спросонья зов, раздался громовой храп белобородого рыцаря.

– Берегись!!!

Я резко присел, а над головой засвистел воздух, вспоротый горизонтальной дугой могучего удара. Уродливый громила на удивление двигался легко и быстро, примечая каждый ход и всякое уклончивое движение, пытающихся подобраться ближе соперников. Шагах в двадцати слева от меня, в попытке хоть как-то помочь друзьям, нервно, не сходя с безопасного места, переминался Давинти и выкрикивал предупреждения.

После очередного уклона от разящей атаки, я продвинулся еще немного к противнику. Тот отскочил вспять, разорвал дистанцию, будто невзначай освобождая место для моего следующего маневра, и тут же шагнул вперед, наотмашь выбрасывая левую руку и метя лезвием огромного топора прямо мне в горло. Я вновь вертко пригнулся, на мгновение отвлекся на очередной оклик поэта и немедленно был сбит с ног ударом тяжелого кованого сапога, с хрустом вмявшего мой кольчужный доспех в ребра. Проехавшись по песку арены на спине, я хрипло замычал и попытался подняться. Привстал на колено и скрючился в припадке сухого кашля. Внутри все горело. Сдавленные, сотрясенные легкие не желали впускать внутрь прогретый ярким дневным солнцем воздух. Здоровяк громко басовито расхохотался, приветственно воздел толстенные узловатые руки кверху и, поочередно поворачиваясь к каждой трибуне, прорычал нечто победное на незнакомом мне языке. Смотровые ниши взорвались овациями и свистом.

– Туранга! Туранга! Туранга! – хором скандировала толпа. – Сожри их, Камнеед! – доносилось сверху. – Сотри в пыль!

Затем, не меняя величавой позы, он разжал пудовые кулаки и два его широченных, округлых топора, размером с рослого упитанного канри, снабженные острыми зазубринами по кромке обуха, повисли над землей, раскачиваясь на длинных цепях, точно грузила рыбацкой удочки.

Признаться, впервые в жизни я видел, чтобы боевой арсенал являлся частью самого противника. Массивная привязь тянулась от хвоста рукояти первой секиры, проходила по запястью выше, огибала шею громилы коромыслом вдоль спины и начинала спуск по всей длине второго предплечья. Таким образом, металлические звенья соединяли оба топора между собой и делали причудливое устройство похожим на гигантское метательное боло. Начиная от лопаток, на тыльной стороне локтей исполина, плотными рядами торчали железные петли, сквозь которые и была продета стальная бечевка. Толстые кольца, утопленные в живую плоть аж до середины, казалось, не причиняют супостату никакой боли, а специально крепятся под кожей прямо к костям. В совокупности с габаритами монстра, в полтора раза выше и шире меня, размахом плеч и вздутыми выпирающими отовсюду буграми мышц, такая конструкция выглядела поистине устрашающе.

Закончив наслаждаться вниманием зрителей, гигант обмотал излишек цепи вдоль каждой пятерни и принялся раскручивать притороченное к ее концам оружие в разные стороны. Словно лопасти взбесившейся мельницы, блестящие лезвия вращались все быстрее, с гулом разрубая пыльную пелену воздуха и образовывая надежный заслон вокруг громилы, не позволяя подобраться к нему хотя бы на расстояние вытянутого меча. Человекоподобное чудовище по прозвищу «Туранга Камнеед» уже долгое время занимало центр арены, смещаясь лишь на пару шагов для очередного обманного маневра и с легкостью пресекая любые наши попытки атаковать. Он играл с нами, выманивал, ловко поддавался, а затем наносил сокрушительный, однако не смертельный удар. И потому с каждым мгновением боя уродливый бугай нарочито тратил наши силы, сам при этом оставаясь неуязвимым.

Гигант начал движение, сменив позицию так, что я оказался по правую сторону от него, а Тамиор напряженно застыл слева, прикрываясь хлипким щитом от внезапного выпада. Давинти, как и было условлено, оставался неподвижен и находился спереди противника. Однако тот не обращал на поэта ни малейшего внимания. Камнеед ехидно усмехнулся, медленно, но уверенно повел правым плечом, словно готовясь к тяжелому замаху, и обратил свой масляный взор на белобородого рыцаря. Затем резко остановил руку. Готовое к броску оружие глухо воткнулось в белый песок, а громила мгновенно крутанулся в обратном направлении и, широко растопырив пальцы, чтобы высвободить намотанную вдоль запястья привязь, с невероятной мощью метнул левую секиру мне навстречу. Звенья стальной веревки сухо загудели, залязгали, ударяясь о корсет крепежных петель, стремительно раскручиваясь и позволяя массивному топору дотянуться к далеко стоящей цели, не покидая руки хозяина. Я среагировал на уловку и пружинно отскочил прочь. Тяжелым плугом оружие Туранги пропахало землю за моей спиной и замерло в ожидании новых приказов. Поняв, что хитрая атака не увенчалась успехом, гигант, не мешкая, рванул цепь на себя. Лезвие звякнуло и бумерангом устремилось обратно, туго вгрызаясь на ходу заостренными зубьями в незащищенный правый бок. Я вскрикнул от тупой неожиданной боли. Не удержался и, перекрутившись в воздухе, рухнул ничком, отброшенный мощным ударом.