Сказав так, Думитур многозначительно смолк, стараясь придать рассказу большей убедительности.

– Но ведь мы же говорим о настоящем чародее, верно? – забеспокоился тил. – Пусть, пусть он применит какое-нибудь корабельное заклятье. Уверен, таковые имеются.

– Пусть, по-твоему. Уж что-что, а науку досужего вымысла за долгие годы одиночества я постиг в совершенстве. Однако даже будь все так, как хочется тебе, длинноухий, избежать неудачи придется вряд ли, – усмехнулся калека. – Стоит кораблю отчалить, как его тут же накроет огненный залп магических орудий. В скальной породе, что обрамляет залив с обеих сторон, скрыто не меньше дюжины древних, но готовых к бою маго-пушек, которые способны разнести в щепки любую посудину, решившую покинуть порт без ведома Люто. И наконец, когда вдруг вся артиллерия разом даст осечку и позволит судну идти дальше, корабль беглеца все равно расшибется о стену иллюзорного купола, словно налетев на тупой риф во время шторма. Смекаешь, к чему я, эльф? – колючим тоном прошелестел старик. – Даже имея в руках ключ, не всегда можно добраться до нужной двери.

– Многовато препятствий, – я омрачено опустил взгляд в пол.

– Точно, броктар, многовато, – охотно подтвердил одноногий воин. – Генэди пытался уйти. Не единожды. В одну из ночей ему почти удалось. Но хозяин Крактан ревностно охраняет свои вещи, а особенное внимание уделяет тем из них, что способны передвигаться и мыслить. Мага останавливали снова и снова. И каждый раз его ждало суровое наказание. Генэди хром, потому как его ступни лишены пальцев. Целых четырех. Ровно столько попыток побега он предпринимал. За каждую, Люто самолично увечил лакана. Видимо, главарь зрит в подобной каре некую жестокую иронию.

– Ну и мразь, – с ненавистью стиснул я зубы. – Дикие звери порой милосерднее.

– Пожалуй. Мягкосердечия тут мало, это верно, – согласился Думитур. – Так же верно, как и то, что у каждого разумного есть свой предел прочности. Для большинства он измеряется количеством золота. Для других – это семья или узы рода. Иные же с радостью тонут во тьме кровавых свершений во имя идей честолюбия. Прочие готовы подчиниться в обмен на возможность лишь прикоснуться к власти или хотя бы пребывать в ее тени, довольствуясь жирными объедками со стола хозяев. Для Генэди пределом оказалась боль. Не знаю, как Люто удалось пленить Поборника и сколько пыток потребовалось, чтобы сломить его волю, но с некоторых пор голова лакана всегда сокрыта под капюшоном.

– Чепуха, – вдруг запротестовал поэт. – Я хорошо осведомлен о нюансах культур мыслящих обитателей Тилрадана. И о традициях расы лаку мне, безусловно, известно достаточно многое. Лаканы никогда не покрывают головы полностью. Их народ вовсе не приемлет прятать под одеждами то, что считает достоянием среди подобных себе. Скорее наоборот. И если бы вы, мои не слишком образованные приятели, обладали той же осведомленностью, что и я, то тоже наверняка знали бы, что по рогам лаку можно легко судить о возрасте, принадлежности к династии, умственной силе, а иной раз и о величине богатства. Это же, если хотите, настоящее знамя. Символ сродни высокому титулу какого-нибудь благородного эльфийского дома или вычурному гербу монарших наместников людских провинций. Знак достоинства, воспринимаемый как личная реликвия, наконец. Для чего же тогда скрывать…

– Угомонись, тил, – ворчливо перебил поэта Думитур. – Мои старые уши не в силах выдерживать твою мудреную трескотню слишком долго.

Давинти обиженно смолк.

– Но ты болтаешь верно, – поспешил приободрить остроухого он. – Все так. Только Люто в своем вероломстве лишил Генэди заветного символа вместе с отрубленными рогами, переломив и дух Поборника. Теперь маг беспрекословно следует воле главаря, охотно исполняя любую грязную работу.

– Все равно в толк не возьму, – буркнул Дави, нервно разглаживая заляпанные грязными потеками рукава одежд. – Люто явно не глупец. Конечно, он крайне жесток, порочен и, скорее всего, не в состоянии отличить ямб от хорея, но слабым его рассудок назовешь едва ли. Для чего же тогда такому расчетливому, хитрому и жадному до власти разумному оставлять отмычки от собственного логова в чужих руках?

– Э-э-э… Как? – рассеянно переспросил старик.

– Зачем главарь использует помощь чародея Генэди для открытия прохода сквозь купол? – задумчиво продолжал бормотать тил. – Почему сам не овладеет нужным заклинанием и не соберет все ключи в одной связке? Ведь рано или поздно, то, что стремится к свободе, обязательно вырвется наружу.

– Ах, вот ты о чем, – уловив мысль поэта, выдохнул Думитур. – Люто всего лишь головорез, безжалостный убийца и работорговец. Не стоит легкомысленно относиться к его варварским повадкам, и уж тем более недооценивать безмерное влияние, но и полагать «семи пядей во лбу» простого разбойника, что начинал свой путь с карманных краж на городском рынке, а затем волею случая выстроил целую империю и обзавелся собственным островом, так же глупо. Его владения взращены отнюдь не из прозорливости или ума. Есть тому иные основания. Лихая удача и море крови… Эти извечные столпы способны кого угодно поднять на вершину.

Старик сердито ухнул костылем о низ решетки.

– Сам же вожак, – заговорил он вновь, – только пытается корчить из себя мудреца перед харями недалеких подручных да трибунами хмельных богачей, восседая на своем бестолковом троне и жонглируя заковыристыми словечками. Но нутро не изменить. Мясник остается мясником, даже если на его макушке зиждется корона. Люто не в состоянии проникнуть в смысл даже самого простейшего заклинания. К счастью, его таланты не простираются дальше камеры пыток и планирования налетов на окраинные деревушки. Коли по мне, так лучше прочего, когда подобные люди ограничены в возможностях.

Наступила тишина. Каждый погрузился в собственные мысли и тревоги. Я же невольно принялся размышлять о том, что Думитур получился довольно полезным собеседником. Может, он и выжил из ума, но его лысая черепушка хранила в себе целые тома сведений, способных помочь вытащить наши шкуры с треклятого острова. Оставалось всего лишь придумать план и поскорее нащупать у врага слабое место. Ибо на этот раз время выбирало отнюдь не нашу сторону. А потому, пока наш отряд в пленниках у Люто и вынужден подчиняться здешним правилам, главарь постарается покончить с нами раз и навсегда. Да так, чтобы не просто отомстить, но нажиться на смерти ненавистных выскочек.

– Проклятая вероломная тварь. Он вовсе не воин. Жалкий зарвавшийся трус. Трус и лжец. Но меня ему не провести, – неожиданно для себя самого выдохнул я вслух. – Душа Люто наполнена страхом. А страх всегда предшествует ненависти. Он боится Генэди и потому истязает его. Боится собственных приспешников и держит их под суровым гнетом. Страшится нас и, значит, лелеет мысли о нашем истреблении.

Я помолчал, затем перевел дыхание и, обращаясь в пустоту, выругался снова.

– Полагаю, что совсем скоро он захочет посмотреть на наши разорванные трупы. Выпустит на арену сразу несколько монстров или даст волю Богу Псов, встреча с которым была обещана нам с самого начала.

Взяв еще одну паузу, чтобы хоть немного усмирить разбушевавшийся в груди гнев, я суровым вопрошающим взглядом осмотрел лицо Думитура.

– Мы должны знать, к чему быть готовыми, старик, – приглушенно зарычал я. – Ты был там, и ты до сих пор жив. Чего нам ждать от зверя-колосса и как удалось выстоять тебе?

– Ты все же напоминаешь мне кое-кого, Варанта, – покачал головой тот.

– И кого же? – буркнул я.

– Разумного, решившего показать судьбе жирную фигу, – сухо хохотнул калека.

Затем его лицо посерело и вмиг покрылось еще более глубокими морщинами.

– Прежде островом Каменных Лун правил другой властитель – Галмор…

Он уставился в одну точку, а его испещренные шрамами губы принялись дрожать отчетливее с каждым словом.

– Галмор – свирепое создание. Подобных ему больше не осталось. «Последний потомок любимцев младших богов» – так отзывается Генэди о чудовище. Вот только божественного в этой твари не больше, чем пальцев на моей культе, – старец выразительно помахал обрубком левой руки. – Это всего лишь зверь. А «Бог Псов» – просто-напросто зычный титул для огромного хищника. Однако есть нечто, что все же отличает его от прочих диких существ.