Джуди болтал, не умолкая. Он, видимо, был в возбуждённом состоянии после происшествия, и волнение его выражалось многоречием.

Он рассказывал про англичан, сообщил мне ходящую в Индии легенду о том, что придёт с севера белый царь и освободит индийский народ от инглизского гнёта. В разгаре рассказа он иногда вдруг останавливался и неожиданно спрашивал, — за что хотели убить эти люди Джуди?

Видимо, первоначальный испуг его сменился теперь удивлением. Он никак не мог понять, чего хотели достигнуть смертью бедного, голого сингалезца. Ведь не убогая же колясочка его, в самом деле, соблазнила его убийц, а денег у него было буквально несколько грошей!

Идти было легко. Дорога шла ровная, заметно под гору. Пальмовые рощи сменялись прогалинами. Наконец в эти прогалины и сквозь поредевшие стволы деревьев показался Коломбо.

Тут Джуди остановился и стал настойчиво требовать, чтобы я сел в его экипаж.

Напрасно я отказывался. Он требовал, молил, просил и уверял, что непременно хочет хоть ввезти меня в город. Он чуть не плакал.

Нужно было видеть зато его радость, когда я наконец волей-неволей уступил его просьбам. Он схватил оглобли и побежал так, что я должен был кричать ему «тише» из боязни, что он меня вывалит.

С необыкновенной гордостью и лихостью подкатил он меня к подъезду гостиницы, и тут выяснилась причина его настойчивости, почему хотелось ему так во что бы то ни стало провезти меня — он ни за что не хотел брать с меня платы за езду.

Бедный Джуди желал отплатить мне, чем мог, за своё спасение и провёз меня даром по улицам Коломбо.

В гостинице ещё только вставали, и моё раннее появление неизвестно откуда произвело не совсем благоприятное впечатление. Отнеслись ко мне несколько подозрительно, но номер отвели и принесли толстую книгу, в которой я должен был записать подробные о себе сведения.

Я исполнил это вполне обстоятельно, но вместо своей фамилии поставил: «Иванов».

Когда открылась контора, и я сдал туда на хранение свой тысячефунтовый билет, отношение ко мне сразу изменилось.

Ко мне в комнату явился сам управляющий, спрашивая, доволен ли я ею и не желаю ли я ещё лучший номер?

Комната у меня была прекрасная, просторная, с отдельной уборной и с широким, защищённым парусиной балконом, с которого открывался вид на море.

Я сказал, что вполне доволен помещением, и на вопрос, не будет ли ещё каких приказаний, потребовал, чтобы комиссионер сейчас же узнал мне, когда ждут в порт ближайший пассажирский пароход из Адена или Перми?

Комиссионер, чрезвычайно вежливый и внимательный, быстро исполнил поручение, принеся известие, что ближайший пароход из Адена — французский «Messagerie Maritime» и ждут его прихода через два дня.

Два дня у меня оставалось времени, чтобы осмотреть Коломбо и познакомиться с ним, что было необходимо, так как я желал выдать себя за прожившего здесь по крайней мере недели две.

К завтраку я спустился вниз в общую столовую. Это была большая, высокая, с лепными украшениями зала. Огромные окна её начинались от пола и выходили на каменную, увитую ползучими растениями террасу.

Маленькие, покрытые белыми скатертями столики, за которыми сидели англичане в белых костюмах, были уставлены отличным фарфором и тонким хрусталём.

Ресторан был обставлен на широкую ногу и вполне по-европейски.

Только вместо гарсонов и кельнеров служили коричневые сигналезцы, статные и красивые, в белых, завязанных по-индейски чалмах и белых плащах, драпировавшихся такими красивыми складками, которым бы позавидовал любой актёр на нашей сцене.

Восточный характер комнаты дополнялся ещё только двигавшимися на потолке пантами, то есть подвешенными на брусьях полотнищами белой материи, которые с помощью верёвки всё время двигаются из стороны в сторону и, вея по воздуху, дают ему свежесть во время тропической жары. Такие панты устраиваются в богатых и бедных домах. Конструкция тут везде одинакова: верёвка от брусьев с материей проводится через отверстие в стене в другую комнату или на двор, там сидит нанятый для этого индиец и дёргает её.

Завтрак состоял из нескольких блюд, среди которых между яичницей и бараньей котлеткой подали одно специально индийское кушанье, называющееся «кэри». Сначала принесли большую плоскую серебряную миску отлично сваренного рису, каждое перламутровое зерно которого отсыпалось отдельно. За рисом следовал поднос, уставленный тарелочками со всякой всячиной довольно оригинального, впрочем, подбора. Тут были маленькие сушёные рыбки, какой-то порошок, стручковый перец, толчёная жареная курица, бамбуковое и имбирное варенье, сушёные листики какого-то растения; всего этого надо было положить по вкусу в рис, размешать и полить едко-пряным соусом, который собственно и называется «кэри».

Кушанье выходило очень пряное и едкое, немножко кисленькое. Оно мне понравилось.

Позавтракав, я отправился осматривать город.

Коломбо, благодаря обилию зелени и плещущему о прибрежные камни морю, имеет вид скорее дачного места, чем города.

По самой середине стоит высокая башня маяка, точно твердыня какого-нибудь замка, а вокруг неё теснятся каменные дома с лавками, конторами и агентствами, образуя несколько небольших, впрочем, улиц, которые быстро переходят в дороги между садами и рощами, где разбросаны маленькие одноэтажные коттеджи.

Солнце стоит над головой и светит отвесными лучами, так что от стволов деревьев не видно тени, и тень ложится ровным кругом у подножия их.

Существует в Коломбо очень интересный музей, для которого выстроено чудесное здание вроде маленького дворца.

В этом музее собрано всё, относящееся к этнографии, фауне и флоре Цейлона. Тут целые витрины с коллекциями жуков и бабочек, до обмана похожих на сучки и листья растений.

Чучело огромной акулы лежит на столе, который длиннее самого большого биллиарда.

Кустарные изделия из глины и из дерева и всевозможные вышивки наполняют целые шкафы. Меня невольно поразили узоры этих вышивок своим сходством с рисунками русских полотенец и малороссийских рубах. Глиняные изделия тоже очень близки к нашим кустарным.

Посетил я индийский храм, где видел чёрного идола со слоновыми клыками и хоботом и где жрец ухмылялся и приседал передо мною, и даже посыпал мне голову пеплом из вытащенной из-под идола жаровни, за то, что я скинул башмаки, входя в его святилище.

Побывал я в лавках, где за пять рублей можно было купить сапфир стоимостью у нас в сто.

Видел я казармы, где у каждого солдата своя комната и свой служитель-индиец.

Английские солдаты в Индии живут с необыкновенным комфортом, играют в мяч, проводят время в своём особом клубе, едят изысканное кушанье, пьют какао, ездят на извозчиках и никуда не годятся, как военная сила.

Через два дня на заре я был уже на пристани.

Пароходы ночью не входят в гавань Коломбо, вследствие опасных тут при входе подводных камней, и если подойдут к нему ночью, держатся на море до рассвета.

Сваи пристани и сама она сделаны из больших, толстых брёвен красного дерева, по которому идёшь, словно по чугунной мостовой.

На белой стене у пристани крупными буквами написано по-английски: «Не снимайте вашей шляпы с головы, помните участь…» и далее следуют фамилии англичан, умерших в Коломбо от солнечного удара.

Стоя на пристани, я видел, как в ворота гавани медленно вполз большой двухтрубный океанский пароход под французским флагом.

Я взял лодку и приказал себя везти на прибывающего француза.

Приблизился я к нему, когда он только что отдал якорь, и мне пришлось подождать, пока на его палубу поднимется санитарный врач и откроется туда свободный доступ.

Поднимался я по трапу не без волнения. Сердце у меня сильно билось.

При входе на палубу встретил меня пароходный офицер и спросил, что мне угодно.