Но это надо было все восстанавливать, как, все опять за счет, как говорят, рязанского мужика. Почему только за счет рязанского мужика? Весь народ напрягался. И, естественно, ширпотреб этот, тряпки, тряпка – она и есть тряпка, было усиление направленно на развитие тяжелой промышленности, чтобы новые станки, заводы, восстановить все это, наладить жизнь, электричество и свет, здания и так далее. Ну вот, и пошел я на рынок с приятелем. Мы долго ходили, один мужик говорит:

– Я вам клевые брюки продам. Вы что ищете?

Я говорю:

– Брюки.

– Я вам продам такие брюки замечательные, – «клевые» – не было тогда такого слова, клев, он тогда применялся в прямом смысле, рыба клевала или не клевала, нет клева. А тут «клевые». Ну, конечно, клевое место – где клюет хорошо, это правильно вообще. И вот он, значит, «клевые штаны», выставил, газету развернул, примеряй, говорит:

– Ты вот так примеряй, не одевая, если они по ширине растягиваются по брючине в разные стороны, значит, они тебе будут как раз, ни короче, ни длинней.

Сказал цену, завернул в газету, как фокусник. Деньги я отдал, он:

– Носите на здоровье, – и пошли.

Прихожу в общежитие, думаю, ну, приоденусь сейчас, приеду в Болшево, в нашу нищую семью, а тут у меня часы, тут у меня брюки новые, совсем другое дело. И вот прихожу, разворачиваю, что-то, думаю, не то. Ровно половина штанов, одна брючина есть, а вторая отсутствует. Я думаю – у меня же две ноги-то, извините, мне же не оторвали вторую ногу, как я эти буду, одну штанину носить?

Пошли, думаем – пойдем, мы его будем искать. Ну, конечно, не нашли мы его, ищи-свищи. Ну, с горя думаем – пойдем, вот тут есть какая-то закусочная, хоть поедим. Пошли, значит, заказали сосиски вареные и пельмени. Официант принес нам сосиски, мы их быстро съели и ждем пельмени, а он говорит:

– Сейчас, подождите, сварятся.

И вот, значит, это, мы ждем, ждем эти пельмени, а их не несут, не несут. Мы говорим:

– Парень, ты чего же нам не несешь пельмени?

Раньше официанты везде были, самообслуживание потом появилось. Он говорит:

– Вы уже съели их, пельмени, чего вам надо? Сидите вы тут, расселись.

Он видит, что мы зеленые, ведет себя нагло. Смотрит на нас честными глазами и говорит:

– Да вы их съели, все, идите отсюда, – и выгнал нас на улицу. Так мы ленинградских пельменей не попробовали.

В этот несчастный день было мне уж не до Эрмитажа, да и денег нет, осталось только на дорогу, что я там зарабатывал? За харчи отдал хозяйке, за пансион, и все. Часы купил. Одну штанину привез.

Сели в Ленинграде на поезд, и поехали в Москву, на Московский вокзал, то есть на Ленинградский, здесь с Московского на Ленинградский приезжаешь, а с Ленинградского на Московский сюда. Приехал в Москву, в Болшево, домой. Ой, как обрадовались мама, папа, все, меня облепили. А я кое-какие вкусные гостинцы купил.

И вот таким макаром я уже два года в техникуме отучился, на первой практике поработал. И начал учиться на третьем курсе. Учеба пошла как обычно, без особых трудностей, но я соблюдал определенный режим: зарядка, вовремя сон, с друзьями только в субботу встречался. Юра, мой брат, учился на третьем курсе МАИ. У него была красивая, спортивная фигура. У него поплоще грудь, не такая бочонкообразная, как у меня, допустим, а она у него такая, плоская, плечи шире, стройный парень был, замечательный, и его брали каждый год на физкультурный парад, на майские и ноябрьские праздники.

Участникам физкультурных парадов давали форму: свитеры и брюки в ноябре или в мае еще футболки. Но Юра планерным спортом занимался. На планёре (они говорят не «планер», а «планёр») летал, потом должны были вроде на самолет пересесть, на «кукурузник». И вот его отряжали участвовать в спортивном параде на Красной площади. Но я к чему? К тому, что ему давали красивый свитер, у МАИ цвет зеленый или еще голубой, таких в магазине не купишь. И вот он его мне даст поносить, и я хожу гордый, как будто я участник всесоюзного парада спортсменов.

У нас разделения одежд не было. Висят на вешалке рубашки в шкафу, берешь какая частая, наденешь, все, и отец, Юра и я были практически одной комплекции.

Мама однажды рассказывала:

– Отец сидит, подстригается в парикмахерской, а она приходит, ее парикмахерша спрашивает:

– Это сынок ваш, что ли, подстригается?

Мама:

– Это муж мой.

Парикмахерша:

– Со спины, я думала, что он совсем молодой.

Вот такая у него была, по-нашему сейчас, модная фигура. Он повыше ростом был, да. Брат давал мне этот свитер, говорит:

– На тебе, дарю со своего плеча, носи, – как Иван Грозный давал шубу со своего плеча. И я когда приходил в техникум в таком свитере, все: «Во, ты что, участвовал в параде на Красной площади, что ли?», или среди девочек я говорю: «Да, я спортсмен, вот в параде участвовал, свитер мне дали».

В техникуме опять староста группы был. Какая-то на меня всю жизнь накатывает волна: «Давай назначим тебя начальником». И вот эта Эсфирь Яковлевна, была классным руководителем, она взяла, назначила меня этим, классным старостой. Приходилось работать, выполнять ее поручения. Однажды Огурцов, наш учащийся, прекратил ходить в техникум. Она мне: «Поезжай, возьми с собой еще двоих, надо его навестить, посмотреть, что случилось, почему он в техникум не ходит». Я собрал манатки, то есть, своих двоих, мы пришли, Огурцов жил в Лосиноостровской.

Пришли, нашли, где он живет, заходим, а он сапожничает. Он инвалид, у него на левой руке кисти не было, как он там работал-то, я не знаю. Бросил просто техникум, да и все. Как его с практически одной рукой взяли в техникум на учебу? И он учился через пень колоду, а дружки у него были из шпаны. Мы с ним поговорили по-хорошему. Пришли к Эсфири Яковлевне, доложили: так и так, обстоятельства такие, Огурцов решил бросить техникум.

А дружки его решили, что Огурцов бросил техникум из-за того, что мы как-то не так доложили, но его за прогулы никто не исключал. Он продолжал после этого ходить в техникум, а может Огурцов был не причем, может быть из-за девушек. Нужен мне был этот Огурцов, сто лет. Дотянули его до следующего курса. Но он мне все равно говорит:

– Вот придут мои ребята, и тебе надают по морде, чтобы ты не ходил по домам.

Прошло некоторое время, действительно, как-то на вечере сидим в актовом зале в хорошем настроении, концерт идет, арии, дуэты, оперетта, юмористы выступают, веселый такой концерт.

Вдруг ко мне подходит Огурец и говорит:

– Пришел к тебе приятель внизу, и просит тебя выйти.

Я говорю:

– Какой приятель?

– Да вот такой.

А ко мне в техникум иногда приходил Юрка, я хотел, чтобы он в техникум поступил.

Я думаю, наверное, он пришел сюда, на вечер к нам, пойду, посмотрю. Выхожу из подъезда, а там малый какой-то стоит в фэзэушной шинели, и он, недолго думая, раз, мне вмазал. Я так нагнулся, хотел отмахнуться вроде, а он исчез. Я его спросил:

– За что ты меня ударил? – а он ни слова не говоря убежал. Я думаю, что это огурцовская команда, а, может, кто-нибудь и из другой команды, может, какой-нибудь парень решил, что я там за кем-нибудь поухаживал. История эта осталась загадкой. Ну ладно, бывают такие вещи, особенно среди молодых ребят, надо закаляться, как говорится, жизнь закаляет. Но осадок в душе остался на всю жизнь. Хочешь сделать добро людям, а получаешь по морде.

И вот кончился и третий курс, экзамены сдал, и поехал летом опять на практику. Распределили меня на Алтай изучать Салаирский кряж. Это уже была преддипломная практика, дело серьезное, и не то что на первой практике посылали меня работать проходчиком, шурфы копать. Я уже стал коллектором. Должность мне определили в нашем «Геолстройтресте», и никто не мог меня понизить. Поехал я в поле, а мои друзья по школе все лето развлекались.

А я каждый год трудился на полевых работах. Было это в 1953 году. В этом году в марте умер Сталин И. В., об этом чуть позже. Осенью 1953 года моих сверстников начали в армию забирать. Мы торжественно провожаем: то одного в армию провожаем, то другого, то третьего, а нас приглашали на проводы, и мы отлично угощались.