— Иди, служи Женька, за бабулей твоей я присмотрю.

— Дядь Паш, — я задержал его руку в своей. — Во второй половине августа в Москве может кое-что произойти. Не ввязывайся ни во что. Уйди на больничный или отпуск возьми. Хорошо?

— Хм, — подполковник иронично ухмыльнулся, но согласился. — Хорошо, Жень. Я запомню. Иди.

…..

Моим транспортом оказался странный винтовой четырёхмоторный самолёт, отдаленно напоминавший пассажирский Ил-18. Может это он и был, вернее одна из его модификаций. Я-то думал, что нас повезут на Ил-76, как в мою прошлую службу. Нас тогда из Пулково и до Алма-Аты таким везли, а потом уже автобусом в Панфилов.

Самолёт внутри оказался грузопассажирским. Спереди шли кресла по три в ряд с правого борта и по два в ряд с левого. Всего около тридцати кресел. А сзади, сразу за последними креслами, начинался трюм без иллюминаторов, почти под потолок забитый какими-то тюками.

Меня усадили в последний ряд из трех кресел в компанию к парочке таких же, как и я, призывников. Все остальные пассажиры были офицерами, старшинами и сержантами, явно сверхсрочной службы.

По требованию летчиков, через громкую связь, мы послушно пристегнулись, и самолёт стал выруливать на взлётную полосу, чтобы унести меня, как поётся в песне, «вперёд и вверх».

«Иди отсюда, мальчик, не мешай!»* — цитата из советской комедии «Бриллиантовая рука».

ЦУБ-2** — цилиндрический унифицированный блок, мобильное общежитие на 4 человека. Производился на заводе в городе Сокол Вологодской области. Только в первый год производства для нужд строительства БАМа было создано более тысячи единиц.

Москвич 2137*** — пятидверный универсал, советский грузо-пассажирский автомобиль, выпускавшийся в Москве на заводе АЗЛК с 1976 по 1985 год на базе легкового автомобиля Москвич-2140.

Ковбойка**** — рубашка с длинными рукавами из ткани в клетку с накладными карманами.

Тормозок***** — набор продуктов на работу, в дорогу.

Моими соседями в самолёте оказались парни из Батайска. Борис и Вениамин были призваны ещё в апреле и всё это время находились в «Красных казармах» родного города. И вот только вчера им объявили куда они поедут служить и очень недоумевали зачем их так далеко отправляют.

— А вы сразу после школы или успели где-то поучиться? — заинтересовался я.

— Не, мы после восьмого в строительный техникум пошли, — начал рассказывать сидевший ближе всего ко мне Борис. — Мы с Веником одноклассники и соседи по дому. Наши отцы в одном СМУ работают. Вот мы и пошли на крановщиков учиться. И даже успели поработать после выпуска.

— Вот вам и ответ, почему вас отправили в Германию, — и видя непонимание в их взглядах, пояснил, — Войска из Германии в Союз выводят. Много чего надо на платформы и в вагоны грузить. Вот вас, как крановщиков, видимо и направили.

Парни покивали, соглашаясь с моей версией и переключились на допрос меня откуда, куда и зачем. Но долго наша беседа не продлилась, самолёт взревел всеми своими четырьмя движками и пошёл на взлёт. А в воздухе поболтать не дали сидящие перед нами сверхсрочники, которым мы якобы мешали спать.

Где-то еще через час полёта к нам подошёл старший лейтенант автомобильных войск и поинтересовался:

— Кто из вас Лисин? — и когда я отозвался, спросил: — В твоих сопроводительных бумагах написано, что ты в совершенстве знаешь немецкий и даже работал переводчиком, это так?

— Так точно, — подтвердил я, внутренне напрягаясь от непонятной ситуации.

— Пойдём со мной. Вещи здесь оставь.

Пожав плечами, оставил в кресле сидор, который за неимением багажной полки я держал в ногах и, сняв бушлат, последовал за офицером. Он меня привел в начало пассажирского салона, где в коротком ряду из двух кресел сидел седоватый подполковник с общевойсковыми петлицами.

— Аристарх Владимирович, вот этот призывник, — старлей указал на меня. — Проверьте его.

— Setz dich hier hin, kämpfer*, - подполковник указал на место рядом с собой и мне ничего не оставалась как подчиниться. — Расскажи свою биографию и откуда знаешь язык. Только на немецком рассказывай, чтобы я мог оценить знание тобой языка, — продолжил он на вполне сносном хох-дойче.

Пришлось подчиниться и коротко рассказать Женькину биографию. Где родился и жил, как учился и чем увлекался, откуда знаю немецкий язык и откуда его знает моя бабуля. В процессе рассказа про бабулю оказалось, что подполковник её вроде бы знает. Похоже, они пересекались в одном из штабов в 1944 году.

Старший лейтенант, который привел меня, всё это время моего опроса провёл на свободном месте в соседнем ряду. Тупо, по коровьи взирая на нашу беседу и, походу, не понимая ни одного нашего слова.

Минут через пятнадцать интервьюирования подполковник наконец сложил своё мнение о моём уровне знания языка. После чего меня отпустили на своё место, гадать, что это было и чего мне от всего этого ожидать?

Вернувшись на своё место, только успел натянуть бушлат, так как в самолёте ощутимо похолодало, как опять нарисовался старший лейтенант.

— Лисин, после посадки оставайся на месте, дождись меня. Ясно?

— Так точно. Товарищ старший лейтенант, а как вас зовут?

— А тебе зачем?

— Ну, вдруг кто спросит меня, чего сидишь и кого ждешь? И что мне отвечать?

— Хм. Скажи, что ожидаешь старшего лейтенанта Соболева из 116-й бригады материального обеспечения. Ясно?

— Так точно. Спасибо.

— Походу у тебя уже покупатель** появился, — высказал своё мнение Борис, дождавшись пока офицер уйдёт. — Чего от тебя хотели-то?

— Проверяли на знание немецкого языка.

Дальше развивать тему я не стал, а парни оказались не любопытными. Так и сидели молча под вой авиационных турбин. Мне было хорошо, тепло и уютно, а вот соседям, одетым в легкие рубашки, явно было зябко. Температура в салоне опустилась где-то до десяти градусов тепла.

Где-то к третьему часу полёта я проголодался и полез за тормозком. Слопал бутерброды и наткнулся на голодный взгляд соседей. Без сожалений отдал все пирожки батайчанам, которые явно обрадовались домашней выпечке. Сам я люблю жаренные пирожки, а печённые, что бабуля, что Оля, делают не очень. Вот пироги с капустой у бабушки выходят — пальчики оближешь, а пирожки она не умеет.

Парни проглотили по три пирожка в мгновение ока и принялись их расхваливать. «Ах, какие вкусные, ах, домашние, ах, мы так соскучились по домашней пище». На что среагировали сидящие спереди нас сверсрочники и попытались присоединиться к празднику живота. Но им нечего не обломилось, так как всё кончилось.

Чернявый сержант, лицом смахивающий на цыгана, попытался выразить своё недовольство раздачей нам подзатыльников. И решил начать с меня. Но я ловко отбил его руку так, что он по инерции заехал себе в нос и, разозлившись, решил полезть в драку. Но два его соседа утянули его на место и смогли его успокоить.

Наконец, после долгих пяти часов полёта пилоты по громкой связи потребовали чтобы все пристегнулись, ибо наш лайнер заходит на посадку на аэродром Альтенбург-Нобиц.

Слава советским ВВС, приземлились штатно. Пилотам, естественно, никто не хлопал. После приземления самолёт еще долго рулил по земле, явно ища куда приткнуться. За это время ожил давешний сержант-цыган, который делился со мной своими мечтами, что он со мной сделает, как только мы покинем самолёт.

Но сделать он ничего так и не смог. Явившийся старший прапорщик увел всех сверхсрочников с собой. Затем целый капитан инженерных войск забрал моих соседей-батайчан. Парни коротко попрощались, пожали мне руку и поспешили за офицером.

Я просидел в салоне самолёта ещё пятнадцать минут, пока меня не выгнал на улицу экипаж. Пришлось ждать снаружи, возле несамоходного трапа, под теплым и мелким германским дождиком. Заодно осмотрелся. Припарковался наш лайнер недалеко от двухэтажного комплекса строений и диспетчерской башни. С одной стороны посадочного поля проглядывались многоэтажные строения за куцей рощицей, а с другой виднелись ангары и авиационные капониры с техникой.