– Вы… вы мне поможете?! – прошептал мистер Томмс.
Грегор Брум почесал за ухом. Будь сейчас на его месте старший сержант Гоббин, от этого человека уже давно избавились бы. Но сейчас за стойкой стоял Все-по-полочкам Брум, для которого слова «закон» и «порядок» не были пустым звуком. К тому же два его кузена, дядя и приятель Барни Рыпперт были безнадегами, и ему было очень любопытно, что скажет этот клерк.
Убрав замок, Грегор Брум достал из-под стойки «Книгу свидетельских заявлений» и, сдув с обложки пыль, раскрыл ее. Обмакнул перо ручки в чернильницу.
– Я готов записывать, сэр, – сказал он. – Прошу вас, не упускайте ни одной детали.
Мистер Томмс кивнул.
– Все началось вчера, когда господин Выдри вызвал меня в свой кабинет…
***
Старый центр Габена в эти последние минуты перед Новым Годом отличался от Тремпл-Толл так же, как отличается свеженький торт – гордость кондитерской – от последнего покрытого плесенью и мухами пирожного на дне коробки.
Дома-башни светились множеством окон, между башнями проходили украшенные гирляндами пути монорельса, над городом сгрудились шикарные дирижабль-рестораны, а над главной площадью района небо расцветало праздничным салютом.
У окон и у обзорных телескопов сейчас стояли едва ли не все жители Старого центра.
В самой высоком здании Габена, которое насчитывало тридцать этажей, в богато обставленных люкс-апартаментах под самой крышей, на кровати под балдахином лежал старик, и ему не было дела как до праздничного салюта, так и до праздника в целом.
Кровать стояла прямо под большим круглым окном, но старик, дряхлый, усохший и похожий на скелет, на который натянули чужую кожу, в одних лишь ночной рубашке и колпаке, лежал с закрытыми глазами. Теплофоры работали на полную, но он мерз и мелко дрожал под тяжелым одеялом. К голове, груди и животу обитателя люкс-апартаментов были подключены трубки, ведущие к громадному механизму, который стоял у кровати. Похожий на цилиндрический медный шкаф, он гудел, поршни с шипением сновали вверх и вниз, а в аквариумах булькала зеленоватая жидкость.
Старик давно не поднимался с кровати. Многие годы. Его самого заперли здесь, а его дело, его детище, у него украли – вытащили прямо из скрюченных пальцев, и сделала это его старшая дочь.
Упомянутая женщина в это самое время была на этаж ниже, в банкетном зале, сидела во главе большого стола среди самых важных людей города: фабрикантов, судей и генералов, богатых джентльменов и дам – присутствовал даже господин бургомистр. Но она не замечала ни роскошных блюд, ни шикарных нарядов гостей. Она не слушала разговоры и игнорировала лебезящих глав отделов своего банка. Ее волновал лишь один вопрос: «Где же носит этого бурдюка Выдри?»
Бокал с дорогим вином стоял не тронутый, и тонкие длинные ногти, выглядывающие из тучи пурпурного дыма, в которую была облачена мадам, царапали граненые бока…
Как не было старику из люкс-апартаментов дела до праздника, так ему не было дела и до переживаний дочери, которая сделала все, чтобы он не поднимался с кровати. «Ты болен, папочка!» – говорила ему эта лживая дрянь, каждое утро поднимаясь в его комнату и лично добавляя медленно действующий яд, который тек по трубкам, подключенным к телу старика.
Очередной год подходил к концу. И в следующем году все будет так же: он будет лежать здесь перед окном, за которым простирается весь город, его бывшая вотчина. Несменяемый вид, оставленный ему в насмешку, – удушающий, отравляющий сильнее любого яда.
Завтра все будет по-прежнему: эта опостылевшая комната, эта проклятая гудящая махина и трубки, с которыми его тело давно срослось. Будет и пропитанный лицемерием голос дочери, и то, что она называла «отчетом для любимого папочки», рассказывая во всех подробностях о том, как она руководит его делом, пока он лежит здесь, бессильный и немощный, не в силах даже поднять руку, чтобы задушить ее…
– Мразь… дрянь… ненавижу… ненавижу… – сорвалось с почти отсутствующих губ, и в ответ неожиданно раздался смех. Хриплый, заполняющий комнату смех.
Старик открыл глаза и, увидев того, кто стоял у изножья кровати, задергался. Датчики на «поддерживающем жизнь» механизме завизжали.
– Никто ничего не услышит, – сказал гость. – Они все там, внизу. Воры, которые делят краденное. Делят то, что они украли у тебя. То, что ты украл у меня.
– Крам… Крампус… – прохрипел старик.
– Время возвращать долг, Сесил, – сказал Крампус и поднял раскаленное железное клеймо на тонкой ручке.
Крика старика и правда никто не услышал…
Время приближалось к полуночи. В банкетном зале собравшиеся начали дружно вести отсчет последних секунд, оставшихся до Нового года.
А в люкс-апартаментах больше никого не было, лишь по полу бились, извиваясь червями, трубки, а на кровати лежала груда едва тлеющих углей.
***
Человек-в-красном… Каминник…
Ох уж эти таинственные личности со своими вымышленными прозвищами.
Под прозвищем Человека-в-красном, как под плащом в темном переулке, прятались двое.
Первый – это деревянная кукла, выглядящая, как толстый старик в красной шубе и колпаке с белой меховой оторочкой. Господин, который вызывает в душах тепло. Он чиркает спичкой, и на беспросветной улице монотонной серой жизни загорается одинокий огонек надежды.
Его все знают. Это ведь на его плечо заброшен большущий, полный подарков, мешок. Это у него на глазах лётные очки, а сам он носится по заснеженному ночному небу на алых санях.
Но мало кто знает, что живет эта кукла и играет свою роль один лишь день в году, а все остальное время пылится, сложенная в одном из старых сундуков в заброшенном кабаре «Тутти-Бланш».
А есть и другой…
Тот, кто все придумал. Тот, кто за всем стоит. Гений-манипулятор, мастер перевоплощения и личность, начисто лишенная души. Мистер Блохх.
Вот его жизнь, в отличие от собственного творения, чуть более насыщена. Он и там, и здесь. Он всюду и всегда. Он – это ваш дворник или ваша дальняя кузина. Он – это ваш поверенный или же пожарный в медном шлеме, зачем-то выносящий вас на руках из огня. «Зачем-то» – от того, что все его действия неизменно продиктованы его планами, а планы известны лишь ему: их ни понять, ни разгадать, а его самого не перехитрить. Он лично принимает во всем участие, ведь этот кукловод – манерник, скрывающийся на самом виду, блуждающий на переднем плане своих пьесок.
И вы тоже участвуете в его пьесе.
Вы в ловушке, вы пойманы, вы обмануты… хоть и не знаете об этом. Вы – в картотеке Блохха, и для вас же будет лучше, если вы попали в шкаф с табличкой «Несущественное».
Картотека пополняется, на Блохха работает множество агентов, но хуже всего то, что, сами того не зная, быть может, вы также его агент. С ворохом светлых и искренних чувств в карманах да за шиворотом вы садитесь у окна утром накануне Нового года и строчите: «Дорогой Человек-в-красном! Я вела себя хорошо весь год. На Новый год я прошу тебя: сделай так, чтобы моя заклятая подруга Мэйбл споткнулась на лестнице и сломала себе шею…»
Скорее всего, с Мэйбл ничего не случится, и она так же продолжит уводить ваших ухажеров, подбрасывать вам дохлых кошек под дверь и разносить о вас грязные сплетни. Но. Теперь Блохх знает, чего вы желаете настолько, чтобы просить об этом у тайного благодетеля. А еще, если вдруг вы понадобитесь Блохху, и он захочет использовать вас в качестве шестеренки в своей машине интриги… что ж… прощай, бедная Мэйбл! Нужно было быть чуть более внимательной, когда спускаешься по лестнице…
В канун Нового года у мистера Блохха полно забот. Но даже они заканчиваются, сходят на нет, как завод у работавшего весь день автоматона.
Страсти улеглись. Эти предсказуемые людишки с их очевидными амбициями и легко просчитываемыми порывами на время оставили его в покое. Можно ненадолго передохнуть. Все планы из активных фаз перешли на стадию самоисполнения: он дернул рычаги, и цепи завращали барабаны… ему осталось просто подождать, пока вдалеке качнется тот самый, нужный ему, маятник. Ждать…
