– Но это не должно быть чем-то законным. Не должно же, да?
– Конечно, нет! – мистер Атенхейм горячечно воскликнул. – Более того, для начала все это невозможно в принципе. По крайней мере, так мне казалось… И только потом уже незаконно. Мы не в фантастическом фильме, но факт эксперимента налицо. Мне сложно говорить еще что-либо кроме того, что этот парень очень сильно заблуждается по поводу того, кто он есть на самом деле. Это влияние системы. Пытаться с этим что-то сделать – скользкая тропинка. Не пытаться – то же самое. Но я знаю одно: если все это всплывет, то ничего хорошего можно не ждать ни для парня, ни для вас, ни для компании, а она в первую очередь насядет на вас, потому что на нее насядут все ученое сообщество и правоохранительные органы. Пойдет шумиха, выяснение деталей, многие потеряют работу, нервы, возможно, даже и жизни, поэтому… Между собой делайте что хотите, но обнародование даже из альтруизма именно на данном этапе может повлечь последствия. Для парня в том числе. Особенно для него.
С гримасой искреннего непонимания Винсент вскочил и на первых возмущенных кричащих нотах вовремя успел понизить голос.
– Вы предлагаете мне оставить его у себя и делать вид, что всего этого не было?..
– Я предлагаю вам вариант, при котором никто не пострадает, пока дело не прояснится. Думаете, тот, кто это сделал, вылезет из укрытия и замашет руками, как только пойдет следствие? Нет! Пострадает кто угодно, но только не виновник! Сами подумайте, – яростный шепот немного смягчился, – вы можете сломать множество жизней из-за человека, которого никто, вероятнее всего, не ищет, иначе об этом было бы слышно на каждом углу. Сопоставьте факты, подумайте логично – с восьмидесяти процентной вероятностью этот парень обыкновенный коматозник. Он ровным счетом ничего о себе не знает и не помнит и ему, кажется, прекрасно! Я не убеждаю вас не говорить ему правду, но и сделать это не тороплю. Все нужно решать по мере поступления. А пока что я могу…
– Вы не имеете никакого права решать за меня.
– … могу исключить из системы повиновение, – с нажимом повторил Итан, – и дисфункционировать кнопку питания. Как минимум это будет гуманно. И да – я не имею права решать за вас, мистер Эйнем, но моим долгом было призвать вас не торопить события, и я его выполнил. Дальше будет так, как поведет вас ваша совесть. Но в случае правильного выбора можете надеяться на моё полное молчание.
Они играли в гляделки всего ничего, но немой диалог отскакивал от них вопросом-ответом, как мячик пинг-понга.
Совесть все еще бунтовала, голова плавилась.
– Что на счет содействия? – Винсент, вероятно, с опозданием осознал, что этим вопросом уже подчеркнул свое решение, но игнорировать все имеющиеся варианты было бы большим расточительством. – Не говорите, что оставите меня разбираться с этим самому. Я до сих пор не уверен, что хоть как-то просуществую с ним рядом даже несколько часов.
Итан неуверенно, но, тем не менее, кивнул.
– Узнаю про него все, что в моих силах, мистер Эйнем. Что до дальнейшего… Если все же захотите подключить официальные органы, то советую сделать это сейчас. Понимаете, в данный момент этот парень значится в документах, как товар, вы – как его владелец. Его отправят на официальное медицинское освидетельствование, а когда окончательно выяснится, что он человек, вы и компания как минимум будете рассматриваться под статьёй работорговли, и если за эксперимент ответственны не все, то прошедшие несколько дней парня использовали в личных целях вы и только вы. Своевременное заявление снизит вероятность того, что вы… что мы с вами попадем под раздачу разбирательства. Если захотите заявить позже, то будьте готовы к ужесточенным мерам. Но, наверное, самое неприятное состоит в том, что на решение потребуется время. Но что бы вы не выбрали, обязательно предупредите об этом меня. Я дам вам свои контактные данные.
Итан не лгал: для начала он сделал все, что в его силах, в пределах этих четырех стен. Винсента поражало, что при смелых и резких убеждениях, касаемо ситуации, мистер Атенхейм умудрялся совершенно спокойным и дружелюбным образом взаимодействовать с источником проблемы. Он сказал Энзо: «нам нужно выключить тебя на пару минуточек», и его ладонь почти мягко, словно с заботой детского хирурга тронула его затылок.
Все прошло быстро: с помощью спецпрограммы и беспроводной сети Итан выполнил обещанное, в процессе поговаривая что-то о вреде подобного взаимодействия мозга и инородной системы. Винсент отдаленно понял, что он говорит о возможных диссонансах на почве настоящего и принудительного сна, однако все его мысли были там – через несколько минут, когда его оставят одного, наедине с размыкающейся перед ним с каждой секундой черной дырой.
– Он считает, что синтетиков полностью растят в пробирке, а потом наделяют их чувствами с помощью системы, – перед уходом Итан на мгновение замер у двери. – Выбор – две крайности, и я бы советовал вам придерживаться одной из них. Вы понимаете, о чём я? Либо он знает, либо нет. Середина будет неоправданным риском только лишь ради слабостей и поблажек.
Несмотря на пространность, Винсент словно со вспышкой, пришедшей откуда-то извне, осознал, скорее, абстрактно, чем понятийно, что значит этот призыв.
Он долго стоял у дверей и, несмотря на бешеный поток мыслей, не мог думать ни о чём. Среди гаммы ощущений и эмоций он с трудом, но все же выцепил ту, которая стала потрясением – иррациональное отторжение.
Интересным было то, что для Энзо… ничего не изменилось. Только поблагодарил за дисфункцию кнопки питания, сказав что-то про нелегальные действия, которые нужно занести в список вещей из разряда «must to do». А Винсент смотрел на него, смотрел, смотрел и не знал, что делать дальше. По его дому ходил совершенно незнакомый ему человек, а он должен был хотя бы попытаться сделать вид… что все нормально? что давать какие-то указания по-прежнему в порядке вещей? что он не вздрагивает каждый раз, когда они в одном помещении? А он вздрагивал, вздрагивал до оледенения внутренностей, как не дай Бог познать кому-то другому.
У Винсента было много вопросов, которые он просто не смог сформулировать вовремя и которые пришли к нему довольно поздно. Он привыкал с трудом. Только на третий день, до которого он как-то дожил, умудряясь спать по три-четыре часа, он осмелился заговорить о чем-то, что исключало сухие, сквозь нехотя «принеси-подай».
– Что ты знаешь о себе?
Энзо, лениво расставляющий посуду и вообще часто позволявший себе отвлекаться, что теперь казалось вообще из ряда вон, обернулся через плечо.
– Снова хочешь услышать стандартное приветствие? – он ответил с достаточным задором, чтобы дальше можно было беспрепятственно прощупывать почву. – Только в этот раз не обещаю такого же стандартного занудства.
– Я не имею в виду приветствие. Я имею в виду что-то, чего не может знать кто-то другой. Что-то личное.
– Ну, – Энзо поставил последнюю тарелку в шкафчик и всерьёз задумался.
– Ничего не приходит в голову. Обычно, когда спрашивают такие вопросы, это ставит в тупик.
– Откуда ты знаешь? Откуда ты вообще знаешь все то, что знаешь?
– Просто знаю и все. Это как… как будто всегда было. Не знаю, – пожав плечами, Энзо отвернулся, возвратившись к кухонным делам, и на его лице уже не было прежней задумчивости, словно ему удавалось отпускать даже самую тяжелую мысль с легкостью, в свободный полет. Он думал о чём-то своем, а потом вдруг опять обернулся, облокотившись о тумбу позади. – Можно я выйду на улицу?
Винсент оказался немного сбит с толку.
– Зачем?
– Сегодня красивый закат, – Энзо посмотрел за окно и смущенно потупился. Чёрт возьми, смущенно. Наверное, Винсент никогда к этому не привыкнет.
– Да, конечно, – ответил он бездумно.
Весь этот разговор был хорошей попыткой разузнать хоть что-нибудь. Паззл начал собираться, когда однажды приехала Тесса. Она с мужем оставила на Винсента какую-то вялую на вид девчонку, потому что они спешили куда-то по делам в центр, а из-за неожиданно большого количества приобретенных покупок в машине не хватало места, так что они обещали потом заехать за ней. Винсент не успел осознать, как буквально через десять секунд Тессы и след простыл, а в середине комнаты уже стояла большеглазая кукольная моделька, разодетая в джинсы и футболку. Сестра как-то упоминала, что терпеть не может придуманную для синтетиков форму.
