Парень, взявший трубку – Итан – в ответ на сбивчивый рассказ, только задумчиво помолчал с секунду и немного равнодушным голосом спросил, где адрес, мол, и не с такими, извините, «чайниками» приходилось сталкиваться.

Чемоданы Итана Атенхейма были похожи на дедовский пухлый багаж из семидесятых, под завязку набитый вещами. С порога он представился и сразу же спросил, где «больной». У них не было времени познакомиться получше, но когда мастер увидел все воочию и с опаской уже отстранял пальцы от точки пульса на шее Энзо, не потребовалось никаких ментальных приятельственных связей, чтобы разделить друг с другом один-единственный железобетонный факт.

Энзо был неусидчивым, но терпеливым существом, при пробуждении продемонстрировавшим максимум непонимания и минимум морального сопротивления, и стучащим пальцами свободной руки по коленке, когда пустой шприц с иголкой добрался-таки до его вены.

– Стандартная проверка синтетиков, – с очевидно развитым актерским дарованием буднично пояснил мистер Атенхейм, но вид его никак не вязался с образом молодого уверенного профессионала, переступившего порог дома сорок пять минут назад.

– Неправда, – Энзо слегка поморщился, когда к коже прижался кусок ваты. Его живая мимика первое время являлась объектом беззастенчивого внимания. – Думаю, не очень целесообразно дергать мастера из компании, когда можно было изучить инструкцию по эксплуатации внимательнее или хотя бы вообще открыть её. Ничего личного, правда, – честно добавил он для Винсента.

Очень трудно было следовать договоренности о хотя бы временном неразглашении, особенно при виде того цвета, каким был наполнен шприц.

Винсент послал короткий, действительно панический взгляд Итану и на полпути был встречен таким же.

– Я попрошу тебя лечь на диван.

Процедура рентгена заняла, скорее, больше нервов, чем времени. Каждый раз, когда брови Итана сводились к переносице или взлетали вверх, Винсент порывался встать и посмотреть на экран ручного аппарата, но он не должен был подавать никаких признаков тревоги, потому что Энзо был спокоен и расслаблен – даже глаза прикрыл. Он не видел ни хмурых озадаченных лиц, ни переглядываний, не слышал беззвучного шепота переговаривавшихся губ, не чувствовал напряжения, и для Винсента это была своеобразная фора для попранной уже несколько раз за день совести. Винсент отдавал себе отчет, что подобная скрытность оправдана, но не мог без содрогания сопоставить несовместимое и видеть, что живое существо, живое существо, послушно и открыто для происходящих манипуляций ему не предназначенных. Винсент уже ничего не знал наверняка и только наблюдал, но это не значит, что он не мог сложить два и два, и результаты ему уже не нравились. Они приводили его в ужас.

– Сейчас я задам тебе ряд вопросов, но это лишь стандарт.

– Просто проверка? – Энзо догадливо хмыкнул, одергивая вниз футболку.

– Именно. И так, – Итан присел на край стола, держа ручку и блокнот, явно нервничая. – Номер твоей модели?

– Y3582.

– В чём отличие твоей модели от моделей других синтетиков?

– Все это не более чем коммерческий ход, не находите? Вероятно, я буду стоить дороже, пока на рынке не появится новая модель с каким-нибудь незначительным улучшением.

– И все же, – осторожно произнес мистер Атенхейм, – какие отличительные черты ты можешь назвать?

– Никаких. Я такой же синтетик, как и все остальные. Базовая модель.

– Хорошо, – мелко царапающая блокнот ручка немного подрагивала в сведенных напряжением пальцах. – Из чего ты сделан?

– По человеческому образу и подобию. А так как вскрывать себя я не намерен, очень прошу поверить мне на слово.

В нем был заметен задор: это были такие ненавязчиво пестрящие искорки, которые на мгновенье даже отвлекли Винсента и заставили его взглянуть на происходящее через какой-то легкий и оптимистичный сюр. Но это было недолго.

– Ответ должен быть точным.

– Меня вырастили в пробирке, вживили систему в черепную коробку. Все как обычно.

– Что, по-твоему, дает система?

– Я чувствую, – он пожал плечами, – испытываю… эмоции. Правда я не уверен, хороша ли эта часть моего существования или нет. Система дает нам функционировать в принципе.

– Значит, ты считаешь, что без неё синтетики были бы просто телами? Как куклы?

– Я не считаю – я знаю. Любой синтетик будет отвечать вам почти то же самое, потому что мы уже проснулись с этой информацией.

Винсент был растерян до той степени, что, скорее, подсознательно, чем сознательно, предпочел игнорировать факт, что все это говорит человек. Энзо не выглядел помнившим о себе – себе настоящем – хоть что-то, и его лицо, на которое Винсент с неопределенными чувствами смотрел, хранило на себе отпечаток тихого, зыбкого спокойствия, когда неважно, где ты: во сне или наяву – всяко хорошо.

– Что первое ты помнишь?

– Его сестру, – незамедлительно Энзо обратился к Винсенту глазами. – В её руке был договор дарения. Она показалась мне очень милой женщиной, кстати говоря. Но не потому, что минутами ранее она тоже назвала меня милым, – добавил он, сам, должно быть, не заметив, что на мгновение пустился в рассуждение. – Просто она производит впечатление человека, который знает, что делает.

Из всех поверхностных характеристик, которых можно отнести к самому Энзо, «бесчувственная машина» не занимала место ни под одним пунктом. И дело не в нечаянно продемонстрированной прозорливости, а в том, насколько крепки были в нем человеческая уверенность и непринужденность.

– Знаешь, Энзо, – тонкая линия губ Итана стала еще скуднее в неловко-натужливой улыбке, – пожалуйста, свари нам по чашке кофе. Думаю, мистер Эйнем не будет против. Мы пока рассчитаемся.

Винсент не стал ждать, пока Энзо приступит, и ушел в комнату, прикрыв дверь тут же, как только Итан проследовал за ним. Он отвернул голову, пережал в ладони свои пальцы, сотрясаемые нервическим тиком. Он дышал так, словно только-только этому учился. Вдох-выдох. Вдох-всхлип-выдох, вдох-выдох.

– Мистер Эйнем, – Итан подошел осторожно, заведомо выдав глазами все то, что собирался сказать. – Сейчас самое главное, что требуется от вас – это успокоиться и не принимать поспешных решений, чтобы…

– Он сумасшедший, да?

А может, это он, он, Винсент, сумасшедший и сейчас готов принять любые выводы на веру, лишь бы не знать, не осознавать, не задумываться.

– Боюсь, это не совсем так… Точнее, совсем не так. Мистер Эйнем, чтобы вы понимали, – он присел на краешек кровати, как бы показывая – вот так, вот так надо, без излишних беспокойств, – я сам впервые встречаюсь с чем-то подобным. Для стопроцентных прогнозов требуется хирургическое вмешательство, но рентген показал достаточно, чтобы можно было говорить хоть о чём-то. И так, – шумно он вздохнул. – У нас есть человек, который, я полагаю, несанкционированно носит в себе производственные элементы корпорации. У него селезенка искусственная, можете поверить? Она плод весьма продуманной в нашем случае биомеханики и, судя по всему, полностью взяла на себя кроветворную функцию, потому что красный костный мозг заметно поврежден и не справляется со своей задачей сам. Селезенка дает искусственную кровь, её называют аквамарином, но очевидно, что она не вступает ни в какую пагубную реакцию с настоящей. Лиловый цвет, который мы видели при заборе в шприце – просто побочный эффект смешения. И конечности… В общем, с его ногами что-то не так. Это требует больше времени, чем то, что у нас было сейчас. Но самое главное, – на мгновение остановился Итан, и Винсент недвижимо застыл от напора информации, – самое главное, в его черепную коробку вживлена микрочиповая система. Она отвечает за свойственную синтетикам моторику и речь, она отвечает за все, как он сам и сказал, но, видите ли, его понятия… они полностью извращены. Взять хотя бы тот факт, что он считает себя синтетиком. Про остальное вообще не стоит упоминать.

Итан произносил вещи, совершенно фантастико-немыслимые вещи, которые представлялись до ужаса легко. Так, словно, не нужно было никаких усилий, чтобы вообще представлять подобное, но Винсент знал, знал, что страшные вещи происходят лаконично, как факт, и никаких лишних слов не надо. Просто данность.