— По вашему распоряжению заключённый Сагайдак явился.

— Садись!

Прошло несколько минут. Лермо читает какие-то бумаги, что-то подписывает. Несколько раз в упор рассматривает меня, щуря белёсые глаза. При каждом взгляде снимает и протирает носовым платком очки. Отвечаю тем же — пристально рассматриваю своего начальника. Глаза не отвожу, когда он взглядывает на меня.

— Почему не работает пилорама?

— Я не знаю, гражданин начальник, туда не заглядывал, был занят другим.

— Я спрашиваю, почему стоит пилорама?

Я молчу, считая, что ответ дал вполне исчерпывающий.

— Я тебя спрашиваю или дверь? Что ж я, по-твоему, должен знать, почему она не работает? Может, прикажешь ещё и докладывать тебе об этом? Почему был занят другими делами? Кого спрашивал? Анархию разводить приехал?

— Гражданин начальник, я же вам ответил, что не знаю. Разрешите сходить на пилораму — быстро узнаю, в чём дело, приду и доложу!

— А я и без тебя знаю — опять гады подплавили шатунный подшипник. И чем ты только занимаешься, а ещё инженер… механик!

— Всё своё внимание, гражданин начальник, я уделил сейчас столярному цеху — там стоят станки, заготовительное отделение не успевает за сборкой. Нужно в первую очередь привести в порядок оборудование с толярного цеха. Это решение я принял после того, как убедился, что наличных пиломатериалов хватит минимум на десять дней хорошей работы, да кубов пятнадцать, а то и все двадцать — в сушильных камерах, если мне не соврали. Приведу в порядок цех, а потом сяду верхом на пилораму и не слезу с неё, пока не будет работать как хорошие часы.

Выслушал меня Лермо не прерывая, но, как показалось, мой ответ и программа на ближайшее время ему понравились. Этого спрятать ему от меня не удалось, хотя он и попытался замаскироваться.

— А кто это давал тебе право принимать решения, ты что, забыл, где ты находишься? Ты кто такой?

— Я?.. По заявлению нарядчика Половинкина — я механик Промколонии, а механик, наверное, обязан принимать решения в отношении всего оборудования.

После моего ответа Лермо переменился и как будто забыл о только что происшедшем достаточно неприятном разговоре.

— А что нужно для того, чтобы делать ежесуточную норму ящиков и корзин?

— В данную минуту затрудняюсь сказать. Ещё не успел всё понять и не смог полностью ознакомиться с производством, но некоторые соображения могу высказать и сейчас. Если гражданин начальник разрешит.

— А зачем же я тебя вызвал, чтобы посмотреть на тебя, какой ты есть? Очень ты мне нужен! Если разрешит… Ему нужно разрешение! Конечно, разрешаю! Не только разрешаю, но и требую, всю душу вымотаю! Говори всё, что думаешь!

— Когда мы отремонтировали четырёхсторонний рейсмус, Пастухов спросил меня, почему тот «барахлил», не работал. Я ему ответил, что машина любит, чтобы за ней ухаживали, ублажали её, чтобы обращались с ней на «Вы», тогда она не будет барахлить, а чтобы ухаживать за машиной и ублажать её, нужно регулярно осматривать её, ремонтировать, менять масло-смазку, менять изношенные детали. Прежде всего нужен хороший хозяин, инструмент, шарикоподшипники, баббит, бронза. Если этого не будет, вряд ли самый хороший инженер сможет гарантировать её хорошую и бесперебойную работу.

— Ну и ну! Так, значит, нужен хороший конюх, ветинар (так и сказал — ветинар). Овёс… Сено… Это ты ловко придумал! — он хрипло захохотал, вынул платок, протёр глаза. — А как думаешь, на ПВРЗ найдётся то, что тебе нужно?

— Полагаю, что на таком заводе можно достать всё, только дадут ли — вот в чём вопрос.

— Завтра с Серёдки ним поедешь на завод и всё, что только нужно, привезёшь. Только нужно уговорить Веллера. Ты уж возьми это на себя. Вы — инженеры — легче сумеете договориться. Серёдкин всё напутает.

Прав был Голубцов, когда характеризовал мне своего начальника как бездаря, — подумалось мне.

— Завтра ехать рано. Я ещё не определил полной потребности и всего перечня необходимого. Вот через неделю, дней через десять — всё станет более-менее известно.

— Напиши, что нужно уже сегодня и передай Голубцову — достанем, а на ПВРЗ поедете через неделю. Иди, ты свободен!

А вдогонку всё же добавил:

— А пилорамой всё же займись теперь же. Сто кубов бруса и досок нужно для постройки пионерлагеря. Понял? Или повторить?

…Через полмесяца мы с Серёдкиным были на ПВРЗ. Достали свёрла, метчики, лерки, шарикоподшипники, олово, припой, краски, солидол, машинное масло, чугунные заготовки, железную полосу, уголок, победитовые пластинки, наждачные камни, десять электромоторов разных мощностей, дисковые и ленточные пилы и много другого, что может быть необходимо механику.

Веллеру доказывать ничего не пришлось. Он посмотрел список, наложил резолюцию. Попросил передать Лермо, что в скором времени будет гостем Промколонии — есть большой разговор.

За десять дней перебрали всё оборудование. Работали в две смены. Дисковые и ленточные пилы, фрезерные станки, рейсмусы, долбёжные, шпунтовые станки уже не представляли для меня никакой загадки. Уже через месяц заготовительное отделение стало опережать сборку. На всех операциях образовались запасы. План по корзинам и ящикам увеличили. Изготовили различные стенды для сборки отдельных узлов. Сборку минных ящиков организовали потоком. Теперь уже всю продукцию для военпреда Ваня Мельников и Милованов красили в маскировочный цвет.

Прошло ещё два месяца. Забылись простои оборудования и людей. Опасения срыва плана подачи на ПВРЗ ящиков и корзин исчезли.

Штат слесарно-кузнечного цеха пополнился этапом из Гусиноозёрска. К большой моей радости в числе полутораста человек приехали Трубник, Миллер, Кошелев, Овсянников, Оберландер, Энтальцев, кузнецы Васильев и Шелепов. Их места в Гусиноозёрске заняли бывшие власовцы. Только поэтому была удовлетворена заявка Промколонии на специалистов.

— Идёт Лермо, Лермо идёт, — разносилось по мастерской. Выхожу из инструменталки (в ней помещалась и моя контора).

Действительно, идёт Лермо, да не один, а с генералом Веллером. С ними шагают Серёдкин и с тарший надзиратель старшина Борисенко.

— Показывай всё, что у тебя есть!

К нам Лермо не заходил со дня моего приезда ни разу. Обход свой, как правило, он начинал с конюшен конного двора. Ему выводили лошадей, он, любуясь, гладил их бока, перебирал в руках гриву, подымал у любимого рысака Сокола ногу, осматривал подковы и копыта. Со всех лошадей по графику снимались подковы и лошади отдыхали в стойлах. Забота о лошадях у Лермо доходила до абсурда. Он часто приносил из дома куриные яйца и давал их своим любимцам, в особенности в весеннюю пору. Если бы Лермо смог хотя бы сотую долю своих забот о лошадях перенести на заключённых, последние чувствовали бы себя, как в хорошем доме отдыха или санатории.

После осмотра лошадей он отправился на пилораму, а потом в столярку. Заканчивал он свой обход в швейной мастерской, работавшей по пошиву белья и телогреек по заказу военпреда.

Показывать Веллеру в цехе, по существу, было нечего. Окинув взглядом с места всю мастерскую, Веллер заинтересовался самодельным гвоздильным станком. Подойдя к нему, спросил, сколько килограммов делаем на нём за смену. Заинтересовался партией топоров у наждачного точила, спросил, из какой стали делаем. И когда узнал, что из головки железнодорожного рельса, попросил показать кузницу.

В кузнице командовал Хрунков. С приездом гусиноозёрцев и получения большого заказа военпреда на тяжёлые поковки, его пришлось поставить у горна кузнецом, сделав одновременно бригадиром кузницы.

Четыре горна освещали тёмное, прокопчённое и довольно тесное здание. Ковали подковы, тележные оси и топоры. Жарко. Дневная смена самая сильная. Тон задавали виртуозы своего дела — Костя Васильев, Хрунков, Назаров. Без договоров, без традиционной воспитательной работы, эти люди показывали высокие образцы качества, количества и, я бы сказал не преувеличивая, художественности изделий. Красивые по форме топоры Хрункова и Васильева по весу были как один, подковы Назарова выходили как из-под штампа, а оси поволжского немца Краузе не требовали механической обработки шеек.