— Кто давал задание, сволочь, отвечай! Кто, кто, кто? Спрашиваю!
— Никто никаких заданий не давал. Я прошу назначить экспертизу по этому вопросу. Экспертиза установит, что это был только несчастный случай.
Следователь отошёл к столу, сел в кресло, закурил, пуская кольца и следя за ними. Мне закурить не разрешил.
— Ты географию знаешь хорошо? А ну-ка, подойди к карте. Найди на ней Колыму, покажи, где Магадан. Да не там ищешь, выше, ещё выше и немного правее. А теперь поищи Воркуту, Караганду, Тайшет!
Ищу долго, ползая глазами по карте. Вижу и Воркуту, и Караганду, скользнул взглядом по Колыме, но пальцем не тычу, оттягивая время возвращения на проклятый стул-дыбу.
— Ну, садись, вижу, что не знаешь этих мест. Не был там, правда? Но ты не горюй, это от тебя не уйдёт, ещё побываешь в этих местах и узнаешь, где раки зимуют! Хочу предупредить тебя, ты ведь ещё не старик, тебе это не безразлично, там живой бабы не увидишь много, много лет, не то чтоб…
Я немного смягчил его фразу. Даже после восемнадцатилетнего пребывания в лагерях я не могу повторить её дословно, так омерзительно и пошло она звучит.
— Какие обвинения вы предъявляете мне, в чём моя вина? Ведите следствие, иначе я буду молчать и ни одного слова от меня вы больше не услышите!
— Значит, недоволен? Жаль, жаль! Я думал, что ты человек, а ты просто паразит, тля, которую нужно уничтожать, сорняк!.. Ну что же, будем по-другому. Вот, читай и подписывай. Здесь всё найдёшь — и что предъявляется, и в чём виноват, и что от тебя требуется нам!
Читаю поданные мне листы. Первый, второй лист, кажется, и третий, хорошо не помню — обычная анкета. Такую заполнял в 1931-м году перед поездкой в Германию: фамилия, имя, отчество, год и место рождения, образование, национальность, кто родные до десятого колена и тому подобное. Подписываю, удивляясь осведомлённости следователя и точности ответов на вопросы. (Ни вчера, ни сегодня эти вопросы не задавались.)
Наконец, лист следующий:
ВОПРОС: Где и когда познакомился с Седовым, сыном Троцкого?
ОТВЕТ: В 1926-м году, в МВТУ, на подпольном собрании троцкистов.
ВОПРОС: Кто присутствовал на этом собрании, кроме Радека?
ОТВЕТ: Захаров, Либерман, Колесников, Демьяненко, Тупицин, Жданов, Дитятьева (жена Пятакова), Янсон, Уваров.
ВОПРОС: Где и когда встречался с Седовым после окончания МВТУ?
ОТВЕТ: В 1931-м году, в Берлине, в марте месяце, на Мюллер-штрассе.
ВОПРОС: Кто из советских граждан присутствовал при этой встрече?
ОТВЕТ: Меня к Седову привёз Иван Фёдорович Тевосян.
ВОПРОС: Кто такой Тевосян?
ОТВЕТ: До 1936-го года — начальник Главспецстали.
ВОПРОС: Какие задания получали от Седова?
ОТВЕТ: При первой встрече о задании не говорили.
ВОПРОС: Сколько было встреч с Седовым и где?
ОТВЕТ: Две в Берлине, одна в Эссене и ещё одна в вагоне поезда на остановке в Лейпциге, при моём возвращении из Австрии.
ВОПРОС: Знали ли об этих встречах Пятаков и Тевосян?
ОТВЕТ: Да, знали, я об этом им докладывал.
ВОПРОС: Какое же конкретное задание Вы получили от Седова?
ОТВЕТ: Продолжить троцкистскую работу и создать на заводе «Серп и Молот» группу по выводу из строя импортного оборудования…
Дальше читать не смог. Глаза залили слёзы. Хотелось кричать, чтобы услышал весь мир, небо, преисподняя, о том, на что способен человек, потерявший честь, совесть, доброту. Хотелось обрушить на следователя все известные мне ругательства, броситься на него, схватить за горло и сжать до боли в руках, сжимать час, другой, вечность…
— Этих протоколов подписывать не буду. Всё от первого до последнего слова — ложь, подлая и неумная выдумка. Вы не гражданин, вы не чекист, вы не человек!!!
Больше говорить не мог, спазмы перехватили горло, во рту горькая сухость. Шепчу: нет, нет, нет!!!
— Подпишешь! Не ты первый, не ты последний! И не бушуй, а то вынудишь меня принимать особые меры!
Да, мелькнуло у меня в голове, ты будешь меня бить. Теперь я уже уверен бесповоротно. Ну, что ж, бей, бей, как умеешь! Всё равно буду молчать, откушу язык, но подписывать не стану, не подпишу ни одного слова, хоть режь!
Дикие инстинкты, прикрытые; до сих пор слащавой улыбкой, выглаженными галифе и кителем, до блеска начищенными сапогами, прорвались наружу. Одни лишь глаза выдавали сущность этого пустого и гадкого человека. В них не удавалось спрятать ни наглости, ни цинизма. Да ещё руки, вертевшие перед моим лицом зажатый в них наган, недвусмысленно подтверждали истинные намерения, написанные на его лице.
Махал, как будто для острастки, и «нечаянно» ткнул рукояткой (а может быть, и дулом) в зубы. Хоть и ожидал я, что будет бить, как будто и подготовил себя к этому, но всё же удар оказался неожиданным. На два зуба у меня во рту стало меньше.
В ожидании следующих ударов я прикрыл лицо ладонями, кровь текла по подбородку и рукам, капала на паркетный пол. Тут же на полу валялись и выбитые зубы. Даже не заметил, когда выплюнул, да и выплёвывал ли?
— Выпей воды! Таки довёл! А я ведь бить не хотел, да вот разнервничался с тобой и задел случайно!
Подошёл к столу, вытащил носовой платок, тщательно вытер пистолет и спрятал его в несгораемом шкафу. Долго после этого рылся в ящике стола и, наконец, нашёл то, что искал. Повертел в руках листок бумаги, прочёл его и, протянув его ко мне, сказал:
— Подойди, возьми и прочитай, если хочешь! Давно собирался, да всё забывал сказать тебе, что жена-то отказывается от тебя и написала нам заявление, в котором сообщает нам даже то, чего и мы не знали о тебе. Вот это, действительно, коммунистка, не чета тебе!
Читаю заявление, адресованное на имя Наркома НКВД Ежова. Подпись жены под заявлением не вызвала сомнений, — действительно, это её рука. Текст заявления напечатан на пишущей машинке. Во многом и почти дословно повторяет существо протокола, предъявленного мне для подписи полчаса тому назад моим следователем. По тону и казённо-чиновничьему слогу, чувствуется истинный автор этого «литературного опуса». Написан он ни кем иным, как самим Розенцевым. Его мысли, его обороты речи, даже те же орфографические ошибки.
Инсинуация задумана с большими видами на удачу. Эти надежды и уверенность в «чистой работе» толкнули следователя к фальсификации, выражаясь по-русски, к подделке документа и подписи под ним. Но ожидаемого результата и это ему не принесло.
Кстати, с ознакомлением со своим «делом» по окончании следствия, когда папка с тиснёной надписью «хранить вечно» находилась в моих руках и я мог листать её содержимое, читать и даже, насколько мне известно, не соглашаться с формулировками следователя на отдельных листах допроса, хотя и подписанных мною ранее, заявления жены в деле НЕ ОКАЗАЛОСЬ!
Это подтверждает тот факт, что оно было ФАЛЬШИВКОЙ, задуманной следователем с целью психологического воздействия на меня.
— Такого заявления жена написать не могла, гражданин следователь, даже в том случае, если бы её принуждали к этому!
— А вот всё же написала, изобличила тебя, помогла нам! Впрочем, об этом мы ещё не раз будем с тобой говорить и ты на себе почувствуешь силу этого документа. А сейчас иди. Ещё раз предупреждаю тебя, по-хорошему предупреждаю, поскорее начинай помогать нам. Тебе будет легче, да и нам облегчишь следствие! Ведь ты же в прошлом — наш человек. Мы же знаем, что ты уже в четырнадцать лет пошёл работать, нам известно, что ты участвовал в забастовке против немцев в 1918-м году, что в 1919-м ты со своими товарищами разоружал белых офицеров, пробиравшихся на Дон, ты дрался с бандитами. И об эвакуации от Врангеля знаем. Знаем, что Врангель пришёл в Пологи на пустое место, так как всё оборудование, вплоть до железнодорожных стрелок, переводов и крестовин, вы демонтировали и вывезли в Донбасс. Мы всё знаем, больше, чем ты думаешь! Пойми, что ты — пешка, ты — слепое орудие в руках врагов народа. Тебя испортили троцкисты. «С кем поведёшься, как говорят, от того и наберёшься». Стряхни с себя эту грязь, помоги нам и поверь, что сразу станет легче на душе. Пойми, что наша задача — не карать, а исправлять. Чем скорее начнёшь исправляться, тем легче будет наказание. Я уже тебе говорил, что помогу сократить срок до минимума! (Тут он остался верен себе — не суд, а он установит мою виновность и он же определит меру наказания.) А протоколы будем писать вместе. Видишь, я рву эти, что тебя так взволновали!
