Тормози, в следующий раз уже можно подорваться.

– Один-ноль, – шутливо отдав честь, широко улыбнулся Святослав.

От его верхних резцов было отколото по неровному мелкому кусочку.

– Как будто так и надо, – восторженно шепнула Верность Себе, примеряя серые рубашки.

Его пальцы и ладони сегодня выглядят не такими горькими.

Нехотя отведя взгляд от магнитных рук, Вера негромко поинтересовалась:

– Ты ещё согласен мне помочь?

– Конечно, – тут же отозвался он, оглядевшись так, словно ждал выстрела. – Только нам, пожалуй, лучше не разговаривать в универской столовой.

Ну кто бы сомневался.

– И в коридоре не стоит, – ехидно подсказала Вера, мгновенно ухватив суть. – И лучше отъехать подальше от этой улицы.

Под кожу с готовностью вернулось липкое раздражение.

Брюнет не нашёл, что ответить, и лишь по-светски вежливо развёл ладонями.

Которая я на этой неделе, твою мать?

Первой говорить не хотелось, и тугое тупое молчание давило на уши.

Прозвенел отрывистый звонок на пару, и уровень суеты в коридоре побил свой же рекорд.

– Не хочешь перекусить где-нибудь в городе? – наконец небрежно произнёс Свят, когда звонок замолчал, а толпа студентов рассредоточилась по аудиториям.

– Хочу, – помолчав, решительно выбрала Уланова.

Пожалеешь в обоих случаях, помнишь?

Раздражение тоскливо подняло белый флаг, а предвкушение триумфально воздело руки.

Что, а главное зачем? Что и зачем ты делаешь?

Повернувшись, Вера устремилась к лестнице, лавируя между опоздунами на пары и поневоле прислушиваясь.

Широкие шаги не отставали.

* * *

– Интенции предписания и санкционные интенции тесно связаны между собой и, по сути, играют одну и ту же роль. Роль эта, кстати, – указал он концом Паркера в её сторону, – почти всегда выражается категорией модальности.

Вера откинулась на высокую спинку стула, внимательно отслеживая ход его сбивчивой мысли. Её правая ладонь поглаживала подготовленный для записей до сих пор чистый лист, а скучающие глаза говорили, что их хозяйка уже знакома с этими тезисами.

Примерно так выглядит железобетонная уверенность в себе.

– Учись, – толкнул Хозяина в спину Прокурор, с любопытством разглядывая невозмутимо вздёрнутый улановский нос.

– Если мы организуем субъекта выполнить то или иное предписание, мы дополнительно мотивируем его рассказом о санкциях, которые к нему применят, если он проигнорирует первую интенцию, – продолжал Святослав.

– То есть невозможно с ходу сказать, что является причиной, а что следствием? – подытожила Уланова, постукивая пальцами по бесполезному листу.

– Абсолютно точно, – с досадой тряхнул он головой.

Волосы взлетели и небрежно ткнулись в бровь.

Не в бровь, а в глаз.

– Да она поумней тебя, – сообщил Прокурор, смахнув с пиджака невидимую пылинку.

– Когда носитель права, данного ему правовой сферой, – свирепо завёл Елисеенко, – оказывается во власти предписания, им руководит не столько знание о том, какие блага для него несёт в себе следование предписанию…

– Сколько понимание того, чем грозит отказ ему следовать, – закончила Вера, плавно кивнув. – Я поняла, да.

Уж чем-то, да грозит провал в роли всезнающего лектора.

Очень хотелось оспорить хоть что-то, но рядом материализовался официант. А «олени», решившие посетить ресторан, «не спорят с дамами в присутствии третьих лиц».

Так всегда говорил Рома, ссылаясь на этикет.

Но это не мешало ему в присутствии метрдотелей и швейцаров бить жену по лицу.

Поставив перед парнем квадратное блюдо с запечённой скумбрией, а перед девушкой – глиняный горшочек со свининой и грибами, разносчик изящно удалился.

Выбросив из головы мрачные ассоциации, Свят снял со своей вилки салфетку и буркнул:

– Наличие санкции за невыполнение предписания значительно повышает мотивацию к его выполнению. Это, так скажем, азы психологии права. Правовая сфера корректирует удельный вес интенций, возлагая особый акцент на нужную чашу весов.

Подвинув к себе исходящий паром горшочек, Вера погладила ручки столовых приборов и усердно закивала.

– Выставляет вперёд либо поощрение, либо наказание, – нараспев произнесла она, забавно дуя на кусок шампиньона.

Нетерпеливо кивнув, парень быстро прожевал кусок рыбы и подготовил новый тезис.

Дай я покажу, что я не совсем дурак.

– А если, к примеру, – небрежно опередила Вера полёт его самолюбия, – взять несовременных государственных деятелей? Вот Вильгельм Завоеватель в одиннадцатом веке должен был пользоваться скорее санкцией или начать с предписания? И это бы как-то отразилось на законах? Именно на их сути, а не языковом выражении.

– Вильгельм… – протянул Свят; академическая самооценка нервно дрожала. – Отразилось бы, безусловно. Чем ниже уровень общей образованности общества, тем сильнее нужно упирать на санкционную интенцию.

Отбросив вилку, Уланова наконец склонилась над листом, записывая его слова.

Аллилуйя. Хоть что-то ты не знала, твою мать.

– Ты молись, чтобы она не начала вещать, – мгновенно съязвил Прокурор. – Тебе-то скатерти не хватит.

– А семиотика позже вступает, – ощутив прилив уверенности, продолжал парень. – Нужно брать всё в комплексе, приплетая и психологию. Потому что суть предписаний и санкций очень связаны с ней. Мой друг с отлично подвешенным языком хорошо разбирается в психологии, но поскольку его здесь, к счастью сожалению, нет, то мы в психологии только поверхностно поплещемся. В основном будем смотреть на прагматику. На то, кем пишется и для кого пишется, – поставил он ладони на рёбра друг напротив друга.

Твою мать, она поняла значение каждого слова.

– Пи-шет-ся, – по слогам повторила Вера, лукаво указав в его сторону ножом. – А здесь уже вступают лингвисты. Можем и без друга поглубже в психологию зайти, я в ней тоже плаваю. Баттерфляем.

Баттерфляем, ты посмотри.

– Ну всё, хватит! – ткнул его в бок Прокурор; на его щеках выступили гневные алые пятна. – Забирай штурвал!

– Никогда не наставляй оружие на человека, Вера, – услышал Свят свой сухой голос.

Уланова тут же испуганно растерянно опустила нож и глаза.

– Извини меня, – проговорила она куда-то в глиняный горшочек. – Я почему-то не подумала, что это может быть неприятно.

Её тонкие запястья скользнули по краю скатерти, и ладони исчезли под столом.

– Почему не воспользоваться её способностью признавать ошибки и извиняться, да?! – рыкнул Прокурор, мгновенно переобувшись. – Наглаживая своё уродское самолюбие!

Нет-нет-нет, стой.

– Да ничего, – быстро произнёс Свят, отшвырнув Прокурора в угол Зала Суда. – Да и какое это оружие. Ты так долго им шампиньон пилила.

Она приподняла уголки маленьких беззащитных губ и тут же смело вскинула голову.

При виде серой голубизны её глаз в груди загорелось какое-то яркое, свежее чувство.

Какое?

– Нет, я и правда опять сделала глупость, – твёрдо повторила Вера. – На самом деле я хорошо знаю, как может быть неприятен случайный жест или случайное слово. Есть слова и жесты, которые будто разрушают оболочку… оболочку…

Святослав задержал дыхание.

Разрушают оболочку, да. Именно.

– Я его называю мыльным пузырём, – наконец договорила она и, быстро заключив себя взмахом ладони в неровный круг, неловко усмехнулась.

– И даже то, что быть не может, однажды тоже может быть, – протянул Судья.

Изумлённое восхищение.

Изумлённое восхищение – вот что освежило рёбра, когда она подняла глаза.

Теперь же она снова смотрела в сторону; кусочек свинины на её вилке предательски остывал. Тонкое сухожилие её шеи остро выступало над воротником белой рубашки.