Проведя ладонью по шершавой кирпичной стене, коллекционер тактильных ощущений потянул на себя тяжёлую дверь и шагнул в тёплый холл.
Ну просто пломбир Советская классика.
Пухлые вазоны, увенчанные полуживыми цветами. Вахтёрская стойка, обитая сайдингом. Приколоченный к стене щит с россыпью запасных ключей. Продавленный диван, по флангам которого блестят засаленными боками два кресла. Увитая искусственным плющом металлическая загородка, которая явно разделяла прибывших на уже допущенных в обитель и ещё ждущих своей очереди.
Злость почему-то нарастала. Горела тугим влажным комком чуть выше кадыка.
Нос чуял густой запах из смеси жидкого мыла с жареными пирожками.
Судя по всему, где-то здесь есть с позволения сказать буфет.
Дёрнув головой, парень остановил взгляд на вахтёрше, что умиротворённо разгадывала сканворд.
– Добрый день, – сухо произнёс он.
Вахтёрша подняла рассеянный взгляд и приветливо улыбнулась.
Комок злости под кадыком едва заметно сгладился.
– Мне нужно пройти в гости к моей… подруге, – с расстановкой проговорил парень, опустив на стойку прохладную ладонь.
– Комната и фамилия, – пробормотала вахтёрша, старательно вписывая слово в клеточки.
– Семьдесят девять. Измайлович.
Поставив подпись справа от фамилии Марины, он пересёк холл и двинулся по коридору, заглядывая в дверные проёмы в поисках лестницы. Отовсюду тянуло сквозняками и смазанными запахами, хотя было отчего-то спокойнее, чем в стильном холле универа.
Безлюдный полутёмный коридор услужливо отбрасывал эхо его шагов.
Безлюдный? Коридор общаги?
Парень с сомнением обернулся.
Ну конечно.
Населяющие этот рай люди на занятиях.
Не хочется представлять, как тут «безлюдно» вечером.
Вот уж где точно не хотелось бы находиться, вдыхая аромат омерзительных жареных пирожков, так это в гудящих коридорах старого человейника.
Заглянув в очередную дверь, он поскорее отодвинулся: потянуло влажностью и сыростью. Как же великолепно, должно быть, мыться в этом античном душе, что целиком состоит из сквозняка и грязного советского кафеля.
Обрадовавшись виду лестничного пролёта, парень не стал класть ладонь на вылизанный тысячей пальцев поручень и двинулся вверх, брезгливо держа руки в карманах брюк.
Высокие безликие окна и низкие широкие подоконники. Затхлые запахи незамысловатого быта. Звучные хлопанья дверей на этажах.
Прошло всего пару минут, а досталось уже всем сенсорным каналам.
Сдвинув брови, он поморщился и резко выдохнул.
Наверняка занятно коротать жизнь в этом богом и коммунальщиками забытом месте.
Не зря с момента, как комиссия по жилищно-бытовым запихнула Марину на Бульвар Ленинского Комсомола, он поспешно выразил желание видеться с ней только у себя – пусть он порой и не терпел эти снисходительно предоставленные Ромычем стены.
Хуже презрения, конечно, жалость. Но хуже жалости – снисходительность.
И почему её поселили сюда? Олега – как и всех юристов – поселили на Доватора; свой переулок ближе к телу. Хотя хвастать той общаге перед этой было явно нечем.
Хрен редьки не слаще.
Хмыкнув, парень рывком поднялся ещё на пролёт.
Пустынный коридор третьего этажа встретил гудением холодильника из ближайшей двери. Не поворачивая головы, он заключил, что это общая замусоленная кухня. Где-то в глубине коридора расшатанная дверь заглушила глубокий девичий голос:
– Я не хочу в сотый раз об этом…
Хлоп.
Голос превратился в комки ваты, спрятанные в одной из ячеек этого смрада.
Он втянул носом воздух и ускорил шаг, поневоле прислушиваясь.
Семьдесят четыре… семьдесят шесть… семьдесят девять.
Три раза стукнув по светло-жёлтой двери, он отступил и демонстративно отвернулся.
Вот сейчас одна из «девочек» распахнёт этот сарай, он заберёт чёртовы сапоги и молнией вылетит со двора не задев ни одно корыто.
За дверью стояла плотная тишина. Повторив стук, парень сжал челюсти и нащупал в кармане ключ. Пальцы задумчиво пробежали по резному боку ключа, словно прикидывая, не обойтись ли без него. Одного нажатия плечом на эту хлипкую фанеру могло быть достаточно.
Отправились бы к чёрту твои подковы и соседки.
Наконец нехотя выудив ключ, он всадил его в замочную скважину и надавил вправо.
Ключ не желал поворачиваться. Недоумевая, парень попробовал, вопреки законам логики, повернуть ключ по направлению к косяку.
Абсолютно бесполезно.
Обкатав ещё несколько подобных каруселей, он с досадой осознал тщетность попыток.
Либо ещё один ключ был всажен с другой стороны, либо ключ подходил, безусловно, – но к какой-то другой из этих долбаных фанер.
Не сдержавшись, он толкнул ногой низ тонкой двери. Дверь затряслась и надсадно загудела. Комок злости в горле задрожал в унисон с ней. Ладони уже немного отогрелись, а пальцы всё ещё были холодными – благодаря проклятой мокрой ноге.
По спине поползла усталость.
Нужно снова говорить с Измайлович.
Нужно снова пытаться что-то донести до человека, который год за годом слышал не его слова, а голоса в собственной голове.
И видел не его, а картинку из своих журналов.
Вытащив из кармана телефон, он выбрал строчку «Марина» и прислонил экран к влажному виску. Через три гудка из динамика вырвался её визгливый голос.
– Ну что там, заяц? Ты уже где?
Проглотив «зайца», он полушёпотом произнёс:
– Это не тот ключ, Марина. Он не подходит к двери твоей комнаты.
– В каком смысле не подходит? Точно семьдесят девять? Не влезает или не поворачивается? – понеслось из трубки.
Раздув ноздри, парень сухо уточнил:
– Не поворачивается.
– Заяц, слушай… Сейчас… Ой… Похоже, я перепутала ключи… Я тебе отдала тот, что меня попросила подержать у себя Олеся из шестьдесят восьмой… Понимаешь, она хотела, чтобы я зашла в её комнату раньше неё – у неё сегодня много пар – и разморозила блинчики, которые ей мама передала. И тогда она…
Сомкнув веки, он отодвинул телефон как можно дальше от уха. Глазные яблоки привычно опутал стальной канат. Внутри глаз билось что-то тугое и колючее.
– Так что нам делать? А давай ты вернёшься, и я поменяю ключик тебе!
– Я никуда отсюда не поеду! – громкость голоса поразила даже его владельца. – Я не сдвинусь с места! Голова скоро разлетится на куски! Я промочил ногу насквозь и…
Грёбаная ты дура.
Из комнаты неподалёку вышла девушка в красно-чёрной клетчатой рубашке и синих джинсах. В руке у неё, словно тяжеловесное орудие, поблёскивала пузатая кастрюля с отвратительными розочками на боку. Второй ладонью она сжимала комок спутанных наушников. Недовольно покосившись в его сторону, девушка начала отбивать марш по направлению к кухне. Звук её шагов отлетал от стен омерзительно гулким эхом.
– Когда у твоих соседок, – понизив тон, выдавил он, – заканчиваются занятия?
– Около трёх, заяц, – поспешно отрапортовала Марина.
Глаза автоматически закатились.
– Когда кто-то из них придёт, ты возьмёшь сапожки и привезёшь мне, давай? Конечно, мне придётся бежать потом, чтобы успеть, но я возьму такси, а подкрашусь в туал…
Грёбаных два часа.
– Заяц! У тебя же есть тот ключ! Значит, ты можешь посидеть в комнате у Олеси!
Как ты себе это представляешь?!
– Я не буду. Сидеть. В комнате у Олеси, – прошипел он, из последних сил удерживая тон ровным. – Между лестничными пролётами есть великолепные замызганные подоконники. Мне будет крайне уютно. А шикарному буфету внизу явно найдётся чем порадовать пожухлого гурмана.
Не намереваясь слушать треск её ответа, он сжал зубы и коснулся кнопки отбоя. Боль в висках напоминала глухо бьющийся о ракетку теннисный шарик. Выдернув из замка идиотский ключ, парень сунул его в просторный карман, где тот рисковал затеряться, и быстро зашагал прочь.