Разглядывать вокруг было нечего, и он угрюмо смотрел перед собой.

Так, вход в замызганную стряпную. Значит, рядом выход на лестн… Что?

Невольно затормозив, он сделал шаг назад и снова заглянул на общую кухню.

…На плите жарко попыхивала пузатая кастрюля с розочками на боку.

Центральным же концептом инсталляции была клетчатая рубашка, что покрывала прямую как струна спину. Белый шнур наушников опутывал талию клетчатой поварихи и нырял в задний карман её джинсов, где лежал телефон. Правый локоть девушки был отведён назад, левая рука вытянута вперёд, а ноги расставлены по ширине плеч. Пальцы правой руки напряжённо удерживали невидимую леску, а левая рука была сжата в кулак.

Это похоже на…

Не успев устыдиться своего спонтанного вуайеризма, он прищурился, разглядывая детали.

Да, это похоже на стрельбу из лука.

Губы тронула презрительная ухмылка.

Давайте вы тут все превратитесь в шизофреников.

Тем более такие великолепные жилищные условия этому охрененно способствуют.

Словно ощутив присутствие наблюдателя, девушка начала медленно поворачиваться вправо, не сводя прицела с воображаемой мишени.

Моргнув, наблюдатель автоматически перевёл взгляд на затемнённый дождливым сумраком профиль. Острый нос и высокий лоб в обрамлении золотистых растрёпанных как у меня волос.

Мозг успела пронзить мысль, что женское периферическое зрение шире мужского, а в следующую секунду она уже вздрогнула и остановила на нём распахнутый взгляд.

Выдернув руку из кармана, он поспешно выставил её перед собой.

Из белых наушников доносились приглушённые ноты… иностранного рока?

Кажется, это Linkin Park.

Отпустив видимую лишь ей тетиву, она дёрнула за шнур один из наушников, и он тут же послушно скользнул ей в ладонь. Меланхолично сложив на груди руки, она вопросительно подняла левую бровь. Остальные черты лица остались непроницаемыми.

Только одна бровь двигается из всего лица?

– Привет, – не нашёл он ничего лучше. – Ты… здорово стреляешь.

Кончики его холодных пальцев указали на мишень в виде кастрюли.

Что за хрень ты несёшь?

Девушка склонила голову, продолжая молчать. Левая бровь опустилась.

В горле заклокотало раздражение.

Клетчатая повариха явно пыталась занять позицию великодушного молчуна.

– Что, не она мишень? – небрежно произнёс он. – Не в неё ты стреляла?

Что ты мелешь?

– Я не стреляла, – наконец невозмутимо отозвалась девушка. – Я пока только… оценивала мишени.

– Оценивала мишени? – тупо повторил он; в правой туфле еле слышно хлюпнуло.

Её голос звучал необычно: достаточно мягко, чтобы быть женским, и достаточно низко, чтобы не сверлить виски.

Вроде бы он уже слышал его раньше. Где?

Девушка закатила глаза и сделала шумный вдох, будто устав от всего на свете.

Какого чёрта?..

– Ты гость, – она не спрашивала, а утверждала. – К кому?

– В семьдесят девятую, – автоматически ответил он.

Хотелось, чтобы привычная злость на неуместное любопытство ощетинилась и придумала хороший ответ – в меру забавный, в меру ледяной. Но злость молчала.

За каким хреном ты тут стоишь?

Раздражение под кадыком в точности воспроизвело звук хлюпанья в туфле.

Повариха пылала слишком отчётливым превосходством в этой тупорылой беседе.

Слишком.

И эту наглую тетиву стоило надломить.

– А ты чего здесь… – он выразительно обвёл рукой кухню.

– Я здесь, – отозвалась она, повторив его широкий жест, – живу.

– Почему не на парах? – за каким-то чёртом уточнил парень.

– Ушла, – безразлично бросила она, шагнув к кастрюле. – А ты?

– Свалил, – по инерции отозвался он. – Подруга попросила заехать сюда, а ключ оказался не тот. И теперь мне нужно… ждать её соседок.

Какого чёрта ты в диалоге… Семьдесят процентов бабские, тридцать процентов твои.

Но баба и не думала бороться за свои проценты.

– Бывает, – заключила она, подливая в кастрюлю подсолнечного масла.

Повисло молчание, разбавляемое лишь стуком деревянной ложки о кастрюлю.

Ты собирался посидеть на подоконнике.

Мозг вяло обработал этот сигнал, но ноги остались на месте, словно приклеившись к покорёженному порогу кухни. Пульсация в висках ослабла.

Почему?

Нашарив глазами окно, он заметил, что его створка приоткрыта.

Ну конечно. Воздух.

Парень провёл рукой по задней стороне шеи и тихо выдохнул сквозь зубы.

Здесь не пахло жареными пирожками и было открыто окно, и уже это казалось чудесным.

Девушка проследила за его взглядом и указала глазами на распахнутую створку.

Всё, адьё. Минуту помолчали.

Она уже успела его рассмотреть и сейчас будет корёжиться в попытках понравиться. Но вместо кокетливых ужимок клетчатая повариха угрюмо сказала:

– Если холодно, пардон. Но закрывать не буду.

– И не надо, – изумлённо произнёс он. – Наоборот, так лучше. Свежо.

Она охотно кивнула, не потрудившись поднять глаза.

– Да. Куда лучше, чем задыхаться.

«Ты тоже задыхаешься без открытых окон?» – почти ляпнул он, но прикусил язык.

Вопрос был слишком искренним риторическим.

– Ты уже обедал? – внезапно осведомилась она, по-прежнему не поднимая глаз.

Прислонившись плечом к дверному косяку, он проигнорировал вопрос.

Превосходство в беседе несмело подросло.

– Понятно, – невозмутимо продолжила она. – Значит, не сможешь, слишком велик соблазн.

– Что не смогу? – перебил парень, раздражённо глядя на её волосы.

Что она несёт?

– Посторожить курицу, – терпеливо ответила девушка, одарив его «что тут непонятного» взглядом. – Мне нужно сбегать в комнату.

На протяжение секунды он смотрел на голубо-серые серо-голубые? радужки.

В дождливом полумраке они были похожи на капли белёсого индиго.

В груди шевельнулась досада, приправленная удивлением.

– Ах да, ты же гость. Ты не в курсе. Здесь без вызывающего доверие сторожа ничего оставлять нельзя, – назидательно пояснила она как умалишённому.

– Я вызываю у тебя доверие? – вырвалось у него. – А если всё сожру?

– Вызываешь, – кратко отозвалась девушка, любовно разглядывая кастрюлю.

Голову защекотал тёплый смешок. Пытаясь его подавить – уж слишком нелепой серьёзной для неё выглядела ситуация – он кашлянул и звучно прочистил горло.

– Что, всё-таки закрыть окно? – мрачно спросила девушка, уперев руку в бок.

Вторая её рука – с ложкой – скорбно висела вдоль джинсов, и с неё капал куриный бульон.

– Я не… поэтому, – запнувшись, пояснил он и снова несколько раз кашлянул. – Чёрт его знает. Может, из-за того, что ногу промочил.

Расскажи ещё, какие трусы сегодня надел.

– Там, где умывальники, есть змеевик, – сообщила повариха, снова энергично помешав курицу. – Можно повесить носок на него. И даже туфлю приткнуть.

– Да нет, – по-светски машинально отозвался он. – Неудобно как-то.

– Там есть табуретка, чтобы сидеть, пока что-то срочное сохнет, – без тени улыбки обнадёжила его она.

О да, так гораздо удобнее.

– Такие подробные детали операции, – лениво уронил он.

Ехидство упрямо не сдавалось. Превосходство в беседе всё ещё зачем-то было нужно.

– Я там часто сижу, – её губы тронула едва уловимая усмешка.

– Сушишь носки? – отгоняя непонятное смущение съехидничал он.

– Проветриваю мозги, – неприязненно отозвалась девушка. – Там почти всегда никого.

Повисло почти осязаемое молчание. Подавив резкое желание послушаться отправиться сушить носок, он с расстановкой произнёс:

– Я не трону курицу, можешь сходить в комнату.

Она снова прищурилась, и её глаза сверкнули парой лукавых смешинок.