Не прошло и полугода — и вот уже Купша шел по цехам, ощущая себя человеком, и видел все заново.

Во-первых, он заметил, что тысячи рабочих, которые были на заводе, делятся на две категории: одни работают в бригадах, другие — самостоятельно.

Купша немедленно сделал вывод, что его гордости и достоинству, которые с такой силой воспрянули в нем, куда более соответствовал бы самостоятельный участок работы. Он хотел быть свободным, хотел стать хозяином самому себе. Пробыв так долго в полной зависимости от чужой воли, в таком абсолютном подчинении, что его жизненным принципом стали угодливость и преклонение, теперь он хотел ощутить как можно реальней свою собственную силу, которая вдруг поднялась в нем.

Купша шел и наблюдал, насколько различен труд рабочих. Но мысли о том, какую же выбрать профессию, у него не было. Он только соображал, какое место могло бы обеспечить ему полную свободу, чтобы он мог проявить свою силу и побольше заработать.

Подбирая себе такую работу, которую он мог бы выполнять в одиночку, Купша остановился на профессии слесаря. После долгих блужданий по всему заводу он забрел в небольшую мастерскую, находившуюся по соседству с инструментальным цехом, на которой была вывеска «Аппаратная жел.-дор.». Привлекала она Купшу своей тишиной и блестящими станками. В эту мастерскую он заходил когда-то вместе с Килианом, когда молодой рабочий, такой худой, что казался больным туберкулезом, демонстрировал свой эксперимент перед целой толпой рабочих, мастеров и инженеров, но Купша не узнал эту мастерскую.

Мастерская помещалась в длинном здании, разделенном перегородкой на два узких помещения. В первом из них с левой стороны стояли верстаки, за которыми работала молодежная бригада, а во втором, где стоял огромный стеллаж для сборки и находился испытательный стенд, трудились восемь слесарей. Около одного из них, чье рабочее место было последним в ряду, и остановился Купша.

Купша был настолько самонадеян, настолько полон сознания собственной силы, что, выбирая для себя рабочее место, он даже не взглянул на слесаря, учеником которого ему пришлось бы стать. Заранее уверенный, что он все сможет, Купша выбирал только подходящую машину. А станок, стоявший последним в ряду, действительно привлекал внимание своей аккуратностью. Это был немецкий станок, на котором обрабатывались детали средней величины. Коробку скоростей прикрывала отполированная крышка, на ней пониже различных ручек выпуклыми никелированными буквами было обозначено название завода — «Шерер». Позади этого станка стоял фрезерный станок, на котором работал усатый рабочий, одетый в городской костюм, а еще дальше, у самой стены расположились три маленьких фрезерных станочка для обработки мелких бронзовых деталей, которыми управляли девушки, работая в две смены.

Купша остановился у этого станка и сказал про себя: «Здесь я хочу работать, здесь я и буду работать!» Он несколько раз подходил к этому станку, как бы интересуясь, что за детали обрабатываются на нем, и каждый раз раздавался внутренний торжествующий голос: «Здесь, на этом месте, буду я работать, здесь и нигде больше!»

За станком стоял рабочий лет сорока пяти, смуглый и усатый. Купша прочел на табличке, которая была прикреплена к станку: «Тов. Ион Драпака перевыполнил февральский план на 123 %».

Только выбрав себе станок, Купша обратил внимание на Драпаку, если это действительно был он, молчаливого, хмурого человека, чьи черные блестящие глаза каждый раз угрожающе поблескивали, когда приближался Купша. Однажды Купша оказался свидетелем ссоры: Драпака ругался с фрезеровщиками. Купше не понравились ни слишком резкие жесты слесаря, ни его грубый тон, но отступать от своего решения он ни за что не хотел.

Прошло несколько недель. Драпака, заметив, что около его станка постоянно торчит какой-то хмурый рабочий в комбинезоне, как-то раз спросил недовольно:

— Чего тебе надо? Что ты тут толчешься? Иди занимайся своим делом.

Купша ушел, не ответив, но снова явился и на второй и на третий день. Его не испугало мрачное и злое лицо слесаря, наоборот, встретившееся препятствие задело гордость, раззадорило его, и внутренний голос зазвучал еще более настойчиво: «Здесь, здесь, на этом месте я буду работать, вот и все!»

Когда Купша впервые заговорил с Драпакой, все оказалось менее сложным, чем он предполагал. Может быть, у слесаря в этот день было хорошее настроение, может быть, настойчивый интерес в течение нескольких недель, который Купша проявлял к слесарю и его работе, в конце концов смягчил его, но, как бы там ни было, когда свежеиспеченный электросварщик подошел к слесарю ближе, чем обычно, и тихим хриплым голосом, словно слова шли откуда-то изнутри, проговорил: «Я бы хотел здесь работать, на этом месте, у вас!» — то Драпака не прогнал Купшу и не оставил его слова без внимания. Возможно, что столь прямолинейно выраженное желание даже понравилось ему, потому что, закончив операцию, он испытующе взглянул на Купшу и спросил его:

— А откуда ты?

— Я не отсюда, — ответил Купша, — я из-под Байя-Маре, не знаю, слыхали ли вы…

— Из Байя-Маре, — совсем не удивившись, повторил Драпака, вытирая руки тряпицей. — А чего тебе здесь нужно? Деньги приехал зарабатывать?

Купша не ответил. Он только пристально смотрел на слесаря, словно пытался узнать, что тот за человек. Драпака, будто и не ожидая ответа, продолжал:

— Давно на заводе?

— Вот уже больше года, только я был чернорабочим…

— А теперь чего делаешь? Я гляжу, ты в комбинезоне ходишь.

— Учусь на электросварщика, только мне это…

— На электросварщика? — перебил его Драпака, выпячивая нижнюю губу и рассматривая Купшу со всех сторон. — Значит, на электросварщика?

Купша не стал уточнять, что он уже окончил курсы, и промолчал, боясь, что, если он скажет правду, ему могут запретить учиться на слесаря.

— А где теперь работаешь? — продолжал расспрашивать Драпака, ощупывая длинными и красивыми пальцами резец, заправленный в суппорт.

— В вагонном цехе, — ответил Купша.

— А чего тебя сюда потянуло? У вас там и своих станков хватает. Чего ты хочешь? Тебе нравится этот станок?

— И станок, — заговорил Купша, — и как вы работаете… и сами вы мне нравитесь, — соврал он, смущенно глядя в глаза слесарю.

— Я тебе нравлюсь? — Драпака отрывисто засмеялся, словно залаял, и его морщинистое злое лицо вдруг посветлело, когда он показал свои крупные блестящие зубы. — А чем плоха электросварка? — спросил он, нажимая на красную кнопку и останавливая мотор. — Думаешь, быть слесарем благороднее? Наоборот, тяжелее, и денег больше не заработаешь… Ну, почему ты хочешь сменить профессию?

Купша быстро сообразил, что нужно ответить, чтобы не обнаружить обмана:

— Я и не хочу менять. Мне с самого начала хотелось на станке работать…

— Только места не нашлось? — прервал Драпака, невольно помогая Купше. Купша кивнул головой. — Сколько классов ты кончил? Да, как тебя зовут, я ведь забыл спросить.

— Ион Купша.

Драпака замолчал, внимательно посмотрев на Купшу. Лицо его приняло прежнее злое выражение, которое сначала несколько смутило Купшу, но он уже успел заметить, что это злое выражение только кажущееся; такое впечатление создавалось из-за того, что лицо у Драпаки было немного перекошенное. Слесарь был скорее прямолинейным, чем злым человеком. Драпака внимательно осмотрел Купшу с головы до ног, тихо покачал головой и выпятил нижнюю губу, как будто все, что он увидел, только усилило его ироническое отношение к Купше.

Купша стоял молча, но никакого страха не испытывал. Осмотрев Купшу внимательно и равнодушно, Драпака стал к нему боком, включил мотор и, ничего не сказав, принялся за работу. Купша понял, что по крайней мере на сегодня разговор окончен, а потому повернулся и ушел.

Работы было много, и прошло около недели, прежде чем Купша снова появился в мастерской. Острым и злым взглядом окинул его Драпака, а Купша обрадовался про себя, что слесарь к нему неравнодушен. И хотя Драпака в тот день не перемолвился с Купшей ни единым словом, тот, повертевшись возле станка, ушел в хорошем настроении, считая, что все идет как следует.