— Доброе утро, доброе утро! Ты сегодня что-то запоздала. Видишь, я заняла твое место! — И она снова залилась смехом.
Но Аника, не сказав ни слова, повернула налево, где у нее был собственный шкафчик еще с той поры, когда она работала уборщицей, и скрылась за рамой, поднятой на козлы. Купша достал из кармана узкую записную книжку с карманчиками, набитыми какими-то бумажками, и принялся их перебирать.
Викторица подошла сзади и, навалившись на него, заглянула, чем это он занимается. Купша, хотя и не шевельнулся, но тяжесть ее тела и горячее дыхание над самым ухом показались ему невыносимыми.
— Зачем ты таскаешь с собой все эти документы? — спросила она, наблюдая, как Купша медленно вынимает бумажку за бумажкой и осторожно разворачивает их. — Чего ты их рассматриваешь? — продолжала приставать к нему Викторица. — Что, наизусть их не знаешь, что ли?
Купша не отвечал. Тогда она захватила зубами прядь волос на его затылке, дернула и неестественно громко засмеялась.
Купша спрятал книжку в карман, потом поднялся и пошел под раму. Викторица сердито посмотрела ему вслед и пошла за ним.
— Ты что, — спросила она, — хочешь за работу приниматься?
— Нет, — хмуро ответил Купша, — ищу кое-что…
— Чего ты ищешь? Чего-нибудь потерял вчера?
— Да, ищу вот… может быть… Посторонись-ка немножко!
Викторица некоторое время следила за ним, потом подошла к раме, уперлась локтями в нижний траверс и замурлыкала песенку.
— Купша, — заговорила она вдруг, не двигаясь с места, — никогда мне не казался таким длинным рабочий день, каким кажется этот час, пока все собираются… Что ты скажешь? А ты так приходишь каждый день, еще толком не продрав глаза? Я бы не выдержала, я бы померла от скуки! Черт его знает что это такое, но я не переношу одиночества… Наверное, это что-то врожденное. Я люблю, когда вокруг меня движение, шум. Это меня нисколько не беспокоит. Я могу спать под любую музыку… Ты слышишь, да? Что ты там делаешь? — спросила Викторица, не поворачивая головы. Она стояла, слегка наклонившись, опираясь локтями о раму, и пристукивала левой ногой. Ее большие круглые глаза были устремлены куда-то в пространство. — Приду я вечером домой, сделаю пудинг с ванильным кремом и наемся до отвала… Больше ничего есть не буду. А потом лягу спать и отосплюсь вволю! — добавила она и лениво зевнула, снова издав какой-то жалобный звук, похожий на мяуканье.
Почувствовав, что Купша стоит у нее за спиной, она спросила, не оборачиваясь:
— Ну, нашел сегодняшний день, дурачок?.. — И в этот же миг она почувствовала, как длинные руки обхватили ее, приподняли и опрокинули навзничь.
Викторица настолько испугалась, что какой-то спазматический смех сдавил ей горло. Она сделала отчаянное усилие, чтобы вырваться из объятий Купши. Он, растерявшись, на мгновение выпустил ее, но не успела она приподняться, как он снова схватил ее. Спазмы смеха вдруг перешли у Викторицы в глухой плач. Купша, словно его схватила за шиворот чья-то мощная рука, вдруг вскочил на ноги и, закашлявшись, пошел прочь.
Вскоре цех наполнился людьми и началась работа.
Враждебное чувство к Купше после этого происшествия Викторица хранила не более двух дней, потом она продолжала себя вести с ним так, словно ничего не произошло. Но Купша сильно испугался своего неожиданного порыва и, использовав первый подвернувшийся случай, подстроил так, что Викторицу перевели в мастерскую мелкого ремонта.
Произошло это так. Викторица прогуляла по заводу и не выполнила своей нормы. Купша закончил работу вместо нее, но швы сделал такие грубые, прожег несколько дыр, так что лучшим сварщикам бригады пришлось три дня трудиться, чтобы исправить все, что он натворил. Викторица клялась, что она не виновата, и даже плакала, но ей никто не поверил, и через несколько дней ее отчислили из бригады. По своей натуре она не могла долго огорчаться и вскоре явилась проведать своих бывших товарищей, болтая и смеясь с той же беспечностью, как и раньше. Она ни на минуту не заподозрила, что виновником всего был Купша. Все были уверены, что виновата она сама, и решили наказать ее, переведя в другую бригаду, однако, зная ее характер, особенно на нее не сердились. Викторица, видя, что рабочих не переубедить, и не имея упорства отстаивать свою правоту, махнула на все рукой. Купша был доволен: ему удалось избавиться от ее присутствия, которое становилось невыносимым, потому что разжигало его любовь и распаляло желание.
Как после перевода Фане Попеску, так и сейчас, после изгнания Викторицы (и на этот раз еще острее), Купша чувствовал себя победителем. То ощущение собственной силы, которое родилось так поздно и так неожиданно, еще более властно охватило все его существо. Его наполняла гордость. Мало-помалу вместе с гордостью зародилось и презрение к тем, кого он все время считал своими врагами.
Среди врагов, которых Купша одолевал одного за другим, он числил, вполне понятно, и Карамиху и Килиана. Но если своего учителя, Карамиху, он презирал, то Килиан как личность был для него загадкой, и потому Купша старался держаться от него подальше.
Прошло около месяца, как Викторицу перевели из бригады Скарлата. Купша закончил технические курсы, сдал экзамены и стал действительно полноправным рабочим.
Миновало еще несколько месяцев. Купша получил постоянную прописку в Бухаресте. Сумма, которую он посылал домой, становилась все солиднее.
В результате всего этого сознание собственной силы настолько переполнило его, что он стал думать: «Для меня нет ничего невозможного, нет ничего, что бы я не одолел». Даже работа сварщика перестала удовлетворять Купшу, стала казаться ему ниже его возможностей и сил, которые таились в нем и которые он сам пробудил к жизни.
Дело было зимой. Как-то раз, покончив с рамами, вместо того чтобы подняться в раздевалку, вымыться и переодеться, Купша в нерешительности задержался в цехе. Сначала он побродил по своему цеху, потом перешел в другой, в третий и так обошел почти весь завод. Он шагал вдоль темных от угольной копоти и чугунной пыли стен, между штабелями ослепительно блестящих деталей, через формовочную площадку литейного цеха, между рядами станков самых различных видов. Он прошел через шумный, наполненный искрами кузнечный цех, где механические молоты с такой силой обрушивались на бетонные основания, что все вокруг содрогалось и гудело, а полураздетые рабочие с суровыми лицами, спасаясь от жара, пышущего из печей, подставляли под пенистые водяные струи голову, шеи, плечи. Их глаза, сухо поблескивающие на серых лицах, изборожденных ручейками пота, казались увеличительными стеклами, через которые они пристально рассматривали, как изгибается и мнется металл. Миновал он и квадратное помещение инструментального цеха, где рабочие, одетые необычайно чисто и даже щеголевато, неторопливо двигались вокруг сверкающих никелем станков.
Купша старался быть незаметным. Он шел, повторяя в некотором роде тот путь, который полгода назад проделал с Килианом по цехам завода.
Но тогда он шел не по своей воле, тогда он был испуган и растерян, его все время подавляли своей мощью гигантские механизмы, собранные на таком небольшом пространстве. Шагая по цехам вместе с Килианом, он все время старался сопоставлять увиденное со знакомыми ему вещами, пытался прикинуть, например, сколько живородящей силы и со скольких гектаров земли спрятано в небольшом станке с одной-единственной рукояткой, или сколько поршней, заставляющих двигаться соки снизу вверх по стеблю пшеницы, и из скольких миллионов соломинок нужно их взять, чтобы они составили такую же силу, какая вращает небольшую фрезу, уверенно впивающуюся в неподатливый металл. Или сколько вихрей мчится с огромной скоростью в воздухе этого узкого помещения, ограниченного со всех сторон закопченными стенами небольшой мастерской, где делают свое дело всего несколько рабочих, не обращая внимания на гигантские бури, спрятанные под тонкими металлическими капотами.
Килиан насильно вел его по цехам, а Купша с необычайной остротой переживал новизну окружающей его обстановки, ощущая собственное ничтожество и испытывая необычайную робость от такого количества людей, уверенно двигавшихся среди машин, словно они были хозяевами и повелителями. Порою Купша совершенно забывал о себе — настолько поглощало его все, что делалось вокруг, он смотрел во все глаза на не виданный никогда механический мир.
