«А мы не хотим, чтобы было легче», — неожиданно заявила мать все тем же сухим и презрительным тоном.

«Ты просто с ума сошла! — воскликнул отец громко, на весь дом. Но мать ничего не ответила, и наступило молчание. Потом я вновь услышала шаги, они приблизились к постели, и до меня донесся жалобный, умоляющий голос отца: — Анишоара! Аникуца, Ануца, любимая моя, королева моя, ангел! Что с тобой? Почему ты отворачиваешься? Чего ты действительно хочешь? Я кричал, да, я кричал, но ты свела меня с ума, я чувствую, как раскалывается голова! Прости меня, прости, ради бога! Делай что хочешь, ты ведь знаешь, я во всем послушен тебе, до того, что даже презираю себя, сам себя ненавижу! Почему ты отнимаешь руки? Тебе противно, что я целую их? Если тебе противно, — послышался его легкий, какой-то липкий смешок, — я могу их лизать, как собака! Аникуца, ангел мой, дорогая, почему ты отворачиваешься? Дай мне, дай твои руки…»

В каком-то страхе я заткнула уши, не желая больше ничего слышать. Я ничего не понимала и была совершенно одинокой в полной темноте, которую прорезала лишь полоска света под дверью в спальню, откуда доносились голоса. И голоса эти принадлежали двум людям, которые защищали меня от той гигантской, чудовищной угрозы, имеющей какую-то аморфную и холодную, ужасно холодную форму, которая зовется жизнью и перед которой я чувствовала себя такой безоружной, такой бессильной. И вдруг эти голоса покинули меня, куда-то унеслись с невероятной скоростью. Прошло всего несколько секунд, а там, за дверью спальни, за этой белой крашеной доской уже были не мои родители, чьи черты лица и оттенки голоса вошли в мою плоть и кровь раньше, чем я произнесла первое слово, а совсем чужие люди, которые ненавидели друг друга, взаимно унижали и препирались самым пошлым образом.

Зажав уши ладонями, я лежала долго-долго, пока под дверью не исчезла полоска света. Я лежала, приподнявшись на локтях, и зажимала ладонями уши.

Когда я открыла уши, мне показалось, что тишина звенит. Усталая, я вытянулась в кровати и попыталась заснуть, но среди той тишины и спокойствия, которые охватывают человека перед сном, я различала какой-то шум, словно где-то скреблась мышь. Подняв голову, я прислушалась. Мышиный шорох, казалось, то нарастал, то удалялся. Но вот я различила какой-то торопливый шепот, прерываемый короткими паузами. И вдруг меня осенило, и я замерла, словно пораженная шоком: они, находившиеся за дверью, занимались любовью!

Совершенно необъяснимо, но после этого я уже не пыталась отстраниться от всего, не затыкала уши, не натягивала одеяла на голову. Я впервые слышала нечто подобное и находилась в странном состоянии, испытывая одновременно и ужас и необыкновенное возбуждение. Я дала бы все что угодно, лишь бы спящей, без сознания, без чувств оказаться подальше от спальни где-нибудь на улице, под открытым небом, где угодно, но только как можно дальше от этой двери, белая краска которой тускло блестела среди глубочайшей пропасти. Меня всю корежило, я была в полном изнеможении, но вместе с тем так возбуждена, что темнота, окружавшая меня, начала приобретать форму каких-то изменчивых огромных глыб, которые надвигались на мою кровать. Все пугало меня, даже прикосновение собственных рук, мне казалось, что я слышу шорох ползущей змеи или ее шипение. (Дело в том, что я страшно боялась змей, я испытывала ужас перед ними, который заставлял меня каменеть.) Я пристально смотрела на пол или вглядывалась в складки на одеяле, ожидая, что вот-вот появится длинная, холодная лента и, извиваясь, поползет ко мне.

После вечера у Рэтяну и длинного дня, который они провели вдвоем, Килиан и Франчиска стали видеться довольно часто. Было лето, начало июля, и не прошло и двух недель после того, как они встретились на балу, где Франчиска помогала буфетчице торговать сластями, между ними возникла глубокая и прочная привязанность. Ее природа была весьма неопределенной. Они слишком мало знали друг друга и были слишком различными людьми, чтобы стать подлинными друзьями, но и любить они еще не любили друг друга по многим причинам.

В тот день, когда Килиан пришел к Франчиске домой, чтобы пригласить ее на прогулку, она между прочим призналась Килиану, что «ведет переговоры» с одним молодым человеком, который имеет намерение жениться на ней. Сказала она это так, что Килиан никак не мог понять, то ли она сообщила ему эту серьезную новость в шутку, чтобы не обидеть его и не оттолкнуть от себя как друга, то ли это было чистым вымыслом, средством защиты от возможной настойчивости с его стороны. Чем бы это ни было, выдумкой или правдой, Килиан воспринял сказанное за истину и через несколько дней попросил ее представить ему жениха.

Франчиска расхохоталась и после нескольких туманных фраз, поскольку Килиан настаивал, отказалась наотрез. Тогда Килиан стал гораздо внимательнее к Франчиске, но вел он себя с ней совершенно непринужденно, как с другом. Он внимательно выслушивал ее рассказы о характере и странностях ее жениха, о ссорах между ними и об их большой любви. Все располагало к тому, что они станут добрыми друзьями. Хотя (особенно это было в самом начале) Франчиска больше нуждалась в Килиане, чем он в ней, но именно Килиан чаще всего искал встреч с нею. Даже если она отказывала ему, он возвращался вновь, настаивал, жертвовал отдыхом, чтением и особенно теми часами, которые он раньше проводил со своими старыми друзьями, с которыми он чувствовал себя легко и непринужденно.

Килиан был женат, но вот уже семь лет жил отдельно от жены, хотя и не был официально разведен. Жена, верная данному слову, ждала его возвращения с фронта, когда же он вернулся, она бросила его. Килиан хотя и очень редко, но навещал ее, та его принимала, как самого лучшего друга, но не проявляла никакого желания восстановить семью.

Вскоре Килиан стал подозревать, что Франчиска рассказывала ему не о реальном женихе, а о том, каким представляла она его себе, о своей жажде любви, и был поражен ее смелостью. Это было действительно доказательством смелости: сильно желать любви, но вести себя так, словно обладаешь ею, и, обретя душевный покой и счастье, делиться им со своим другом.

Но Килиан ценил Франчиску и по другим причинам.

Хотя в самом начале их знакомства Франчиска весьма сдержанно говорила о своем прошлом, о среде, в которой она выросла, Килиан интуитивно угадывал в ней не совсем обычного человека. После нескольких встреч догадка превратилась в убеждение, которое укреплялось все больше и больше.

Франчиска же в свою очередь с куда большим трудом разбиралась в Килиане, в том, что он собой представляет. От Килиана ее отдаляло и классовое чувство, та очень четкая печать, которую носил на себе Килиан и которая безошибочно подтверждала его рабочее происхождение. Килиан уже давно не был примитивным человеком: война, через которую он прошел, чтение, его профессия, постоянное общение с самыми разнообразными людьми изменили его, подняли, отшлифовали его богатую натуру. Но, несмотря на это, Франчиска не осталась бы рядом с ним, если бы он, быстро поняв ее, не стал бы весьма настойчиво, но не слишком назойливо добиваться встреч с нею.

Франчиску отдаляли от Килиана и самые естественные причины, как, например, разница в возрасте (добрых десять лет) и особенно его внешность. Килиан был низкого роста, полноват, с короткими руками, одевался без особого вкуса, но практично. У Франчиски были кое-какие предрассудки, свойственные, нужно думать, ее возрасту. Килиан мог это понять из того, как Франчиска рисовала портрет своего жениха, которого она называла Андреем, чей внешний вид, возраст и одежда достаточно явно отличались от того, что представлял собой Килиан.

Но Франчиске нравилась в Килиане его необыкновенная сила, которую она инстинктивно ощущала, порой отрицала, иногда высмеивала, но которой всегда подчинялась, сраженная ею. Франчиска не переставала недоумевать: как это могло случиться, что, всю жизнь стремясь к идеалу, она вдруг нашла его в таком человеке, как Килиан. Все ее существо отвергало Килиана, но какая-то неодолимая сила заставляла ее покоряться ему, потому что Килиан являлся воплощением самых заветных ее желаний. Борьба Франчиски против Килиана была заранее проигранной, потому что, сама того не зная, она боролась против себя же самой. Килиан был сильнее Франчиски, потому она и тянулась к нему, даже не распознав в первый момент, что он собой представляет.