Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Закурив сигарету и заложив ногу на ногу, он смотрел на неубранный стол, не в силах о чем-либо думать, таким он был еще усталым и сонным. Случайно повернув голову, он увидел, что Франчиска стоит в дверях, опершись о косяк. Килиан выждал несколько мгновений, но она даже не пошевелилась, и он сказал:

— Выглядишь ты неважно. Мне кажется, что ты еще не совсем поправилась. Лучше присядь и закуси… Ну-ну, садись и ешь! — повторил он, видя, что она отрицательно качает головой, не сводя с него больших застывших глаз, странно светившихся на ее бледном, похудевшем после болезни лице.

Килиан некоторое время с улыбкой смотрел на нее, потом снова взял сигарету и закурил.

— Если ты не хочешь есть, то тебе нужно идти домой, — сказал он через некоторое время. — Я опять лягу спать, только докурю…

Франчиска медленно подошла к столу, но сесть не решилась.

— Мне кажется, что у тебя все кости болят от такого сна.

— Я спала хорошо, — ответила она. — Могла бы так проспать до самого утра.

— Ты завтра тоже после обеда работаешь?

Франчиска кивнула головой.

— Я к тебе завтра зайду, — сказал Килиан.

— А я не хочу ждать до завтра…

Килиан пожал плечами и тут же почувствовал, как это глупо, хотя Франчиска и не заметила этого жеста.

— Ты хочешь есть? — спросил он. Франчиска отрицательно покачала головой. Килиан закурил вторую сигарету.

Уже и вторая сигарета подходила к концу, а Франчиска все молчала. Тогда заговорил Килиан:

— Я кое-где поговорил и надеюсь, что удастся устроить тебе стипендию, чтобы с осени ты поступила на медицинский факультет. Что ты на это скажешь?

— Я думала, что ты скажешь нечто подобное, — ответила Франчиска. — Во всяком случае я попытаюсь, хотя мне и здесь хорошо. На заводе работать нетрудно, и тебя я могу видеть почти каждый день…

— Осенью, самое позднее весной, мне тоже, наверное, придется переходить на другое место…

— Ты все-таки согласился? — Франчиска подразумевала давнишний разговор, когда Килиан рассказал ей, что ему предлагали перейти на работу в один из обкомов, но он предпочел остаться на заводе. — Ну, чего ты такой хмурый? — спросила Франчиска. — Ведь тебя тогда повысят в должности?

— Да, — подтвердил Килиан и, повернувшись к ней, засмеялся.

— А наша любовь как?.. — чуть-чуть шутливо спросила Франчиска. — Нечего смеяться. Ты уже два раза целовал меня, а это слишком много и уже обязывает…

— Ты будешь есть? — Килиан встал из-за стола и, видя, что она так же неподвижна, добавил: — Пусть будет так. Я пойду посплю, а ты делай, что хочешь. Лучше, если ты поешь и пойдешь домой. Завтра мы увидимся и поговорим.

— Медведь, — сказала она ему в спину, но Килиан даже не обернулся. Он лег на кровать и сразу же заснул.

Только теперь Франчиска присела к столу, как-то машинально, без всякого аппетита поела, потушила свет и пошла домой.

На другой день вопреки своему обещанию Килиану не удалось увидеться с Франчиской, и она целый вечер напрасно звонила ему по телефону. Зато в последующие дни они постоянно встречались друг с другом. Примерно неделю спустя Килиан как-то сказал Франчиске:

— Соседи могут подумать, что я… совратил тебя! — Килиан засмеялся, показывая свои крупные белые зубы. Франчиска пристально посмотрела на него и ничего не ответила. Вообще ей нравилось, когда он смеялся. Тогда она представляла Килиана более молодым и не таким хмурым. — Ведь последнее время мы встречаемся только у меня! — закончил он.

— Да, мы поменялись ролями! — отозвалась Франчиска. — Теперь я ищу твоего общества. Нет, нет, это действительно так, и я признаюсь в этом без всякой иронии или огорчения. И ты это прекрасно знаешь, господин Молот. Если ты захочешь… если ты скажешь хоть слово, я останусь здесь, я буду твоей женой, господин Молот, господин Селезень.

— Почему ты называешь меня Молотом? — засмеялся он, хотя слова Франчиски привели его в полное замешательство.

— Ты молот, — заявила она, — когда ты не деревянный селезень, а когда ты не то и не другое, ты медведь гризли, чьи зажаренные на угольях лапы — самый лучший деликатес где-нибудь в Скалистых горах около Тихого океана. Ты медведь, которого я полюбила, которому позволила бы любить себя, которому повторяла бы все это каждый день без всякого стыда… Свидетель бог, что никогда в моих девичьих мечтах мне и не грезилось, что я буду объясняться с принцем, похожим на медведя гризли, чьи лапы, поджаренные на костре…

— Что за вздор! — воскликнул Килиан.

Подойдя к Франчиске, он поцеловал ее. Потом, смущенный, он отпрянул назад, хотел ей что-то сказать, но в растерянности застыл, увидев, что она плачет.

— За последнее время я слишком часто плачу. Видимо, расшатались нервы, как говорит одна из моих тетушек.

Франчиска попыталась засмеяться, но вместо смеха у нее невольно получился глубокий вздох, похожий даже на стон.

— Какая сцена! — пробурчал совершенно обескураженный Килиан, суетясь вокруг Франчиски и зачем-то предлагая ей стул.

— Ты бы должен был принести мне стакан воды! — сказала Франчиска. Лицо ее было напряженным. — Так по крайней мере поступают в фильмах… Нет, нет, не беспокойся и не волнуйся… Какой ты глупенький, ты мудрец, любимый мой! — Франчиска повернулась к Килиану и погладила его по лицу. В этот миг она выглядела как серьезный взрослый человек, а он как шалун-мальчишка. — Ты не знаешь, что… В конце концов я понимаю, что плакать — это некрасиво с моей стороны. Вы, мужчины, никогда не плачете, злитесь ли вы или вам грустно, когда вы несчастны или вы не знаете, что делать… Я знаю, чего тебе сейчас хочется. Тебе хочется закурить! — Чтобы доказать, что это не так уж предосудительно, как кажется, Франчиска подошла к столу, достала из пачки сигарету, закурила ее и потом подала Килиану. — Я просто недоумеваю, — продолжала Франчиска, усевшись на стул, в то время как Килиан расхаживал взад и вперед по комнате. — Я даже не опечалена, я просто-напросто недоумеваю… почему мы не можем быть вдвоем?

Килиан остановился и, обернувшись к ней, невольно улыбнулся. В этот момент он снова был похож на растерявшегося мальчишку. Франчиска молчала, и потому заговорил он:

— Ты действительно мне очень нравишься…

— А мне ты нравишься гораздо меньше, — подхватила Франчиска, — но, несмотря на это, именно я предлагаю тебе… а ты…

— Знай, что тебе иногда очень хорошо удается быть несносной! — прервал ее Килиан.

— Я хочу быть твоей женой! — вдруг воскликнула Франчиска.

Килиан молча вновь зашагал по комнате.

— Я думаю, что так оно и будет, — проговорил он через некоторое время. — Но во всяком случае не сейчас и если мы будем живы.

— Мне нравится, когда ты так улыбаешься, — отозвалась она, — мне тогда не так страшно.

Прошло несколько дней, и они вновь вернулись к этой теме. Но на этот раз говорил Килиан, а Франчиска слушала его, сидя на кровати и прислонившись спиной к стене.

— Все это не так уж запутано, как кажется, — говорил он. — Нам не так-то легко расстаться, хотя прошел всего год, как мы познакомились. Собственно говоря, между нами не было никакой любви, а только общность интересов. Да, интересов, духовных интересов… Я все время очень внимательно слушал тебя, и из всего сказанного тобой я узнал так много нового, что от этого теперь невозможно отделить тебя… Сейчас я даже сожалею, что не прерывал тебя иногда, чтобы мы могли вместе обсудить кое-какие вопросы… Ты извини меня, но, как человек не очень опытный, ты порой стреляла мимо цели, но не в этом дело… Есть люди, которые занимаются партийной работой, они трудолюбивые, честные, преданные люди, но страдают словонедержанием и превращаются в невероятных болтунов. И это не такое уж большое зло, когда они не говорят глупостей и не делают ошибок, но они не дают говорить другим и тем самым занимают неправильную позицию, потому что очень часто те, кто их слушает, могли бы сказать нечто более умное, чем они… Поэтому-то я и боюсь запускать в ход свою словесную мельницу или прерывать говорящего, вполне понятно, если он действительно что-то говорит! Но ничего, к некоторым вопросам мы сможем еще вернуться! Нет никакой надобности превращать нашу дружбу в какой-то семинар, и сейчас я хочу говорить с тобой как друг. Истина заключается в том, барышня-философ, и это я должен тебе обязательно сказать, что ты порою выражаешься так цветисто, что нужно огромное терпение, чтобы слушать тебя. Слов нет, ты начитанна, даже слишком начитанна, и вовсе не глупа, наоборот, ты можешь иногда испугать человека своим умом. Глупостей ты никогда не говоришь, и, даже если ошибаешься, слушать тебя интересно… Но есть другая проблема: я уверен, что было бы вовсе не плохо, если бы ты осенью поступила на медицинский факультет. В этом отношении мы бы с удовольствием помогли тебе, но это означало бы еще пять-шесть лет, отданных книгам и теориям, а ты и так уже набита книгами и теориями. Тебе нужно было бы немножко практики, немного жизни, как можно больше людей, совершенно незнакомых и разных… Вот видишь, каким назидательным я стал, даже тон переменился, словно я председатель собрания… — Килиан улыбнулся. Франчиска молчала и пристально смотрела на него. Непрерывно дымя, прикуривая одну сигарету от другой, Килиан шагал по комнате и продолжал говорить. — Следовательно, тебе необходимо окунуться в жизнь, но не так, как здесь, когда ты работаешь на заводе в качестве обслуживающего персонала. Тебе нужно окунуться в самую гущу жизни. Если ты это сделаешь через пять лет, то и тогда это будет неплохо… Я бы сказал, что ты пока вроде сочувствующего марксизму, и я убежден, что, родись ты четверть века назад, ты вместе со многими румынскими рабочими и интеллигентами оказалась бы в Испании, чтобы бороться за коммунизм… То, как ты судишь о буржуазии, достаточно ясно говорит за то, что ты любишь нас, любишь коммунистов, но вместе с тем обнаруживает и нечто другое, а именно что эта любовь еще слишком расплывчата, слишком абстрактна и символична. Именно такое чувство было у честных, лишенных всякой предвзятости интеллигентов перед войной. Но такой интеллигент, как я уже говорил, мог проявить себя в Испании или в подпольной борьбе и по-настоящему перейти на сторону коммунизма, ему было в какой-то степени легче, потому что и теоретическое осмысление сущности гражданской войны в Испании и очень конкретная опасная работа подпольщика была иногда подобна манне небесной… Ты, барышня-философ, как и многие другие, кто делает подлинные усилия, чтобы приблизиться к нам, стремишься к коммунизму, искренне веришь в него, но когда вступаешь в контакт с рабочим классом, пугаешься. Да, это потруднее, чем говорить красиво, все замечать, извлекать общие идеи и все такое прочее… Коммунизм — это рабочий класс в действии, а вот тебе и не хватает действия и знания рабочего класса, преданности ему. Рабочий класс для тебя пока неведомый мир, но все зависит от тебя. Ну, хватит этой проповеди, закрываю собрание! Поговорим о нас двоих. Я думаю, что мы поженимся, но не думаю, что это будет хорошо, если произойдет сейчас. Мне даже кажется, что нам было бы полезно на некоторое время расстаться, тем более что я должен уехать из Бухареста. Могу даже высказать парадокс: для нас было бы лучше, прежде чем полюбить друг друга, расстаться друг с другом. Мы еще не можем любить так, как того достойны, мы еще слишком мало соответствуем друг другу… И было бы грешно все второпях разрушить. Да, конечно, ты мне нравишься, и я должен честно признаться, что если поступать согласно чувству, то мне нужно было бы заключить тебя в объятия и даже не отпускать домой. Но мы не равны, а любовь, как я твердо верю, вне равенства, в самом глубоком смысле этого слова, простое лицемерие, а иногда и что-нибудь похуже. У каждого из нас свои слабые стороны. У тебя это касается классового чувства, у меня — интеллектуальной односторонности и характера, как ты говоришь, сделанного как бы из одного куска, без всяких оттенков. Конечно, интеллектуальность, способность к тонкому восприятию можно выработать так же, как и классовое чувство. Но по мере постижения всего этого человек должен перерождаться. Я обязан стать интеллигентом… А иначе что ты будешь делать, если я за всю свою жизнь так и не стану интеллектуалом твоего уровня, а останусь больше практиком, пусть даже неплохим?.. Как бы там ни было, ты не сможешь жить с человеком, который не сумеет понять и оценить то, что ты ему даешь, чем его обогащаешь. Но это лишь одна сторона вопроса. Все обстоит гораздо сложнее, чем я могу это изложить и чем даже мы вместе можем представить себе. Мы расстаемся теперь потому, что мы еще не равны, а это главное препятствие, и мы это прекрасно понимаем. Ты должна познакомиться с коммунистами, и чем больше их будет, тем лучше, а они существуют, уверяю тебя, и ты должна их узнать! Возможно, тебе встретится человек более молодой и более тонкий, чем я, а может быть, и такой же, как я, но который тебе больше понравится. Следовательно, зачем тебе торопиться? Нет, нет, дай мне договорить до конца. Ты ведь знаешь, что я не люблю мелодрамы и вовсе не намерен разыгрывать сейчас перед тобой сцену: «Любимая, оставь меня, тебя я недостоин», и так далее. Нет, нет, я вовсе не принижаю себя. Я убежден, что достоин, но сейчас между нами очень сложные отношения и, чтобы найти выход из создавшейся ситуации, мы должны расстаться!

76
{"b":"816631","o":1}