У меня никогда не было родителей, но я всё детство о них отчаянно мечтала. Мирослав Данилович ласково называет меня дочкой, и я иногда зажмуриваюсь и фантазирую, что он и вправду мой папа, что это – мой дом и моя семья. Пусть не кровная, а приёмная, но всё-таки семья. И пусть это – самообман, но от этих мыслей мне становится теплее.

Что-то неуловимо меняется. Я даже не сразу замечаю, что биг-босс перестаёт придираться из-за ерунды и кричать на меня без повода. Он, конечно, периодически выражает недовольство, но делает это не так грубо и обидно, как раньше.

Иногда нам даже удаётся нормально разговаривать на отвлечённые темы. Он оказывается вполне живым, интересным человеком, а не роботом-психопатом, каким казался первоначально.

В Надюшке Долинский души не чает. С одной стороны, здорово, что моя кроха получает много внимания. А с другой, вся наша нынешняя жизнь – какая-то фальшивая, ненастоящая. Боюсь, что так же, как я фантазирую о семье и отце, Сергей фантазирует о дочери. Мы будто играем роли в спектакле. И рано или поздно нам придётся вернуться в реальность и отказаться от своих утопических мыслей…

Сразу после дня рождения Надюша начинает ходить в детский сад. Мирослав Данилович поначалу огорчается, что будет меньше видеться с малышкой. Но зато теперь она атакует его огромным количеством новых занятий. В садике дети ежедневно лепят из пластилина, рисуют красками, делают аппликации и поделки. Надюша в восторге и требует таких же развлечений дома.

- Что-то я не помню, чтобы мои сыновья в саду всем этим занимались, – удивляется хозяин, пытаясь малоподвижной рукой вылепить зайчику ушки.

- Ещё как занимались, – поправляет его сын с улыбкой. – И в саду, и дома. Только тебе вечно было некогда, и поделки с нами мама лепила. Забыл, как мы жёлуди в санатории за городом собирали?

Они часто вспоминают свою прошлую жизнь. И в такие минуты я чувствую себя неловко – будто подсматриваю и подслушиваю их тайны.

* * *

После Пасхи погода налаживается, становится теплее, световой день увеличивается. Цветут фруктовые деревья. Красота!

Сегодня мы гуляем сами. Биг-босс, который приноровился почти каждый вечер присоединяться к нам во время прогулки, несколько дней назад уехал по делам в столицу. Я слышала разговоры – кажется, наш аптечный склад расширяется до неимоверных масштабов: Долинский с друзьями-совладельцами выкупили полуразрушенную фармацевтическую фабрику и пытаются ремонтировать производственные помещения, искать специалистов и оборудование, возобновлять старые лицензии и получать новые.

Это кажется куда круче, ответственнее и сложнее, чем строительство отеля. Боюсь представить, каких вложений требуют такие проекты. Слышала, что часть необходимой суммы внёс отец Доценко – его бизнес пережил войну с минимальными потерями, и теперь он может себе позволить поддержать сына.

Укладываю Надюшу спать и отправляюсь в душ. Долго стою под тёплыми струями, смывая напряжение и усталость. Детально продумываю завтрашний день, строю маршрут поездок по объектам. Их становится всё больше. Шевчук продолжает искать дизайнеров, а пока разбрасывает заказы по имеющимся, нагрузка растёт с каждым днём.

Отмокнув почти до состояния нирваны, накидываю халат, беру несвежую одежду и несу её в ванную, чтобы бросить в корзину для белья. Мысленно добавляю в планы на завтра ещё один пункт – стирку.

Дёргаю дверь и, не успев сделать ни шагу, замираю. Глазами выхватываю то, что мне видеть не следует, – крепкое красивое мужское тело. Аполлон – не иначе. Боже… Смущение обдаёт кипятком щёки. Пульс учащается. Застываю, каменею.

Мне бы закрыть злополучную дверь, сбежать и сделать вид, что я ничего не видела. Но ни руки, ни ноги не слушаются, а предатели-глаза настойчиво обшаривают взглядом каждый миллиметр накачанного спортивного тела.

Откуда он тут взялся? Должен был вернуться из столицы только завтра…

Долинский стоит, слегка подавшись вперёд. Опирается рукой о стену. Его отделяет от меня стеклянная перегородка. Она не полностью прозрачная, но я почему-то всё отчётливо вижу. А то, что скрывает мутное стекло, дорисовывает моя фантазия. Неужели я такая испорченная?

Меня ошпаривает новой волной кипятка, когда глаза фиксируют движения второй руки. Вверх-вниз, вверх-вниз. Смотрю как заколдованная. Никогда не видела, как мужчины делают это.

Так интимно, порочно и завораживающе… И очень горячо…

Кровь раскаляется, центр её кипения из грудной клетки опускается в область живота.

Ноги накрепко прирастают к полу, мыслей нет. Глаза продолжают следить за движениями руки, пытаясь зафиксировать мельчайшие детали. Долинский глухо стонет, и я, как загипнотизированная, слежу за траекторией мутно-белых брызг.

Он поднимает голову, и мы встречаемся глазами… Божечки… Я не успела сбежать!

Долгое мгновение мы смотрим друг на друга. В халате чувствую себя обнажённой. Я смущена. Мне стыдно и страшно. Но сдвинуться с места не получается.

Долинский рывком выбирается из ванны, делает несколько быстрых шагов ко мне, дёргает на себя и запирает за спиной дверь. Ещё мгновение – я сижу перед ним на стиральной машине.

В голове хаос. Как меня угораздило? Что я натворила? Что теперь делать? Как выпутываться?

Не знаю, куда деть глаза. Куда ни посмотрю – везде он. Обнажённый, красивый, идеальный. И… злой?

- Понравилось? – шепчет и ухмыляется.

Долинский дёргает пояс моего халата, под которым ничего нет.

Молчу, не в силах выдавить из себя ни слова. Мне страшно! А он распахивает полы халата и отстраняется. Разглядывает оценивающе. Затем снова приближается и проводит рукой там, где никогда не касался ни один мужчина, кроме Саши.

- Понравилось, – выносит вердикт низким шёпотом со зловещими нотками.

Боже, как стыдно… Что смотрит на меня, что касается, что догадался о моей реакции…

- Теперь твоя очередь. Покажи, как ты трогаешь себя. Поиграй пальчиками.

Это точно происходит со мной? Не реагирую на его просьбу. Не могу! Это за всеми допустимыми рамками! Безумие – не иначе… Мысленно умоляю его отпустить меня и клянусь, что больше никогда-никогда не буду подглядывать… Но вслух не могу выдавить ни слова.

Долинский берёт меня за руку и вынуждает коснуться себя.

- Ну же, давай. Я тоже хочу на тебя посмотреть…

Я… не могу делать это при ком-то! Невозможно! Это слишком интимно…

Хочу убрать руку, запахнуть халат и сбежать.

Но когда он отпускает мою ладонь, какая-то сила завладевает ею и пальцы совершают привычные движения.

Нет, это не я! Я не могу быть такой испорченной и развратной! Я – скромная девушка, у которой в жизни был один-единственный мужчина. Я никогда не заглядывалась на других и не смотрела фильмы для взрослых. Но почему меня так волнует происходящее?

- Давай, девочка, давай, – подбадривает меня шёпотом, ещё глубже загоняя в краску и усиливая внутреннюю истерику. – Ну же, покажи мне себя. Чёрт! Ты ещё красивее, чем я воображал… Нереальная и горячая.

Он думал обо мне? Представлял меня в таком виде? Я ему нравлюсь? Боже…

Его глаза чернее ночи. На лице читается восторг. И ещё что-то, будоражащее кровь… Он – колдун? Чувствую себя кроликом перед удавом.

Будто под гипнозом куда-то пропадает стеснение. Поддаюсь... Подчиняюсь… Долинский смотрит. Смотрит! Так остро… Голова кружится. Пропускаю момент, когда он убирает мою руку и заменяет её своей. Исследует беззастенчиво, будто у него есть на это право. И я ему позволяю…

В ушах гул. Ничего не соображаю. Чтобы не упасть, впиваюсь в его плечи и бесстыдно стону, когда меня подбрасывает волна ощущений.

Он же… Отстраняется и пробует свои пальцы на вкус.

Так грязно… пошло… волнующе…

Я смотрю на него… Не могу не смотреть! Это сильнее меня. Тянет к нему так, будто выпила приворотное зелье. Я под гипнозом?

Долинский наклоняется и проходится по шее губами, спускается ниже...

Перед глазами всё плывёт, будто в тумане. Мозг отказывается функционировать. Немного прихожу в себя, когда касаюсь спиной прохладной простыни. Вздрагиваю. Боже… Как я оказалась в его комнате?