Кажется, смен как таковых больше нет, работаю почти непрерывно. Я и интерн, и по совместительству медсестра… Мне осталось полтора года до того, как я официально стану врачом-хирургом. Дожить бы… Раньше казалось, что время пролетит – не замечу. А теперь такие долгосрочные цели кажутся несбыточными мечтами…

- Бабушка, а нас тут не убьют? – спрашивает старшую медсестру её девятилетняя внучка Катя.

У них тоже больше нет дома. Мама девочки сидит в углу и тихонько то ли скулит, то ли поёт странную песню, раскачиваясь из стороны в сторону вместе с младшим сыном. Её родители не смогли спуститься в убежище и были в квартире, когда туда попала ракета. Их тела нашли не сразу. Бедная женщина долго кричала и билась в истерике. Я всерьёз опасаюсь за её психическое состояние.

- Нет, Катюша, у нас на крыше нарисован большой красный крест. Это – международный символ, обозначающий больницу. Его хорошо видно с неба. А больницы нельзя бомбить, и все это знают.

Мне отчаянно хочется в это верить… Потому что потребность жить сильна как никогда раньше… Мечтаю ездить к родным, по выходным печь Ванину любимую шарлотку с яблоками, поехать летом с сыном на море, отвести его через три года в первый класс, помогать делать уроки…

- Мама, а что такое война? – мой малыш всё время разговаривает шёпотом, будто боится привлекать к себе внимание.

- Война – это когда стреляют и бомбят.

- А почему война?

- Другая страна хочет захватить нашу страну.

- А зачем?

У меня нет ответа на этот вопрос. И никто вокруг не знает его…

- А завтра тоже будет война?

- Не знаю, малыш. Надеюсь, она скоро закончится.

- Мамочка, а когда мы поедем к бабуле и дедуле?

- Скоро, мой хороший. Вот как бомбить перестанут, сразу поедем. Ты пока нарисуй бабушке красивый рисунок, она очень обрадуется.

Нас спасают горячо любимые сыном книги и рисование, благо карандашами и бумагой с нами охотно делятся другие маленькие обитатели убежища. В последние дни Ваня предпочитает использовать чёрный цвет, хотя недостатка в цветных карандашах тут нет. Я понимаю, что ему страшно, но ничем не могу помочь… Я и сама безумно боюсь.

Всё чаще звучат разговоры об эвакуации, о зелёном коридоре, который позволит выехать вглубь страны – туда, где не стреляют. Но разрешат ли мне оставить больницу, чтобы увезти в безопасное место ребёнка? Из наших врачей и медсестёр никто ещё не покинул свой пост.

Каждый день десятки машин “скорой помощи” доставляют к нам травмированных жителей. Кажется, люди перестали болеть обычными болезнями. Потому что вся больница забита пострадавшими в результате бомбардировок. Чем могли помешать противнику старики, женщины и дети – не понимает никто. И чем дальше, тем чаще мы шепчемся о том, что рабочих рук и медикаментов не хватает…

Бои ведутся где-то совсем рядом, время от времени до нас доносится канонада. От этих звуков стынет кровь. Нам остаётся только молиться и верить в наших защитников.

Сирена стихает. Сообщают о прибытии очередных машин с ранеными. Бегу в приёмное. Сейчас я в роли интерна. Моя задача – первичный осмотр. Санитары выкатывают носилки навстречу машинам. Каждая секунда промедления может стоить кому-то жизни.

Хлопают двери. Слышатся стоны. Много тяжёлых.

Снова сирена! Нужно срочно бежать в укрытие, но не бросать же пациентов! Тем более что мы почти закончили.

Судя по звуку, летят самолёты. Громко, совсем близко. Наши или вражеские? Кто их разберёт…

Наконец последний пациент принят. Бегу, мысленно считая свои шаги, в сторону лестницы в убежище. Один, два, три, четыре…

Взрыв! И темнота…

Павел

Начало войны застаёт меня на дежурстве в больнице. Вот уже полгода, как я получил право самостоятельно проводить операции и работать на равных с другими врачами.

На рассвете звонит мама и плачет в трубку: “Началось!”.

Спектр эмоций и мыслей очень широкий. От откровенной паники и сомнений, устоим ли, до чёткого плана, как оказаться как можно быстрее в военкомате, а затем там, где армии нужны врачи.

На оформление необходимых документов уходит целый день. Авиарейсы отменены, приходится садиться за руль – ничего более быстрого, чем собственный автомобиль, найти не удаётся.

Погода чудесная: солнечно, в небе ни облачка. Лишь голые деревья напоминают о времени года, и в голове клубятся невесёлые мысли.

По трассам туда-сюда снуют машины. В городках вдоль дороги – тишина и покой, на улицах почти никого не видно – жители на работе или занимаются хозяйством, детвора – в школе.

Обычная мирная жизнь. Несколько дней назад и в моей стране всё было так же. Люди работали, любили, ссорились, мирились, радовались, грустили, мечтали… А теперь сидят по бомбоубежищам. Что нас всех ждёт впереди?

Не люблю путешествия автомобилем. Времени жаль, да и увидеть ничего толком не получается. Скоростные трассы зачастую огорожены с обеих сторон, и что прячется за стенками – не видно. Но даже там, где нет унылых заборов, всё равно не до разглядывания пейзажей, поскольку внимание водителя сосредоточено на дороге.

Самолёты куда практичнее. Комфорт, существенное сокращение длительности пути. А время – это, как известно, деньги. Я лишь однажды поддался на уговоры и отправился в путешествие на машине. Молодой был, зелёный, влюблённый до потери пульса. Всё норовил дотянуться до неба и достать Лизе оттуда звезду.

Только нужны ли ей были эти звёзды? Стоило нам расписаться, как из милой покладистой кошечки она превратилась в ворчливую и истеричную бабу, сразу напомнившую мне жену моего дяди, которая пилит его постоянно по поводу и без повода.

Правда, если быть честным, взбеленилась Лиза тогда не на пустом месте. Не сразу, но понял, как со стороны выглядела моя пьяная выходка. Признаю – был сильно неправ. Окажись я на её месте, наверняка вспылил бы не меньше.

Но до сих пор не понимаю, зачем было торопиться с разводом? Я всё равно уехал за границу, и у нас был целый год на то, чтобы остыть вдали друг от друга, осознать произошедшее, переоценить свои поступки и найти компромисс. Ведь в любой семье случаются конфликты, и супруги должны уметь прощать. Тем более что я уверен, что не спал с Ингой! Какого чёрта Лиза поспешила разорвать со мной отношения?

Вздорная девчонка… Как же я любил её! Ради неё я подставился перед родителями! И готов был отвечать за нас перед отцом, если бы он узнал о том, что мы всё-таки расписались вопреки родительскому запрету… Понимала ли Лиза, что я ходил тогда по острию ножа и многим рисковал? Сама перед своим папашей скакала на задних лапках, как огня боялась его огорчить. Так почему не оценила моего поступка и при первой же оплошности указала мне на дверь? И ведь не могу сказать, что не любила…

Наверное, стоило тогда быть понастойчивее. Можно было её как-то отговорить. Я сделал несколько попыток, а больше не стал унижаться. Ещё и эта чёртова Инга, которая влезла со своим звонком ни о чём в самый неподходящий момент…

Как я должен был оправдываться? На коленях ползать? Но это уже слишком… И я её отпустил. До сих пор не уверен, что поступил тогда правильно. Думал, она сама в конце концов одумается, мы нормально поговорим, выясним отношения и отменим развод. Недаром нам дали целый месяц на раздумья!

Но не тут-то было. Гордячка пошла до конца. Вдобавок от денег отказалась и по роже мне заехала на глазах у всех, бешеная…

Жаль, конечно, что всё так нелепо получилось. Но теперь я понимаю, что мы с ней сильно поторопились: не был я готов тогда стать семьянином. Даже сейчас я ещё слишком молод, чтобы связывать себя по рукам и ногам какими-то обязательствами, а потом за каждый проступок выслушивать претензии. Я ещё успею натерпеться ворчаний жены когда-то в будущем. Если оно, конечно, у меня будет, учитывая происходящее…

Родина встречает меня настороженно. На границе – огромная очередь автомобилей, жаждущих покинуть страну. Всё правильно: чем меньше женщин и детей останется под бомбами, тем легче будет военным и пожарным. И тем больше внимания и помощи врачи смогут оказать солдатам и тем, кто не в состоянии эвакуироваться.