Сын уходит, одаривая отца испепеляющим взглядом. Ох, уж этот характер…

- Ты, кажется, торопился в больницу? – намекаю, что пора закругляться. Но Павел будто не слышит.

- Как мы теперь будем жить?

Смотрит на меня в упор. В глазах – боль и растерянность. Очень надеюсь, что эмоции искренние. Может быть, хоть задумается над тем, что натворил. Вопрос звучит очень двусмысленно, хотя я догадываюсь, что он имеет в виду.

- Мы – тут, ты – там. Что изменилось? – пытаюсь понять, чего он от меня хочет.

- Шутишь? У меня вся жизнь с ног на голову… Шок. Я до конца ещё не осознал – слишком неожиданно и слишком… жестоко. Но… Я хочу быть Ване нормальным отцом, не только на бумаге…

Забавно наблюдать за его растерянным лицом. Не всегда Павлу быть на коне и вытирать о меня ноги. Иногда и физиономией в оливье полезно макнуться…

Очень хочется выставить его за дверь и послать далеко-далеко. На кой нам нужен такой папаша? И была б моя воля, я бы поступила именно так. Но… Любому ребёнку нужен отец. И Ваня – не исключение. Имею ли я право из-за своих обид лишить его папы? Однозначно – нет…

Я бы тоже хотела спросить у Павла, как мы теперь будем жить. Потому что после всего, что он сделал, чего не сделал и что наговорил, я с трудом представляю наше мирное сосуществование даже в короткие моменты его общения с сыном. Хватит ли мне выдержки и терпения не кидаться на него каждый раз с кулаками?

- Лиза, как я могу вам помочь? Что я могу сейчас для вас сделать?

После всего эти слова звучат как насмешка. Так и хочется крикнуть: “Ты уже наворотил достаточно! Просто оставь нас в покое!”. Но я должна думать об интересах ребёнка… Стараюсь не выдать какую-то ядовитую гадость, но получается не очень успешно.

- А ты не хочешь сперва сделать тест на отцовство?

- Зачем?

- Чтобы ты был уверен. Мало ли какая вожжа тебе потом попадёт под хвост? Ребёнок – не игрушка!

- У тебя есть сомнения? Альтернативный кандидат?

- У меня – нет. Но откуда я знаю, что творится в твоей параллельной реальности?

- Лиза, помоги мне. Пожалуйста! – в его голосе сквозит отчаяние.

И я эгоистично наслаждаюсь его эмоциями. В конце концов это тот минимум, которым судьба может наказать его за мои страдания.

Забавно видеть, как изменилась риторика Павла всего за одну ночь. Где его апломб и самоуверенность?

- Ты серьёзно? У тебя после всего хватает наглости меня о чём-то просить?

Нет, я вовсе не агрессивна. И разговариваю с ним почти шёпотом. Но Павел должен быть благодарен уже за то, что я его впустила в свою квартиру и терплю вот уже второй час. Ни на что большее он рассчитывать не может.

- Я безгранично виноват перед тобой, перед Ваней, признаю… Но не имею ни малейшего понятия, как всё исправить.

- Есть ошибки, которые исправить невозможно…

Не хочу думать, какой могла бы быть наша с сыном жизнь, если бы что-то сложилось иначе. Если бы муж не изменил мне с Ингой. Если бы не ляпнул про аборт. Если бы не заблокировал мой номер… Продолжать можно долго.

Слово какое-то неподходящее для нашей ситуации – “ошибка”. Оно звучит вовсе не зловеще, а даже немного мило, ассоциируется с лесом и шишками. А Павел сломал нашу с Ваней жизнь, а вдобавок поплевал и потоптался по моей душе грязными кирзовыми сапогами. Слишком серьёзное преступление, чтобы просить о помиловании…

Я как натянутая пружина. Мне трудно дышать в его присутствии, всё валится из рук. Пытаюсь сварить Ване овсянку и обжигаюсь, хотя все движения отточены до автоматизма. Чёрт!

- Где у тебя аптечка? – неожиданно заботливо спрашивает бывший муж, пока я держу руку под струёй холодной воды.

Догадываюсь, что в нём всего лишь проснулся врач, но всё равно его тон сбивает с толку. Хочу, чтобы он поскорее исчез и оставил меня в покое… Не нужна мне его забота!

Выхожу в комнату, лезу в коробку с лекарствами и демонстративно сама обрабатываю руку спреем от ожогов. Не позволю ему ко мне прикасаться! Ещё чего… Пусть свою жену лечит.

Павел неотрывно наблюдает за сыном во время завтрака. Ребёнок больше не ворчит, но смотрит на гостя очень настороженно.

- Я только сегодня обратил внимание, как Ваня похож на Андрюху, – задумчиво выдаёт Паша, когда я поднимаюсь убрать со стола. – Мне и раньше казалось, что он мне кого-то напоминает, но я был непозволительно невнимателен…

- …и поразительно глуп, что в молодости тебе не было характерно, – заканчиваю фразу за него.

- Может, ты и права… – на удивление не спорит. Это точно тот самый заведующий хирургией, который несколько месяцев назад отчитывал меня как нашкодившую школьницу?

- Ваня, конечно, похож, – возвращаюсь к разговору о ребёнке. – Думала, ты сразу заметишь. Была уверена, что ты быстро сложишь дважды два – его возраст и внешнее сходство – и всё поймёшь.

- Шутишь? Я не помню, сколько лет назад мы с тобой развелись. Как я мог что-то высчитывать? Да и зачем, если я даже мысли не допускал, что ты могла быть тогда беременной? До сих пор с трудом в это верю. Вчера, когда ты сказала, что с судом не получится, я поначалу подумал, что дело в Ваниных проблемах со здоровьем. Потом уже закралось крохотное подозрение, что он – мой родной сын. И то не был до конца уверен, пока ты сама не озвучила…

В то, что он говорит, сложно поверить. Но, с другой стороны, это объясняет его странное поведение. Видимо, мне всё же стоило с ним поговорить, как только мы встретились в больнице. Может, удалось бы избежать многих недоразумений.

- Я думала, что ты всё знаешь, просто не хочешь от меня ребёнка. Ещё и не совсем здорового. У тебя – своя семья, нормальный сын. Ване в твоей жизни нет места.

- Сын? Кого ты имеешь в виду? У меня нет детей, если не считать Ваню, и я не женат.

Наступает моя очередь удивляться.

- А как же Андрей? Он – твоя копия.

Хочу ещё спросить о Вере, но решаю, что это – не моё дело.

- Андрюха – мой племянник. Ты же знала мою сестру? Её муж погиб, когда она беременная была. И теперь мы все понемногу возимся с малым. Эта война… Всю жизнь вывернула наизнанку, всё перепаскудила, столько людей забрала... Ни черта не помню, что было до неё, будто и не жил тогда вовсе. Особенно после контузии с головой происходят странные вещи.

- Война… Война отняла у меня всё и всех… – тяжело вздыхаю. – Только Ваню пожалела. И то не отпускает никак из своих цепких лап.

- Расскажешь?

Отрицательно мотаю головой. После того, что Павел наговорил мне в последний день в больнице, совсем не хочется делиться с ним своими переживаниями и воспоминаниями о том страшном времени.

- У Вани травма с войны?

Киваю. Всё равно рано или поздно придётся об этом рассказать. Но, может быть, когда-нибудь потом, сейчас у меня нет на это никаких моральных сил.

- Вы поэтому оказались за границей?

Вынуждена снова кивнуть. Не хочу с ним это обсуждать! Павел, к счастью, уводит разговор в другую сторону.

- Как прошла операция? Что говорят врачи?

- Говорят, что всё идёт по плану, но пока без костылей ходить не разрешают, и мы не рискуем. Есть надежда…

- Покажешь мне его заключения?

- Сейчас? Ты же вроде бы спешил?

- Как хочешь. Можешь на мыло прислать потом, я посмотрю в спокойной обстановке.

Соглашаюсь. Наверное, он имеет право знать о здоровье сына. Сейчас пока трудно свыкнуться с мыслью, что Ваней может интересоваться кто-то, кроме меня.

Павел опускает голову и закрывает лицо руками. Не знаю, о чём он думает. Надеюсь, ему очень больно. Но мне его совсем не жаль.

Ваня снова появляется на кухне.

- Мама, когда мы уже пойдём гулять?

- Сейчас, дорогой, я начинаю собираться. А ты пойди посмотри, сколько там градусов.

Недавно им в школе объяснили, как определять температуру воздуха, и сын уговорил меня повесить на окно термометр.

- Павел, тебе пора. Кажется, я ответила на все твои вопросы, – приходится выпроваживать, поскольку уходить он не торопится.