– Не, мелковат, ты для меня мальчонка, да и борода не растет!

– Борода в женщине не главное! – раздалось за спиной. Мы обернулись. За нами стоял Владимир, с совершенно каменным лицом. Вот эта его манера всегда говорить с серьезным видом сбивала людей с толку. Почему, мне не ясно. Ведь всегда можно посмотреть человеку в глаза, смеются они или нет. С первого взгляда видно, что в них пляшут озорные огоньки. И смотрит он на нас с задором.

– Вы девушки решили, когда биться будете?

– Весной, наверное, я клинок у «Зареченцев» заказала. Но доспех некогда пока что делать, одиннадцатый класс все же, – отрапортовала я.

– А я не знаю, – ответила Марина грустно, – Я попросила у родителей деньги на железо вместо выпускного платья. Как дадут буду в свободное время бригантину собирать.

Повисла тишина, мы с Вовой смотрели на подругу с неприкрытым удивлением.

– Марина, а как же выпускной, платье, ресторан, танцы, рассвет над рекой?

– Не надо мне это все! – ответила она более резко, чем хотела, и извинившись отошла.

Я что бы не стоять с Владимиром наедине, то же пролепетала что-то про закончившееся питье, и ретировалась в сторону котла. Меня сильно удивило заявление подруги. Я не помню ни чего такого в прошлый раз. Хотя если бы она променяла бальное платье на доспех, то, наверное, я бы эту историю знала. Всплыло в памяти, как мы с мамой пошли покупать мне платье на выпускной. Воздушное, голубое, с вышитым лифом. А потом как у трети девочек в классе были голубые платья, и нас намучился расставлять фотограф. Невольно улыбнулась. Пока меня за платьем не звали.

Погрузившись в мысли, не заметила, как почти налетела на Геннадия. Круто разворачиваться и идти прочь было бы не вежливо. Мне и так рядом с ним изменяли выдержка и хорошие манеры. Хотелось взять его за грудки, трясти и орать: «Смотри! Смотри! Видишь шрамы и рубцы на моем сердце!? Это все твоих рук дело! Это ты растоптал, уничтожил все что между нами было! Превратил мою душу в ледяную пустыню! Поэтому не смей говорить со мной, подходить ко мне, смотреть в мою сторону!». Странная, кстати реакция. Я уже лет десять полагала, что мне глубоко безразлично все, что между нами было, и чем все закончилось. Гормоны что ли выверт такой дают?!

Умом я понимала, что веду себя глупо и неадекватно, уговаривала, что прошло много, много времени, что виноваты оба, а вот этот конкретно парень в этом конкретно измерении вообще ни при чем! Но в данном случае все доводы разума были тщетны. Поэтому, я мысленно, представила, как убираю все свои эмоции, страхи, крики в коробочку, коробочку закрываю на ключ, а ключ кладу в карман. Эту практику, я придумала сама себе как раз после развода с Геной. Устав плакать, я закрыла глаза и «посмотрела» на свое сердце, на нем не было живого места: все в ранах, ожогах, язвах. Такое в руки страшно брать, не то, что пользоваться. И тогда я первый раз представила коробочку. Аккуратно, чтобы не повредить положила его туда, закрыла на ключ, и оставила заживать. Почти год, я ела, пила, ходила, улыбалась, работала. Но внимательно следила, чтобы шкатулка была закрыта…

– …и костюм хороший. Тебе здесь нравится? – Кажется настраиваясь на разговор, я пропустила его часть. Не беда.

– Нормально, – буркнула, я даже не стараясь поддержать беседу.

– А я вот пошиться не успел. Хотел на Русь.

– Не хотел, – фраза вылетела прежде, чем я успела закрыть рот.

– Что? Почему не хотел?

Я подняла на него глаза, и как маленькому объяснила:

– Ген, ты не хотел. Потому что если человек хочет, то ищет возможности, а если не хочет, то – оправдания. Значит – не хотел. А что ты хочешь, Гена, на самом деле? О чем мечтаешь в самых диких снах? От чего у тебя загораются глаза и чешутся руки? Без шелухи родительских чаяний, без навязанных чужих идей и авторитетных мнений? Чего хочешь именно ты сам? Забыл? – Говоря это я внимательно смотрела на его лицо. Там было смятение, шок, непонимание. Вдруг, меня отпустило. Так резко как начинается и проходит судорога. Я увидела перед собой пацаненка, которому то двадцать только через месяц будет. Тепличного, мягкотелого, незлого, но совершенно не приспособленного к жизни. На секунду возникло и прошло чувство жалости.

– Удивлен, не понимаешь? – тем не менее продолжила, почти шепотом. – А ведь это так важно: видеть цель, идти к ней, бороться, добиваться. Тебе сказали, куда поступить – ты поступил, сказали переехать в другой город – переехал, позвали тусоваться – пошел. Ты веришь в мистику, покупаешь лотерейные билеты, мечтаешь, что на тебя свалиться богатство и счастье, и ни чего для этого не делаешь. Поверь мне, если плывешь по течению, то обязательно куда-то прибьешься, но до своей цели надо грести!

Развернулась и ушла. Я и так сказала больше, чем планировала.

Геннадий Майоров

Реконструкторы отбились, поели шашлыков, собрались и разъехались. Без машинные загрузились с рюкзаками в автобус. Расселись на сиденья. Галдели, обмениваясь впечатлениями. Хвастались ушибами. Напротив меня уселись Марина и Владимир, и о чем-то тихо спорили. Алису забрал на машине хмурый отец.

Я прислонился головой к окну и прикрыл глаза, в голове было пусто. Мысли ворочались холодными, толстыми, неуклюжими щупальцами. Вдруг, не осознано слух выхватил обрывок фразы:

– Не, а у меня постоянное чувство, что она нас всех насквозь видит.

По спине пробежал липкий холодок. Снова воскресли в памяти пасмурные глаза, и странные слова: От чего у тебя загораются глаза и чешутся руки?

Все это время он не позволял себе думать об этом. Вспоминать, как же приятно было чувствовать радость от успеха, когда прописанный код превращался в программу, простенькую, но работающую без сбоев…Мать, тогда посмотрев в компьютер, только и сказала «хватит дурью маяться, тебе в институт поступать». Откуда Алиса могла это знать? Кто-то сказал? Нет. Да он и не рассказывал ни никому. Вычеркнул, забыл вместе с чувством обиды и разочарования. Даже самому себе не признавался никогда. И вот, содрала бинты обыденности, а под ними – рана не зажившая. Надо же…

– Думаю, что она просто хорошо в людях разбирается, – ответила на мой мысленный вопрос Марина, а потом с хитрецой добавила, – Сказала, что ты ей как брат.

Вова хмыкнул в бороду, и совершенно серьезно произнес:

– Будь она моей сестрой, давно бы через колено положил, да по мягкому месту прошелся хворостиной за то, что косу отрезала. Ты то волосы хоть нетрожь!

– Не буду, – с улыбкой в голосе, отозвалась соседка.

– Слушай, – продолжал тем временем Владимир, – У меня дома коробка стоит с пластинами нарезанными, я планировал колонтарь делать, да передумал. Может зайдешь ко мне на днях, глянешь, вдруг тебе на бригантину подойдут?

– Хорошо.

Кажется, у этих голубков все налаживается. Хотя вначале Вова явно в сторону Алисы поглядывал, интересно она ему то же что-то сказала такое, от чего он решил, что безопасней на подругу переключится?

Слова Алисы вертелись в голове. Больно жалили, правдой, душу. Действительно, его мать найдя молодого мужа первым делом сплавила сына в другой город в институт, чтобы глаза не мозолил, так сказать. Ему выбрали престижный факультет, который он терпеть не мог, и уже пару раз был на грани отчисления, но взятки с одной стороны и угрозы оставить без содержания с другой делали свое дело. Ему сняли хорошую квартиру, ему ежемесячно присылали денег. Все у него было хорошо. Кроме очевидного. Сам по себе он ничего не представлял. Ноль, тряпка, пустое место. Настолько никчёмный, что даже не замечал этого, пока носом не ткнула мелкая пигалица! Горько усмехнулся: «Что ж, Алиса, ты спрашивала, что я хочу. Пожалуй, я хочу, что б ты смотрела на мня по-другому. И добьюсь этого!!»

Алиса Беляева

По литературе проходили поэтов серебряного века. Мне только, кажется, или эта тема из года в год кочует? Разбирали биографию, основные произведения. Я удобно разложилась за партой (все же в сидении одной больше плюсов чем минусов), и внимательно слушала. Урок был мне интересен: во-первых, учитель всегда преподавала настолько вдохновленно, что не заразиться ее любовью к литературе было не возможно. А во-вторых, мне действительно нравились поэты серебряного века. В младших классах я часами могла любоваться на портрет Есенина в кабинете чтения. Став старше мне стала нравится красивая простота стихов Ахматовой, в выпускных классах привлекла дерзость Маяковского. А вот с Сергеем Александровичем, отношения, напротив испортились. Слишком уж мягкими, лиричными, приторными казались его стихи. Каковым же было мое удивление, когда много лет спустя мы с Колей в Северной столице попали на рок концерт памяти Есенина. Тогда мне открылся новый: вызывающий, яркий, грубый в своей гениальности поэт. Я купила и прочла сборник его стихов. Тогда стало понятно, что школьное образование сглаживало, цензурировало, показывало творчество только с одной только стороны.