– Хватов, тебе предстоит совсем не легкое дело, и сделать его надо без единого сучка и задоринки. Да ты Эдуард Николаевич расслабься. Не надо так тянуться передо мною и изображать усердного служителя закона. В предстоящем деле, которое я поручаю тебе и думаю, что ты его выполнишь блестяще, мы с тобою равны, хотя я по-прежнему являюсь твоим начальником. Выполнишь его хорошо, пойдешь на повышение и займешь мое место. При провале задания и плохом исполнении, ты уж брат извини, обеспечу трибунал: таковы у нас законы и правила игры. Повторяю задачу: надо доставить нашего арестанта в столицу для проведения дальнейшего следствия и наказания, что и будет указано в казенных бумагах. Но я думаю, впрочем, так же, как и ты, что лучше будет для всех нас, когда Ульянов не доедет до нашей столицы. Не исключена и попытка к бегству при конвоировании, или открытое нападение на наших сотрудников, вынужденных применить оружие. А, зачем я тебе рассказываю и поучаю, говоря о банальных случаях. Надеюсь и знаю, что ты неоднократно проделывал подобные упражнения над подследственными и прекрасно знаешь, как надо вести в критических ситуациях. Выедешь завтра с Ульяновым с утра. Возьми с собой офицера и двоих сотрудников из оперативной части. Я дам соответствующие распоряжения. Твоя задача: спровоцировать Ульянова на побег и ликвидировать его при попытке к бегству. Напоминаю, что событие должно выглядеть убедительно и натурально, да так, чтобы не одна комиссия (а, она появится после ликвидации изменника) не могла бы заподозрить что-либо с нашей стороны и тем, более, обвинить нас в халатности. Надо дерзкий побег Ульянова обставить так, что было бы и ежу ясно, что произошла ликвидация вражеского агента, попытавшегося сбежать из-под стражи. Все ясно, Хватов?
– Так точно, товарищ полковник! Разрешите выполнять ваше указание?
Хмурое, темное утро, с пронизывающим насквозь ветром и хлопьями липкого, мокрого снега, беспорядочно снующими в утреннем полумраке и быстротающими на сырой хваченной первым морозцем пожухлой траве. Наступил девятый час, но на улице было темно и, поэтому, Хватов задержался с выездом, внимательно осматривая автозак, на котором планировалась перевозка Ульянова. Убедившись в достаточном количестве бензина и моторного масла, он тщательно осмотрел состояние двигателя под капотом и остался довольным. «Техника исправна. Осталось доставить нашего арестанта». Приказав Пилипенко привести Хватова, он забрался в кабину машины, пытаясь более тщательно обдумать ход дальнейших действий. Хотя, планируемое отчетливо сидело у него в голове, тем, не менее, по собственному опыту, Хватов знал, что любая малейшая деталь, не продуманная до конца, может привести к неприятным последствиям и совсем неожиданным результатам. Александр Ульянов давно понял, какую роль в, так называемом, деле антисоветчиков, сыграл его бывший друг Эдуард Хватов. Мало того, что он явно действовал по личным карьеристским мотивам, он вдобавок, лишил всего привычного обихода жизни близких ему людей и, в первую очередь, любимую Машеньку. Ульянову грозила реальная угроза от Хватова и его подельников. Его непосредственный начальник, руководитель следственного отдела полковник Соколов тоже оказался карьеристом и подлецом. Опасаясь за себя и дальнейшее продвижение по службе, он не остановил Хватова в его гнусных намерениях, а напротив, поддержал афериста, обрекая Александра на явную гибель. Подталкиваемый сзади конвоирами, со связанными руками, Ульянов, подходя к открытой двери стального фургона, остановился рядом с Хватовым, который молча курил, наблюдая за посадкой арестанта.
– Ты подлец, Хватов, вместе с Соколовым! Творите вы неправедное дело и прекрасно понимаете, что сделали. А с тобою я обязательно встречусь и тогда я посмотрю: каков из тебя настоящий мужик.
По усмешке, выступившей на напрягшемся лице Хватова и по тонкому прищуру плотно сомкнутых глаз, выдававшее плохо скрытое презрение, Александр отчетливо понял, что не до какого военного трибунала и не до какого суда, он сегодня не доедет. «Выведут меня в поле, где-либо посредине пути, подальше от людских глаз, да и шлепнут на месте из наганов, объяснив начальству, что пришлось ликвидировать арестанта, так как им была совершена реальная попытка к бегству. «Вот и все! И на этой печальной ноте закончится моя земная жизнь, а злодеи, которые придумали и осуществили свои дьявольские замыслы, будут жить долго и процветать. Но не все так плохо, как мне кажется. Бывало и хуже. Хватит мне раскисать как баба или, вернее, женщина, от которой ушел очередной любовник. Сейчас, на кону стоит моя жизнь, и сегодня мне придется изо всех сил поднапрячься, чтобы суметь выжить».
Дорога до столицы занимала около четырех часов. Большей частью, она была выложена старинным булыжником, но ближе к столице дорога имела твердое покрытие. Александр сидел в железном коробе, где не было никаких оконцев, и он мог видеть впереди сидящих напротив друг друга конвоиров, нещадно курящих дешевый крепкий табак. Иногда, эти ребята, переговаривались между собой, обильно снабжая словесные выводы матерными словами, набор которых, судя по их размаху и диапазону, был внушительным, и мог вызвать неподдельную зависть истинному ценителю русского фольклора. Но Александра не интересовали побасенки своих тюремщиков, занятых неприличными любовными анекдотами, которые они рассказывали, перебивая друг друга. Но, иногда, кто-то из них обращался к зарешеченной дверце, за которой находился арестант, и неохотно открывая рот, цинично цедил сквозь плотно сжатые, прокуренные зубы:
– Как у тебя дела, капитан? Еще ты гнида шевелишься и живой. Но жить тебе скотина осталось совсем ничего. Вот когда наши «специалисты» пообломают тебя, то ты проклянешь день, когда появился на свет.
И далее, как обычно, следовала матерная фраза, где слова мать и тебя ети…виртуозно переплетались между собой. Хватов и Пилипенко, сидя в кабине, молчали всю дорогу. Каждый из них размышлял о своем, о том, что ему было ближе всего. Пилипенко раздумывал о том, что сегодня ему не удастся насладиться в объятиях вновь приобретенной любовницы – молодой, пышнотелой Люськи из милицейской столовой, где она устроилась на работу буфетчицей. «А, я обещал ей, что приду, сегодня обязательно и целую ночь, мы проведем вместе. Но, теперь, навряд ли встреча состоится. Из – за проклятого Ульянова, я должен лишиться неземных удовольствий, на которые я рассчитывал сегодня вечером. Чертов изменник и мое начальство. Пошли они все далеко на хутор, ловить бабочек вместе с моим начальником и Ульяновым». Он, непроизвольно, от наплыва подобных мыслей, широко открыл щербатый рот, и смачный плевок оказался рядом с блестящим хромовым сапогом Хватова.
– Ты что мне здесь Пилипенко творишь! Ты не на своем грязном хохляцком базаре, где лузгают семечки, где попало. Немедленно останови и вытри скотина здесь все тщательно. А это тебе урок.
И размахнувшись, как следует, Хватов от всей души приложился кулаком в живот лейтенанта. Пилипенко поневоле согнулся, и некоторое время жадно глотал холодный, осенний воздух, редкозубым, большим ртом, смахивающим на пасть щуки.
– Так будет лучше, Пилипенко. Сделаем пятиминутный перекур на воздухе, да и капитану нашему, как я полагаю, тоже надо облегчиться, а то, наверняка, он обоссал…, если не сделал еще большего.
И Хватов засмеялся неестественным, циничным смехом, своей, как ему показалось, удачной шутке.
– Выходи, Ульянов! Шевелись быстро, контра. Мне тоже надо сходить в кусты.
Он подтолкнул прикладом винтовки Ульянова и вывел его наружу. Пилипенко стал осматривать мотор арестантской машины, бормоча про себя различные ругательства направленных против всех и вся на этом свете, но, в первую очередь, адресованных Хватову, последствия удара, которого он ощущал до сих пор. Остальные сгрудились в кучу возле капитана и ждали его дальнейших указаний.
– Вы двое, ведите арестанта, куда следует. А остальные, пока пусть курят.
«Ребята! Кажется, мы и приплыли. Похоже, на конечный пункт моего назначения. Никто со мною дальше церемониться не станет. Пройдет две-три минуты и все – моя жизнь закончится. Надо именно сейчас попробовать уйти от конвоя, потом будет слишком поздно». Ульянов внимательно осмотрелся, как позволяли обстоятельства, и понял, что они стоят на заброшенной дороге, рядом с которой находились обширные карьеры, из которых прежде добывали песок и известь для новостроек столицы. Сейчас, бывшие разработки находились в запустении и не использовались, по крайней мере, последние десять лет. Развязав руки Александру, якобы для того чтобы он мог облегчиться, конвоиры подвели его к ближайшим кустам, тонко звеневшими обледенелыми ветвями в пронизывающих токах холодного северо-западного ветра. Один из сопровождающих его сержантов злобно произнес, цедя сквозь плотно сжатые губы каждое слово:
