Я смотрю вниз на большой зеленый изумруд. Мои нервы напряжены, мышцы подергиваются; все идет именно так, как я хочу. Но я стараюсь сохранить обыденное и ровное выражение лица.

Вздохнув, я поднимаю руку и почесываю уголок уха, прежде чем снова встретиться с ней взглядом.

— Что насчет него?

Она показывает жестом на украшение.

— Ты мне скажи. Это то, в чем ты хорош, верно?

Я беру его в руки. Тонкая розово-золотая цепочка прохладна на моих пальцах, пока я рассматриваю драгоценность.

— Ты получила это от того своего парня? — я смотрю на неё, левая сторона моего рта приподнята.

Она улыбается.

— От моего папочки.

— Так они называют это в наши дни?

Её глаза сужаются.

— От моего отца, ты гребаный извращенец.

Усмехаясь, я снова смотрю на ожерелье, прежде чем положить его обратно на стол.

— Ну, скажи своему папочке, что он нужно получить возмещение.

Её лицо опускается, и Зик садится вперед.

— Что прости? — прошипела она, её рука обхватывает цепочку и подносит её к груди.

Я пожимаю плечами.

— Это красивый камень, но он не настоящий.

— Тогда какой же он? — спрашивает она, глядя на драгоценный камень, как на яд.

— Синтетический? Да хрен его знает.

Она насмехается.

— Думаю, я бы смогла определить.

— То, что ты что-то думаешь, не делает это правдой.

Я протягиваю руку и беру её в свою, слыша её резкий вдох, когда я это делаю. Проведя пальцем по поверхности драгоценного камня, я поднимаю наши ладони так, что они отражают свет.

— Смотри. Видишь, какой камень? У него желтый подтон, — я двигаю наши руки, позволяя «изумруду» сиять. — Настоящие изумруды имеют чистый зеленый или голубоватый оттенок. Никогда не желтый.

— Но он выглядит безупречно, — она наклоняет голову.

— У настоящих изумрудов есть недостатки, милая. Как и у всех нас.

Зик кашляет.

— Как мы можем быть уверены, что ты говоришь правду?

Переглянувшись с ним, я намеренно провожу большим пальцем по тыльной стороне руки Дороти, прежде чем опустить её на стол.

— Никак.

В двадцать четыре всё по-другому.

Я уже давно перестала отмечать свой день рождения. После смерти Нессы не осталось никого, кто мог бы заставить меня праздновать, никого, кто заботился бы об этом настолько, чтобы даже помнить.

Но формально сегодня именно этот день.

Забавно вспоминать время, когда я была ещё ребенком. Я проводила весь свой день рождения, пытаясь представить, как это было, когда я родилась; как отреагировала моя мама, когда произвела меня на свет.

Плакала ли она?

Прижала ли она меня к своей груди и почувствовала ли, как наши сердца синхронизировались?

Был ли там мой отец, державший её за руку?

— Сколько ещё осталось?

Хрипловатый голос отца доносится до моих ушей, и мои плечи напрягаются от этого вторжения. Я не поворачиваюсь к нему, не сводя глаз с цветочного бутона в моей руке. Я поворачиваю его туда-сюда, осматриваю маленькую корону на верхушке и убеждаюсь, что концы не загибаются вниз, а затем беру лезвие и делаю неглубокий надрез на боку.

— Алло, есть кто дома? — лает он. — Я задал тебе вопрос.

Он находится в моем периферийном зрении, прислонившись к стене моей оранжереи с татуированными руками в карманах и серебристыми волосами, зачесанными назад.

— Я тебя услышала, — бормочу я, делая ещё один маленький надрез.

— И?

Я отпускаю мак и крепко сжимаю кулак вокруг рукоятки моего инструмента, поворачиваясь к нему лицом.

— И? — повторяю я. — Это единственная причина, по которой ты здесь? Чтобы проверить мой прогресс?

На его лице появляется забавная ухмылка, и я ненавижу, как скачет моё сердце, когда это происходит.

— Конечно, нет, Жучок.

Это прозвище царапает мою кожу.

— Ты нужна мне сегодня в «Винки».

И точно так же трепет надежды разбивается на тысячу осколков, пронзающих мой желудок при падении. Вздохнув, я возвращаюсь к макам и мысленно отсчитываю от десяти.

— Эвелин. Не игнорируй…

— Около половины из них готовы, — перебиваю я. — Но пройдет неделя, прежде чем я буду готова начать химический процесс.

— Неделя?

Еще один надрез, на этот раз на новом бутоне.

— Может быть, больше.

— Это слишком долго.

— Как есть, — я пожимаю плечами, раздраженная тем, что он приходит в моё пространство в мой день рождения и ведет себя так, будто я делаю недостаточно. — И я не поеду в «Винки».

Он выпрямляется.

— Ты едешь.

— Нет, — говорю я снова. — Не еду.

Костяшки пальцев побелели, когда я сжимаю инструмент так крепко, что это перекрывает кровообращение.

Он вздыхает, проводит рукой по лицу и стонет.

— Послушай, Жучок. Я ввожу нового парня.

Я не говорю ни слова, вместо этого просто продолжая работать над стручками, медленно продвигаясь вниз по ряду.

— Ты слышала, что я сказал? — спрашивает он.

Надрез.

— Я тебя услышала.

Честно говоря, он действительно чертовски глуп, если думает, что уже не узнала об этом. Я знаю всё, что происходит, как ещё он думает, что наш бизнес держится на плаву?

— Ты мне нужна там сегодня вечером, чтобы представлять меня. Убедись, что он тот, кому мы можем доверять.

— А если это не так? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

— Тогда это не так.

На самом деле он говорит, что хочет, чтобы я сделала грязную работу. Опять.

Я поворачиваю голову, глядя на него краем глаза.

— Разве ты уже не попросил Дороти встретиться с ним? Что она думает?

Он прочистил горло, его лицо побагровело.

— Дороти… сражена наповал. Я не могу довериться тому, что она не позволит этому затуманить её рассудок.

Я поднимаю брови, потому что это меня удивляет. Дороти любит быть в центре внимания, но обычно она использует мужчин и злоупотребляет ими в своей жизни, никогда не соглашаясь на большее, чем интрижка на выходные. Потому ли это, что она не хочет быть привязанной, или потому что она социопат, я не знаю.

Если честно, меня это не волнует.

— Жучок. Ты нужен мне в этом. Ты нужна своей семье.

Мой желудок сжимается от его слов, как это происходит каждый раз, когда он говорит это, и голос Нессы шепчет в глубине моего сознания.

«Нет никого лучше семьи, Эви, и нет места лучше дома. Мы должны держаться вместе.»

— Ладно.

***

— Я не знала, что ты приедешь.

Дороти появляется рядом с местом, где я сижу в баре, её рубиново-красные губы поджаты.

Я смотрю на неё, погружая пальцы в маленькую миску с зелеными оливками, которые я украла с подноса с гарниром, и широко улыбаюсь.

— Сюрприз.

Она открывает рот, но прежде чем она успевает вымолвить слово, Зик подходит к ней сзади, на его лице появляется ухмылка, когда его взгляд переходит с неё на меня.

— Оно живое! — он прижимает руку к груди. — Я весь день пытался дозвониться до тебя.

Из всех, кто работает на моего отца, Зик, несомненно, мой любимчик. Он один из единственных людей, которых я могу терпеть, и за эти годы он достаточно измотал меня, чтобы я действительно наслаждался его обществом.

— Была занята.

Я отправляю в рот ещё одну оливку.

— Чем? — Дороти насмехается. — Ты снова общаешься с тем неудачником из твоей средней школы?

Я скрежещу зубами, пытаясь сдержать раздражение от её постоянных придирок. Конечно же, она говорит о Коди. Она убеждена, что мы любовники, и я позволяю её воображению разгуляться, потому что то, что она думает обо мне, меня не касается.

Однако правда далека от этого. Коди — компьютерный гик, и я поняла, когда он сел рядом со мной на уроке химии, что подружиться с ним в перспективе будет выгодно для меня. Поэтому я держала его рядом и терпела его компанию, зная, что он будет в моем углу, когда мне понадобится. И хорошо, что я это сделала, учитывая, что сейчас он один из лучших хакеров в мире. Конечно, никто, кроме меня, этого не знает, и большинство людей согласны с Дороти, считая его неудачником, который потерпел неудачу в Кремниевой долине и вернулся жить в подвал своей матери.