Это не ложь, ботаника — очень трудоемкая работа, и мне действительно нужно часто проверять их, чтобы обеспечить постоянный поток опиума для изготовления «Летучей обезьяны».

Но я не поэтому не поехала.

Дверь кабинета распахивается, и входит Оскар. На его бледном лице выражение сосредоточенности, а его иссиня-черные волосы жесткие и идеально уложенные, зализанные назад с блеском политика. Его шаги замедляются, когда он видит меня, его рука останавливается там, где она ослабляла узел на галстуке.

— Так, так, так. У нас тут маленькая Эвелин Уэстерли, — его взгляд пробегает по моему телу. — Совсем взрослая.

— Привет, Оскар, — отвечаю я, выдыхая облако дыма.

— Тебя прислал отец? — он подходит ближе.

Я щелкаю языком, кладу кубинку на угол его стола. Его глаза следят за движением, сужаются, когда часть пепла падает на его шикарный пурпурно-золотой персидский ковер.

— Я здесь по поручению моей сестры.

— Которой?

Я наклоняю голову, внимательно наблюдая за его лицом. Я не ожидала, что он это скажет.

— Какой, по-твоему?

Его глаза прищуриваются, и на несколько мгновений наступает неловкое молчание, в котором мы заперты в напряженном взгляде. Наконец, по его лицу расползается ухмылка.

— Ты издеваешься надо мной?

— Знаешь, — я игнорирую его вопрос, проводя кончиками пальцев по дереву его стола. — Это хороший предмет мебели. Крепкий. Прочный, — стул скрипит, когда я двигаюсь вперед, стуча костяшками пальцев по столешнице. — На таком столе можно многое сделать.

— Хм, — его улыбка растет. — Так вот почему ты пришла ко мне? Чтобы проверить, насколько прочным может быть мой стол?

— О, Оскар, — смеюсь я, встаю и иду к нему. Его глаза полуприкрыты, и сильный запах одеколона проникает в мои ноздри, когда я приближаюсь. Я обхватываю пальцами его галстук, разглаживаю его и расправляю узел, прежде чем поднять голову и встретиться с ним взглядом. — О тебе что-то говорят, знаешь? Я подумала, что ты захочешь узнать.

— Правда? — он вздергивает бровь. — Что говорят?

— Говорят, что ты был в постели с Кантанелли.

Он скалится.

— Я тебя умоляю.

— Ты был близок с Нессой, так что считай это одолжением… визитом, чтобы напомнить тебе, откуда ты родом, — я похлопываю ладонями по лацканам его костюма. — Мне бы не хотелось, чтобы о таком важном человеке, как ты, ходили неприятные слухи.

Его тело напрягается.

— Вы угрожаете государственному чиновнику, мисс Уэстерли?

— Просто беседа со старым другом, — я пожимаю плечами.

— Ну, как бы ни была забавна эта беседа, — тянет он. — Сейчас не самое подходящее время. У меня через тридцать минут заседание городского совета.

— Конечно, я позволю тебе заняться этим.

Я обхожу его и иду к двери, мои каблуки щелкают по деревянному полу и отражаются от бежевых стен. Мои пальцы обхватывают металлическую ручку, и я поворачиваю её, но прежде чем полностью выйти, я делаю паузу и поворачиваюсь к нему лицом.

Он смотрит на меня, засунув руки в карманы, с выражением растерянности на лице.

— Знаешь… жаль, что у нас нет времени протестировать этот стол, — я вздыхаю. — Думаю, я просто спрошу комиссара Бока_{(второстепенный персонаж в Волшебнике страны Оз)}, насколько он прочный.

Я подмигиваю, и его ноздри раздуваются.

— Пошла вон из моего кабинета.

Смеясь, я поворачиваюсь на месте и ухожу, и чувство угрозы проносится по моим венам, как наркотик.

Через три часа я снова с маками, вдыхаю их аромат, пока пишу. Точнее, пока я пытаюсь писать. У меня творческий блок уже шесть дней, с тех пор как позволила Брейдену шептать стихи моей коже, пока я кончала от его языка.

Слова — это твоё безопасное пространство.

Я снова и снова провожу ручкой туда-сюда, конец ручки стучит по костяшкам пальцев, а затем по странице, создавая возбужденный ритм.

А Дороти он тоже шепчет стихи?

У меня внутри всё кипит от этой мысли, и я стону, бросая блокнот на землю. Закрыв глаза, я считаю в обратном направлении, сосредоточившись на дыхании и пытаясь заземлить себя. Но в моем мозгу проносятся воспоминания о Брейдене и Дороти. Они вместе развлекаются в Чикаго?

Я чувствую себя… использованной. Убогой. Слабой. Я должна была знать лучше, чем поддаваться. И дело не только в этом, я постоянно поддаюсь, снова и снова, упиваясь тем, как он заставляет мое тело петь. Я должна была прислушаться к своему внутреннему голосу, когда он с первого дня размахивал своим огромным красным флагом, как предупреждающим знаком, крича в моем подсознании.

Но впервые после Нессы чужой голос пробрался в трещины, и я начала слушать его вместо себя. Как собака Павлова, он без труда приучил меня принимать абсолютный минимум со своей стороны. Я жаждала общения, враждебность превращалась в возбуждение, когда он оказывался рядом, просто потому, что он уделял мне внимание.

И не важно, было ли оно негативным или позитивным, он хотя бы видел меня.

К тому же, я могу нехотя признать, что он лучший сексуальный партнер, который у меня когда-либо был.

Позволь мне быть твоим спокойствием в хаосе.

Чушь собачья.

Вздохнув, я запускаю пальцы в свои спутанные волосы, дергая за корни, пока жжение не прояснит мои мысли. Это не помогает, более того, чем дольше я сижу в тишине, тем больше я воспроизвожу в памяти каждую нашу с Брейденом встречу, ища какую-то причину за пределами физического, которая объяснит тягу, которую я чувствую.

И когда я дохожу до того вечера, когда он рассказывал мне о своей маме, прозрение срабатывает, как лампочка, взорвавшаяся в моем мозгу.

Вскочив со своего места на полу, я практически бегом несусь к своему телефону, беру его и набираю номер Коди. Он отвечает на третьем гудка.

— Не вовремя, малышка.

— Как умерла мама Брейдена? — выплевываю я.

— Я… кого?

— Парня, которого я попросил тебя проверить. Разве ты не говорил, что его мама умерла?

— Ааа… да. От рака. Когда ему было восемнадцать. Слушай, я могу тебе перезвонить?

Я бросаю трубку, в голове и в каждой конечности моего тела появляется боль, за которой следует гнев.

Чистая, неподдельная ярость.

Этот ублюдок солгал мне. Снова.

Я полагал, что «присматривать за моей дочерью» означает присматривать за ней во время мероприятия, но это явно не так. Меня назначили быть нянькой, кормить и поить Дороти, в то время как другие парни могут заниматься чем угодно. Меня это напрягает, заставляет задуматься, почему я не с ними.

Дороти, с другой стороны, не выглядит расстроенной из-за того, что её не включают, что не совсем удивительно, потому что она не подходит для этой жизни. Как будто она хочет быть частью бизнеса, но не понимает, что это за бизнес.

Кроме того, Фаррелл слишком опекает её, чтобы позволить ей действительно обладать какой-либо властью. Показывать своим врагам — даже тем, с кем вы заключаете сделки, — кто для вас важен, — это верный способ дать им оружие против вас в дальнейшем.

Взаимоотношения — это слабость, а когда вы играете в опасные игры, вы должны быть крепостью силы.

И вот я с Дороти, ем брускетты с закусками и пью вино в ресторане отеля. Это шикарное место, и хотя я знаю, что должен сосредоточиться на том, чтобы завоевать её доверие, чтобы её было легче встать на нашу сторону, я не могу отделаться от желания, чтобы через стол сидела не она.

Её волосы шелковистые и гладкие, красивого коричневого цвета, любой мужчина убил бы за то, чтобы погрузить в них свои пальцы.

Но я бы предпочел видеть их спутанными и черными.