— Оу?

Встав, я отхожу от него и иду к столу, проходя мимо Брейдена, когда заглядываю через плечо женщины.

— Пожалуйста, — шепчет она. — Я не…

— Шшш, — я кладу руку ей на плечо. — Всё в порядке.

Кирпичи разрезаны, кучки порошка переложены и перемешаны, прежде чем их перефасуют и снова промаркируют нашим логотипом. Я прищуриваюсь, глядя на наклейку на новом пакете. Она идентична моей: силуэт обезьяны с крыльями летучей мыши. Мое тело содрогается от смелости их повторения. Мои глаза продолжают двигаться по столу, отмечая пищевую соду и крысиный яд.

По краям моего зрения появляется чернота. Поворачиваясь на месте, я подхожу к Киллиану, который стоит, прижимая бумажное полотенце к кровоточащей ране на голове.

— Ты пичкаешь мои наркотики крысиным ядом, Киллиан?

Он скалится, щурясь на меня сверху вниз.

— Если ты не знаешь, что я делаю, то, возможно, ты не так важна, как тебе кажется.

Моя грудь сильно вздымается, и я реагирую прежде, чем успеваю остановить себя, нацеливаю пистолет на его колено и нажимаю на курок. Звук приглушен глушителем, но женщина кричит, и Киллиан быстро падает, его руки летят к ноге.

— Господи, блять, сумасшедшая сука! — кричит он.

Прежде чем я успеваю среагировать, Брейден оказывается рядом, его кулак летит в лицо Киллиана, а затем он тащит его за рубашку.

— Следи за своим языком.

Я ухмыляюсь ему, тепло распространяется по мне и немного заглушает гнев. Мило, что он защищает мою честь, хотя сам называл меня и более плохими словами.

— Я делаю только то, что мне, блять, говорят делать, — плачет Киллиан.

— Кто тебе говорит? — я наклоняю голову.

Он смотрит на меня, слезы текут по его лицу, кровь просачивается сквозь пальцы.

— Пошла ты, зачем мне говорить тебе всякую херню? Чтобы они меня убили, когда я это сделаю?

— Я убью тебя сейчас, если ты этого не сделаешь, — отвечаю я.

Молчание.

Хрустнув шеей, я ухмыляюсь и иду на кухню, открывая ящики, пока не нахожу большой кухонный нож. Сойдёт.

Молча, я подхожу к женщине, которая трясется на стуле за столом, и мягко улыбаюсь.

— Прости.

Я поднимаю пистолет и стреляю ей в голову. Она падает на стол, под ней растекается красное пятно и растекается по наркотикам, которые они уже испортили.

Рот Брейдена приоткрывается, когда он рассматривает сцену, его глаза словно каменные.

Подойдя к нему, я протягиваю ему пистолет.

— Подержи его для меня, щеночек, хорошо?

Его глаза сужаются от прозвища, но он делает то, что я прошу, его взгляд мечется между ножом, мертвой девушкой и снова назад, прежде чем он наконец поднимает оружие, держа его нацеленным на затылок Киллиана.

Я подхожу ближе, используя край лезвия, чтобы поддеть лицо Киллиана.

— Я не уверена, что ты понял меня раньше, поэтому позволь мне прояснить. Это не переговоры, и, несмотря на то, что ты можешь думать, я твой судья, присяжный и палач. Что означает, что ты будешь отвечать передо мной.

Я ввожу лезвие дальше, прямо под его челюсть, и меня охватывает тошнотворное чувство удовлетворения, когда оно встречает сопротивление, а затем погружается в его кожу, и кровь начинает капать на металл.

Он хнычет, и от этого звука у меня по позвоночнику пробегают мурашки.

— Почему ты решил, что это нормально — вскрывать мои наркотики?

— Он сказал мне это, — заикается он.

— Кто? Это Бенни сказал тебе сделать это? Твой двоюродный брат? — я мурлычу. — Скажи мне, и все закончится.

Он поджимает губы.

Вздохнув, я качаю головой, отдергиваю руку и убираю лезвие из-под его челюсти.

— Ладно, — говорю я, подхожу к столу и беру одну из переделанных пакетов, а затем возвращаюсь обратно.

Мои каблуки щелкают по деревянному полу, когда я двигаюсь к нему и киваю Брейдену.

— Оттяни его для меня, щеночек.

Челюсть Брейдена сжимается, и он смотрит на меня. Мое сердце начинает колотиться в ушах, когда я думаю, что он не собирается слушать, что, возможно, он не может справиться с тем, что произошло. Но затем, медленно, он кивает и тянется вниз, откидывая матовые светлые волосы Киллиана, пока не обнажается его порезанная шея.

— Ты не очень-то сопротивляешься, Киллиан, — говорю я, наклоняясь над ним с одним из пакетов. Я разрезаю его острием ножа. — Это почти разочарование.

Киллиан поджимает губы, и мои пальцы вырываются вперед, впиваются в его подбородок и разжимают их, его плоть застревает под моими ногтями. Я засовываю пакетик с переделанным героином ему в рот, порошок заполняет пустую полость, пока он захлебывается им и отплевывается. Я стараюсь отвернуть лицо, не желая, чтобы порошок случайно попал мне в ноздри.

Я крепко сжимаю его щеки, бросаю пакет и подношу плоскую часть ножа, чтобы закрыть ему рот.

— Глотай.

Слезы стекают по его лицу, и он дергается от хватки Брейдена. Брейден зажмуривает глаза, но удерживает его на месте.

Наконец, горло Киллиана подрагивает, когда он съедает сухой порошок.

— Думаешь, этого было достаточно, чтобы ты почувствовал себя хорошо, малыш? — мурлычу я, скользя лезвием вниз, пока оно не упирается в его яремную вену.

— Я собираюсь спросить тебя ещё раз, — шепчу я. — Кто?

— Лиам. Он хотел… хотел начать откладывать деньги. Чтобы мы могли уехать подальше от этого дерьма. От всех вас, гребаных ублюдков из Уэстерли.

Моя рука дергается на его спине, и он рванулся вперед, заставая меня врасплох. Мой нож вонзается ему в горло, хлещет кровь, теплая жидкость забрызгивает мою кожу. Его глаза закатываются назад, а вес его тела уменьшается, душа покидает его тело.

Я долго смотрю в шоке, тишина вокруг нас густая и тяжелая. Затем я отступаю назад и вздыхаю, глядя на беспорядок, мои руки окрасились в красный цвет.

— Что ж, прискорбненько.

Брейден отбрасывает тело Киллиана и встает, его глаза пусты, он смотрит на меня так, будто никогда не видел меня раньше.

Мой желудок скручивает, но я отгоняю это странное чувство. Это не новость, что людям иногда не нравится то, что они видят, и то, что он понял, что я не та девушка, которую он создал в своей голове, — это хорошо.

— Позвони Зику, — инструктирую я. — Скажи ему, что нам нужно встретиться в химчистке.

Брейден сглатывает, его адамово яблоко подпрыгивает.

Я щелкаю пальцами перед его лицом.

— Алло? Ты там жив? Давай. Он поймет, что это значит.

А потом я разворачиваюсь и выхожу за дверь, марширую обратно к машине и проскальзываю внутрь, дрожащими руками тянусь в бардачок, хватаю детские салфетки, чтобы попытаться оттереть кровь.

Я молчу по дороге в поместье.

Эвелин тоже не говорит, её испачканные руки слегка дрожат там, где они лежат у неё на коленях. Я не могу понять, то ли это от адреналина, то ли от того, что она не так хладнокровна, как пытается казаться. Я ненавижу себя за то, что меня это волнует в любом случае.

Мои мысли разлетаются в тысячу разных направлений. Сожаление о том, что не остановил её. Беспокойство, потому что я уже наполовину убедил себя, что всё в порядке. Что я должен был стоять в стороне и ничего не делать.

Если бы я вмешался и спас их, это бы сорвало моё прикрытие, а если быть до конца честным, спасение двух наркоторговцев не входит в список моих приоритетов. Мстительная часть меня считает, что они получили по заслугам.

Еще хуже то, что, несмотря на всё это, я не чувствую злости на Эвелин. Всё, чего я действительно хочу, это убедиться, что с ней всё в порядке. И это полная чушь, потому что именно она была причиной всего этого.

Я не хочу думать о том, что это значит для меня, потому что, хотя не показывать эмоции — это важно для работы, я всё ещё федеральный агент. Мне должно быть не всё равно. Но когда речь идет о дегенератах, которые добровольно подмешивают яд в наркотики, вызывая передозировку и смерть, мне становится трудно.