Я пожевала губу, мои брови нахмурились, пока я вдумывалась в её слова. Я не думала о том, какой ведьмой я хочу быть. Честно говоря, я не знала, что есть выбор. Смущение захлестнуло меня, и я подумала, не осудят ли меня люди, если я выберу не ту.

Дороти смеется, входя в зал, за ней следует наша мама.

— Не может быть, чтобы она была хорошей. Посмотрите на неё.

Глаза Нессы сужаются, а у меня в груди всё переворачивается, когда я вижу, что мама, как обычно, восхищается Дороти и полностью игнорирует меня.

Я сжимаю пальцы, переминаюсь на ногах, внезапно чувствуя, что мой самодельный костюм — это глупость. Особенно рядом с Дороти, которая одета в сверкающее розовое бальное платье, с замысловатой серебряной короной на голове и волшебной палочкой со звездой на конце.

— Вау. Кем ты должна быть? — спрашиваю я, восхищаясь её костюмом.

Ухмылка Дороти расширяется, и она кружится по кругу, платье переливается.

— Я принцесса фей, да, мама?

Наша мама смотрит на неё сверху вниз, проводя рукой по кончикам идеально завитых волос Дороти.

— Верно, малышка, — она смотрит на нас. — Разве она не выглядит великолепно? Мы специально сшили наряд.

Мои пальцы сжимаются так сильно, что начинают болеть. Несса скалится.

— Господи, мама.

— Глинда_{(отсылка к Глинде — доброй волшебнице Юга, правительнице страны Кводлингов)}! — Голос отца доносится из коридора. — Тащи свою задницу сюда. Сейчас же.

Улыбка мамы спадает, и она мотает головой, прежде чем обернуться к Дороти.

— Я вернусь позже. Весело проведи время сладости-или-гадости, хорошо? Помни, что я тебе говорила.

Дороти кивает, улыбаясь, и наша мама нагибается, чтобы поцеловать её в лоб, а затем разворачивается и спешит прочь.

Несса выдохнула, нацепила улыбку и хлопнула в ладоши.

— Ладно, пойдемте уже, пока другие не украли все хорошие конфеты.

— Хороший костюм, Дороти, — шепчу я, шагая рядом с ней и беря черное ведро в форме котла, стоящее на кухонном столе.

Она сморщила нос, глядя мимо меня на Нессу.

— Я буду снаружи. Здесь воняет.

У меня болит в груди, и я смотрю на пол.

Рука сжимает моё плечо, и в поле зрения появляется лицо Нессы.

— Знаешь? Я определенно думаю, что ты хорошая ведьма.

Я киваю, пытаясь сдержать рыдания, которые хотят вырваться наружу. Я сглатываю свои слезы, глядя на пустой коридор, где исчезла Дороти. Она такая глупая, она думает, что только потому, что ей восемь лет и она мамина любимица, она лучше всех.

Что-то тёмное и тяжелое скручивается у меня внутри, нагревая моё тело по мере того, как оно распространяется. Хорошие ведьмы помогают людям, но мне совсем не хочется помогать ей. Или кому-то ещё, если уж на то пошло.

— Нет, — говорю я, напрягая позвоночник и глядя на пустое пространство. — Я плохая.

Это был последний Хэллоуин, когда я видела свою маму. До того, как отец уехал, а она решила, что слишком хороша, чтобы растить детей в одиночку.

Позади меня раздаются шаги, и мой позвоночник напрягается, выталкивая меня из воспоминаний.

Я приходила сюда каждое воскресенье в течение последних семи лет, и никто никогда не следил за мной. Никому не было дела до того, что я вообще пропадала. Они никогда нет дела.

Зик появляется рядом со мной и садится рядом, скрестив ноги. Я вздыхаю, хватаю опавший лист и кручу его в пальцах.

— Что, даже не поздороваешься? — спрашивает он после минуты молчания.

Я пожимаю плечами, не сводя глаз с коричневого и золотого листа, крутящегося в моей руке.

— Вот почему ты моя любимица, — вздыхает он, опираясь на локти и вытягивая ноги перед собой. — Никакой пустой болтовни.

Он вынимает сигарету из-за уха и достает из кармана зажигалку, чиркает концом и пускает в небо колечко дыма.

— Вот куда ты приходишь, когда исчезаешь?

— Иногда.

— Хм, — хмыкает он.

После этого он замолкает, и только шум ветра, ласкающего деревья, и горящая бумага его сигареты удерживают его от полной тишины.

— Знаешь, — наконец говорит он. — Я встречал Нессу несколько раз, когда она выходила на эту нелепую яхту с Оскаром.

Тошнота подкатывает к моему желудку и горлу при мысли об этой дурацкой яхте. Я была на ней один раз, и в итоге у меня случился приступ паники из-за того, что я была на воде, поэтому я больше туда не ходила. Может быть, если бы я пошла, то она всё ещё была бы здесь.

— Она была определенно особенной, не так ли? — он усмехается. — Тогда каждый парень был наполовину влюблен в неё. Черт, большинство девушек тоже.

Он смеется, но я не могу найти в этом юмора, поскольку он напоминает мне о том, насколько темнее стал мир без неё.

— Твой отец…

— Я не хочу говорить о нем здесь, — я прикусываю губу так сильно, что чувствую привкус меди.

Он кивает, делает её одну затяжку и ложится на спину, пока полностью не опускается на землю.

— Это очень важно, и я не знаю, будет ли у меня шанс сказать это снова, так что просто…

Всё во мне хочет сказать ему, чтобы он заткнулся и ушёл. Я хочу стиснуть зубы и заорать, как он смеет говорить о нём. Он — человек, который даже не удосужился появиться. Он не заслуживает признания. Не здесь.

Но это Зик, а он… ну, он один из единственных людей в моей жизни, кто не относится ко мне так, будто я другая. Меньше, чем я. Поэтому вместо этого я ложусь рядом с ним, прижавшись головой к твердой земле, и запах цветов, оставленных другими скорбящими душами, атакует мои чувства.

— Твой отец добр ко мне, и он чертовски хорош в своем деле, — пытается он снова. — Но человек может быть успешным и всё равно потерпеть неудачу там, где это важно.

Моя грудь сдавливается.

— Я наблюдаю за тобой, Эви, понимаешь? За тобой и за этим чутким сердцем, — он поворачивает своё лицо, чтобы посмотреть на меня. — Твой отец любит тебя… и её он тоже любит, — он указывает на надгробие Нессы. — Он просто не знает, как это показать.

Мой нос горит, и я прижимаю язык к крыше рта, пытаясь заглушить боль, которая прорастает с каждым его словом.

Звучит хорошо, но в конце концов это все чушь. Зик может сколько угодно притворяться, что ему известна динамика нашей семьи, но это не изменит чувств, которые я испытываю. Я наблюдаю за ним с периферии, вместо того чтобы встретиться с ним взглядом.

— Как бы я ни любила строить сентиментальные связи, может, хватит?

Он усмехается, пепел от его сигареты падает на покрытые шрамами костяшки пальцев.

— Мне жаль, что ты потеряла свою сестру, Эви. Не думаю, что я когда-либо говорил тебе об этом.

Я сглотнула.

— Это было очень давно.

Теперь я поворачиваюсь к нему лицом, вглядываясь в его полуприкрытые глаза, его гриву волос, убранных в пучок.

— Ты вообще думаешь о своем отце, Зик?

Его черты лица меняются на что-то более тяжелое.

— Все время.

— Ты любил его?

— Я думал, мы покончили с сентиментальным дерьмом, — ворчит он.

Я поднимаю плечо.

— Я передумала.

Он подносит сигарету к губам, затягивается, прежде чем выпустить ещё одно кольцо дыма.

— Он был мудаком.

— Значит, нет?

— Да, я любил его, — он вздыхает. — Но я бы сделал всё, чтобы не стать таким, как он.

— Ну… — я делаю паузу, положив руки на живот. — Я бы сделала всё, чтобы хоть немного быть похожей на Нессу.

— Как жаль, — он садится и смотрит на меня сверху вниз. — Если бы ты была похожа на неё, то не было бы тебя.

Я вдыхаю его слова, нити отчаяния пробиваются сквозь землю и обвиваются вокруг моей груди, сжимая её до тех пор, пока моему сердцу не начинает казаться, что оно может разорваться от напряжения.

Зик встает, стряхивая пыль со своих брюк.