— И для этого нам надо…? — с мрачным предвкушением неприятностей спросил я.
— Вернуть рекурсор туда, откуда мы его когда-то взяли.
— Звучит как дерьмовый квест из компьютерной игры. «Собери три части Меча Анальной Кары и засунь его…». Если вы его взяли, чего ж до сих пор не вернули? Вы ж Хранитель и всё такое?
— К сожалению или к счастью, — Инженер снова пощёлкал механическими пальцами протеза, — Хранители и рекурсор не совместимы в одном плане бытия. Поэтому никто из нас, какие бы цели он ни преследовал, не может оперировать им самостоятельно.
— Зато может манипулировать нами, верно?
— Выбор остаётся за вами. Я лишь указал путь.
— Один из скольких?
— Даже на одном хватит сложных выборов. Вот здесь, — он достал из-за пазухи конверт, — инструкция. У вас же есть девушка, которая читает на мелефитском? Вы можете сжечь конверт, не вскрывая. Можете прочитать и забыть. Можете сделать вид, что вас это не касается. Но ваши дети будут жить в мире, который вы выберете сегодня.
Ненавижу сраный пафос.
Гость покинул нас изящно — замерцал силуэтом и исчез прямо из кресла. Но я уже видел, как то же самое проделывает Настя, и не впечатлился. Поэтому взял со стола конверт, открыл — он оказался не заклеен — и достал лист желтоватой бумаги, плотно исписанный от руки. Шрифтом, похожим на бенгальскую скоропись.
— Что там?
— Не по-нашему написано, — сказал я, — а ведь он знает русский, жопа такая. Выпендрился, понимаешь.
— Алистелия переведёт, схожу за ней, — поднялся Артём.
А я порылся в кармане куртки и нашёл слежавшийся бумажный комок. Ему досталось — успел пару раз промокнуть и высохнуть, — но я, отойдя в уголок, всё же сумел разделить его на части. На листочки с именами. Зрительная память не подвела — имя, которое Алистелия прочитала как «Конграт» написано той же рукой, что и инструкция. «Судьба», говорите? Ну-ну…
— Папа, папа, там… Только ты не ругайся, ладно?
— Что ты натворила, Вась? — заранее страдающим тоном отвечает Иван.
— В общем, я помню, что вы запрещали мне выходить в город одной, правда. Но…
— Но ты вышла.
— Так получилось, пап. Но я была не совсем одна, точнее, совсем не одна…
— Обожемой, — взялся за голову Иван.
— Да погоди ты убиваться, — сказал я, заинтересовавшись, — вот же, дочь твоя, жива-здорова стоит. Остальное разрулим. Говори, Вась.
— Спасибо, Дядьзелёный! В общем, я давно заметила, что за нами следят.
— Но ты, разумеется, никому не сказала, так? — голос капитана прозвучал так по-отцовски многообещающе, что Василиса непроизвольно сделала шаг назад и прикрыла руками попу.
— Вы улетели. Вас не было. И я просто наблюдала. А вы без меня улетели! Мне было обидно!
— Вася!
— Хватит, Иван, — остановил я его, — она уже большая девочка. Дай ей рассказать.
— Я увидела, там мальчик такой сидел в кустах. Приходил, сидел, уходил потом. На следующий день приходил снова…
— Симпатичный? — спросил я.
— Ну, так… Ничего.
— Ясно, — уныло сказал Иван. — Вот оно, значит что. Мальчик.
— Да нет, пап! Он не за мной наблюдал, он в Настьку втрескался! Увидел — и залип. Стеснительный — ужас! Я когда его выследила — думала, помрёт с перепугу!
Ну, в Настю нашу не мудрено втрескаться, это запросто. Хороша девица. Хотя я бы и Василису со счетов не сбрасывал. Она обаятельная.
— Итак, ты изловила лазутчика. Что дальше? Пытала? Глумилась? — спросил я.
— Нет, что вы, Дядьзелёный!
— Значит, уничтожала морально? Молодец. Хвалю. То-то он сразу раскололся.
— Я… Ну, в общем, вы не ругайтесь сильно…
— Что ещё? — закатил глаза Иван.
— Я с ним ходила к местным. Ну, в деревню. Вы же одной запретили выходить, а я была с Тиреном.
— Ах, с Тиреном…
— Да не, он нормальный. И они тоже. Нет, странные, конечно, но безобидные. Представляете, это они, оказывается, убирают город! Обязанность у них такая. Уже много лет нет тех, с кем они договаривались, но они соблюдают договор. Поэтому, узнав, что мы тут поселились, растерялись. С одной стороны, надо убирать, с другой — боятся нас побеспокоить. Очень деликатные! Убирают — но прячутся! Такие забавные…
— Забавные, значит… — сказал Иван очень нейтральным голосом.
— Да, пап! — нервно затараторила Василиса. — А ещё они спрашивают, что нам нужно. Они всегда привозили в город продукты, но тут очень давно никто не живёт. Они бы и нам привозили продукты! Они угощали меня сыром и мясом, и хлеб у них очень вкусный, и молоко…
На капитана было жалко смотреть. Я видел, как в его голове формируется картинка всяких ужасов — как его любимую дочь хватают, коварно опоив молоком, похищают… Ну и так далее.
— Иван, — напомнил я ему, — она тут. Всё в порядке.
— Ну да, ну да, — сказал он кисло. — А как же.
— Только им надо… Ну, в общем… Нет, они даже даром всё привезут, они считают, что договор с городом действует! Но, если нам не трудно…
— Вась, — расстроился Иван, — скажи честно, что ты им наобещала?
— Пап, я не то, чтобы обещала. Ну, как… Может, немножко и пообещала, да. Но это же не обязательно!
— Вась!
— Им нужен акк.
— Дорогая штука, — напомнил капитан.
— Я знаю! Но у них ещё с тех пор всё осталось — провода, лампочки, насосы, вентиляторы, всякое такое. И ничего не работает, потому что акк, который у них был, давно разрядился. Обидно же!
— Ох, Василиса… Да нам за триста лет не съесть столько сыра и молока столько не выпить, чтобы акк окупился!
— Погоди, — сказал я, — лояльность местного населения сама по себе заслуживает некоторых инвестиций. Акков у нас много, можем один выделить. А вот представь — улетим мы завтра и, — я покосился на Василису, — задержимся, допустим. Надолго задержимся. Тут остаются женщины и дети. И два кота. И Енька. Разве не лучше иметь при этом благодарных и готовых обеспечить едой соседей?
— Ты прав, наверное, — сказал, подумав, Иван. — Передай им, Вась, что мы согласны. Но! Это не отменяет того, что ты поступила безответственно и неблагоразумно!
— Я знаю, пап, прости… — потупилась она, — только маме не говори, ладно? Зачем её расстраивать, да?
И подмигнула мне украдкой. Хитрюга.
— Ты уверен, что это твоё дело? — спросила меня ночью жена.
Мы уложили детей и в кои-то веки остались вдвоём.
— Моё дело — что?
— Воевать с Комспасом. Куда-то лететь, кого-то бомбить. Спасать мир и вот это всё. Мы уже два года без своего дома и без нормальной жизни — скитаемся, бежим, прячемся. Ты отправляешься в неведомые дали, и я каждый раз не знаю, вернёшься ты или сгинешь где-то. Я устала, правда.
— Понимаю, дорогая. Но, боюсь, что той «нормальной» жизни, которая у нас была когда-то, больше не существует. Квартира, работа, зарплата, квартплата, детский садик, школа… Это всё где-то есть, но нет тех нас, которые могли бы туда вернуться.
— Ты думаешь, мы уже не сможем?
— Попробуй представить: завтра в семь звонит будильник. Ты собираешь хнычущую спросонья Машку, тащишь её в садик, потом садишься в автобус и едешь на работу. Там дурак-начальник, курицы-коллеги, пустые разговоры ни о чём, анекдоты в Интернете, уйма пустых, никому не нужных бумаг — восемь выкинутых из жизни часов. Потом автобус, Машку из садика…
— Хватит-хватит, я поняла, что ты хочешь сказать. Но мы же жили так, и нам нравилось, и мы были счастливы, разве нет?
— Нет уже тех нас, милая. Есть другие мы. Живущие на пустой изнанке закрытого города. Наша дочь катается верхом на говорящем чёрте, наш сын — потенциальный Искупитель. У меня на тумбочке лежит пистолет, у тебя в тумбочке — пистолет-пулемёт.
— Ты знаешь, да?
— Конечно.
— С тех пор… Ну, ты знаешь. Какая-то часть меня неловко чувствует себя, если поблизости нет оружия.
— Об этом я и говорю. Мы изменились, дорогая. Нам нет места в том мире уже потому, что мы знаем, что есть другие. Это всё меняет.
— Наверное, ты прав… Но мне это сложно принять.
