Есть у нас идейка — какой-нибудь ничейный маяк приватизировать. Если сигнал на нём не включать, так никто и не узнает, что он есть. А нам своя собственная, независимая от чужих причуд зарядная станция не помешает. Но это только после того, как наберём необходимый минимум для стабилизации Мультиверсума, иначе свинство выходит. Правда, каков этот «минимум» — никто не знает.

— Версия Конгрегации, — рассказываю я Ивану, пока под нами тянется очередная дорога, — отличается от версии Кафедры тем, что их график нарастания энтропии системы не пилообразный, а ближе к сглаженной неровной синусоиде. Ну, то есть, они объясняют длинно и путано, это я тебе выжимку делаю. Они не считают «сбросы на ноль» обязательными, а экстремумы функции — жёстко-периодичными.

— А можно как-то более развёрнуто изложить?

— Смотри, начало истории у них и у Кафедры совпадает. «И был Моноверс, на жопах слонов возлежащий, и произошел Хуяк Великий, и оттуда бысть пошёл Мультиверсум, и было это во времена столь давние, что даже тёща свёкра моей бабушки этого не помнит…».

— Так и написано?

— Нет, это я стебусь. Всё интересное там дальше. Мультиверсум в этой истории прекрасно жил-поживал, плодился и размножался, срезы понемногу расходились в принципах жизнеустройства, но Дорога связывала всех, и ежели кому не нравился местный порядок, то он запросто мог поискать, где плюшки слаще. Цвели искусства, развивались ремёсла, наука умела таких гитик, что нынешние учёные только плачут в кулачок. Даже зловещие и загадочные Ушедшие лишь дети, играющие в куличики, на фоне тогдашних артефакторов. В общем, типичный «Золотой век», присутствующий в легендах любого народа. Правда, куда это потом делось и почему, я так и не понял. По какой-то причине, описание которой то ли утеряно, то ли я рожей не вышел, чтобы его узнать, всё это великолепие быстро и необратимо гикнулось. Из оговорок их чрезвычайно хитрожопого архивариуса я предположил, что было некое устройство или артефакт, которое поддерживало структуру Мультиверсума, но с ним что-то случилось.

— Как с маяками?

— Нет, про маяки будет дальше, слушай. В общем, в Мультиверсуме начались нестроения и безобразия, примерно, как у нас сейчас. Вымирания, коллапсы, разрывы связности, вот это всё. И тут на сцену, раскланиваясь, выходят Ушедшие, которые тогда ещё никуда уходить не собирались, а были ого какие крутые ребята. Хотя и пожиже, чем те, изначальные. Поэтому, не сумев починить, как было, они начали крепить Мультиверсум, чем могли, — соплями, проволокой и синей изолентой. То есть, настроили маяков и навтыкали реперов. Получилось не так прекрасно, но система худо-бедно держалась. Как маяки связаны с реперами, и как это работало — не спрашивай, я без понятия. Конгрегаты тоже. Но работало до поры. А потом Ушедшие стали Ушедшими — то есть, соответственно, свалили куда-то. По-английски, не попрощавшись. Без них система маяки-реперы отчего-то начала скрипеть, троить и глохнуть — то ли её прошприцевать забыли, то ли фильтры забились, то ли расходники кончились.

— Ну, это мы и сами видим… — сказал Иван.

— Не, до того, что видим мы, я ещё не дошёл. Между Ушедшими и нами куча всего случилось. Дорога сворачивает, уходим?

— Готовность.

— Есть готовность.

— Резонаторы.

— Включаю.

— Вход!

Следующий зигзаг идём над глухим зелёным лесом, заполнившим шумящим хвойным морем весь окоём. Дорога тут угадывается только по линейке более молодых деревьев, выросших на её месте. Нам это, впрочем, не мешает держать направление. Опасности нет, признаков обитаемости тоже. Если где-то под этими ёлками и бегают какие-нибудь туземцы, то нам до них дела нет, да и им до нас тоже.

— Пойдёшь спать? — спросил я Ивана. Его вахта давно кончилась.

— Нет, уж больно интересные вещи ты излагаешь.

— Ладно, продолжаем дозволенные речи. Итак, на чём я остановился?

— На уходе Ушедших.

— Ага. Тут надо понимать, что немалая часть дальнейшей хроники была утрачена и восстановлена постфактум, причём по художественной литературе. Источником стал некий исторический эпос, сохранившийся в литературном пересказе. Был тут один прославленный народ, мелефиты — от них осталось огромное количество книг, напечатанных на адски прочном пластике в таком количестве, что до сих пор встречаются в библиотеках самых разных срезов. Но всё их литературное наследие — беллетристика разной степени замороченности, написанная на тогдашнем эквиваленте латыни. В некоторых сообществах принято этот язык знать, хотя звучание его утрачено, есть лишь письменность. Говорят, литературное наследие того стоит, я не проверял, но факт — в своё время этот язык играл в Мультиверсуме такую же роль, как сейчас «язык Коммуны», то есть русский.

— Так что же там с эпосом?

— Ах да, прости, отвлёкся. Проклятый недосып. Не хватает нам ещё одного человека на вахту.

— Ничего, подберём нашего навигатора, отоспишься. Рассказывай дальше.

— Так вот, судя по всему, вскоре после Ушедших начинается тот самый период «пилообразного графика энтропии», который описан у Кафедры. Именно тут появляется Искупитель — или Искупители. Поскольку это литература, причём нарочито эстетски-хитровыкрученная, то понять, где там художественный приём, а где реальные события, очень сложно. В общем, то ли Искупители появлялись регулярно, то ли это один Извечный Искупитель, воплощающийся раз за разом (этой версии придерживается Кафедра), то ли это вообще один эпизод, размноженный в целях литературной выразительности. Суть в том, что, когда энтропия системы достигает максимума, появляется некий человек и совершает некие действия, сбрасывающие её на ноль. Каким образом и за счет чего — миллион версий разной степени религиозной упоротости. Наш домашний вариант с «распятием во искупление» на этом фоне просто образец логики. Но самому Искупителю вряд ли удаётся пережить сей момент, потому что никаких даже самых смутных упоминаний его дальнейшей жизни в благодарном за спасение Мультиверсуме нет. И это мне как-то не очень нравится.

— Ты всё ещё думаешь, что это может быть твой сын?

— Скажем так, я этого не исключаю. И не та ситуация, где хотелось бы проверить экспериментально. Так что я двумя руками за паллиативные методы.

— А они возможны?

— Дальнейшая история по версии Конгрегации утверждает, что да. По версии Кафедры — что нет. Угадай, какая мне больше нравится?

— И что там было дальше?

— А дальше мы прибываем к месту назначения, и я прекращаю дозволенные речи.

— Готовность.

— Есть готовность.

— Резонаторы.

— Включаю.

— Вход!

В тумане Дороги виден как будто тёмный мрачный каземат. Без всякого навигатора видно, что мы на месте.

— Ты уверен, что нам надо именно сюда?

— Да, — ответил Иван с уверенностью. — Во-первых, тут на нас невозможно внезапно напасть, это локаль с одним репером, и снаружи почти космос. Во-вторых, я знаю здешний персонал, они знают меня, несколько лет проработали вместе. Они — это не Совет с его загребущими руками и политическими амбициями. Им лучше всех известно, как остро нуждается Коммуна в энергии. Если они будут посредниками, то Палыч не рискнёт нас кинуть. Их голос много значит на Совете.

— Готовность!

— Есть готовность!

— Маневр! Лево на борт! Резонаторы стоп!

— Выход!

— Машина стоп!

— Есть стоп!

Прибыли.

— Наш голос теперь почти ничего не значит на Совете… — печально говорит пожилой лысоватый со лба дядька. Иван представил его как Анатолия Сергеевича, директора завода. — Коммуна сильно изменилась, Вань.

— Но ты же понимаешь, Сергеич, — своя точка заряда, пусть даже на паях с местными…

— Я-то понимаю, Вань. Но приоритеты Совета несколько сместились с внутренних проблем на внешние. Как по мне, Палыч заигрался в эту войнушку, но меня, знаешь ли, не спрашивают.

— А вы ему скажите, — вмешался я, — что кроме маяка Коммуна получит уникальные пищевые технологии йири, купленные аборигенами у Альтериона. Уверен, они охотно поделятся. Да они за мешок кофе всё, что хочешь, отдадут!