На следующем зигзаге обсохли и согрелись — но на мокрую машину села плотным слоем мелкая рыжая пыль выветренных глинистых обочин, покрыв её удивительными градиентами между кровавым и хаки. Сухой горячий ветер равномерно дул в правый борт, переметая узкую прямую трассу пыльными языками. На обочинах торчали то ли пухлые кусты, то ли худые кактусы, солнце жарило сквозь висящую в воздухе пылевую завесу. Пыль, пыль, пыль. Как бы фильтр воздушный не забило.

Потом был горный серпантин с необычайной красоты пейзажем, открывающимся сверху, а за ним — вполне живой срез с широкой четырёхполосной дорогой, по которой в изобилии ехали разнообразные машины. К легковым были приделаны оглобли с запряжёнными в них крупными лошадьми, а у грузовых сбоку кабин красовались пристроенные печки дровяных газогенераторов. На нас, с нашим честным солярным выхлопом, смотрели мрачно, но никаких враждебных действий не предпринимали.

А на следующем участке, посреди пустующей пригородной трассы, прорезавшей низкоэтажную полуразрушенную субурбию, мы встретили караван. Ржавую до невозможности пятидверную «Ниву» и старый облезлый «зилок». У грузовика вместо кузова установлена большая сваренная из ржавой арматуры клетка, и ещё одна такая же — на влекомом им тракторном прицепе-платформе.

Встречные машины, увидев нас, остановились. Я напрягся, Ольга сзади завозилась, пристраиваясь с винтовкой, но Донка оптимистично заявила: «Не ссыте, я их знаю!».

Мы подъехали и тоже встали.

— Привет, Михалыч! — завопила девица, здороваясь с вылезшим из «Нивы» совершенно колхозного вида мужичком, в стоптанных кирзачах, потасканных брюках и грязном тельнике под многокарманной серой жилеткой из сеточки.

— Привет, Доня, кто это с тобой?

— Клиенты, Малки сосватал. А с тобой?

— А, эти, как их… Зоофилы.

— Звероловы, — мрачно поправил его молодой парень, спустившийся из кабины «ЗИЛка».

— Да мне один хрен, лишь бы за проводку платили.

Мне сначала показалось, что в клетки набиты яркие синтетические игрушки. Знаете, такие, здоровые, с длинным кислотного цвета мехом, которые невесть зачем валяются в витринах игрушечных магазинов, и невозможно представить, чтобы кто-то этот кошмар купил. А тут их попинали ногами в грязи и за каким-то хреном натолкали за решётку. А потом одна из этих игрушек зашевелилась, повернулась и уставилась на меня огромными, с кулак, янтарными глазами.

— Они что, живые? — удивилась Ольга.

— Которые не сдохли — те живые, — уныло ответил парень. — Какие-то вялые в этот раз, хорошо, если половину довезём.

— Это шмурзики, — пояснила наша глойти, — их неплохо покупают. Они забавные, если отмыть и вылечить. Некоторые вроде енотов, некоторые — как котики, некоторые ни на что не похожи, но бывают милые.

— Только с каждым разом всё более дохлые попадаются, — пожаловался зверолов, — совсем выродились…

— Выродились, — фыркнула Донка, — да вы же всех здоровых и вывезли. Остались самые негодящие, и потомство от них такое же. Ещё б им не выродиться…

— Не вывезли бы, их всё равно бы кропсы сожрали. Их там расплодилось…

— Много кропсов? — заволновалась девица.

— До жопы. Две покрышки на прицепе сжевали, еле отбились. Так что вы осторожнее там. Так-то сейчас не сезон, но чот их дофига стало.

— А как дорога вообще?

— Зарастает быстро. Но вам повезло, мы пробили до города, знай себе катись. Мы-то в ту сторону три дня ломились… Так что скажи «спасибо».

— Спасибо, — серьёзно кивнула Донка. — Сочтёмся при случае.

— Шмурзик не нужен, кстати? Выберу тебе самого красивого. Там есть такой лиловый с зелёной полосой, красивущий! Правда, блохастый и дрищет жидко, но, может, оклемается ещё.

— Ну, кто едет в Эрзал со своим шмурзиком? — засмеялась девушка. — Если понадобятся, сами наловим.

— Как знаете. Только если говорящие попадутся — не отвечайте, ну их нафиг. Заболтают.

— Да уж знаю, не первый раз.

«Нива» затарахтела дымящим мотором, со скрежетом завёлся «ЗИЛ», и мы разъехались.

— А что за «кропсы»? — спросил я Донку.

— Мелкие зубастые всеядные тварюшки. Их выращивали для утилизации мусора, но после коллапса они расплодились. Теперь настоящее бедствие, жрут всё подряд. Увидите ещё… Пора, уходим на Дорогу. Следующая остановка — Эрзал!

Эрзал пахнет, как политый цветочными духами прокисший суп. Запах густой и плотный, необычайной интенсивности, первые минуты я думал, что стошнит, но потом как-то принюхался. Но зрение травмируется ничуть не меньше — растительность вокруг выглядит, как на мониторе с выкрученной до предела цветностью. Вырвиглазно-красные, режуще-жёлтые и пронзительно-лиловые цветы в изобилии усыпали яростно-зелёные растения. А я ещё удивлялся, что шмурзики такие вызывающе цветные… Да это у них камуфляж! В подтверждение моих мыслей пара больших и пушистых, похожих на покрашенные одуванчики цветов задвигались, повернулись и оказались животным — с ультрамариновой головой, лимонной спиной и пунцовой задницей. Лохматое существо размером с крупную собаку посмотрело на нас добрыми оранжевыми глазами, откусило с ветки мясистый лист и принялось его флегматически пережевывать. Травоядное, значит.

Дорога замощена камнем, но местная природа, не сумев пока взломать покрытие, пошла верхом — бросила плети поверх булыжников, сплела их между собой, пустила побеги на отростки, закрутила вьюном и лозой… Если бы не пробитая недавно тропа, усыпанная обрезками ветвей и давленными цветами, мы бы тут надолго увязли. Спасибо звероловам — их путь уже начал затягиваться свежими побегами, но УАЗик куда меньше ЗИЛа, нам хватит.

— Апчхи! — звонко чихнула Донка. — Поехали быстрее, у меня аллергия на пыльцу!

Мы проехали несколько километров, прежде чем до меня внезапно дошло — это не лесная дорожка, проложенная в глухих джунглях, а городская улица. Пробитый в зелени сумрачный коридор прошёл вплотную к каменному зданию — ещё узнаваемому, несмотря на затянутые мелким плотным вьюном стены. Из окон фонтанами выметнулись тонкие ветви в россыпи пурпурных цветов. Колонны превратились в увитые лианами стволы. Но, присмотревшись, можно различить — вот это угол дома, здесь пали под натиском зелени арки крытого прохода, тут узнаются какие-то повозки — не то кареты, не то дилижансы, — а вот это, наверное, скульптурная группа: сквозь пену мелкой яркой листвы проглядывают позеленелые каменные фигуры.

— Апчхи, апчхи! — заливалась соплями и слезами Донка. — Да что ж это такое, каждый раз вот так забирает!

— На, брызни в нос, — протянула ей маленький распылитель Ольга, — это альтерионское лекарство, очень эффективное.

— Апчхи! — Спасибо! — Апчхи!

Лекарство помогло — через пару минут она стала чихать реже, а потом уже только носом шмыгала.

— Как же ты сюда ходишь, с такой аллергией? — спросил я.

— Обычно я сразу надираюсь и сплю, пока обратно не двинем. Пьяной мне пофиг всё. Но вы же изверги, не дадите накидаться бедной больной Доночке?

— Не дадим, — подтвердил я, — мы не знаем, куда ехать.

— То-то и оно… — загрустила девушка, — давайте пока по следам. Но потом надо будет свернуть, вот тут-то и начнётся самое интересное…

Рассмотреть, что представлял собой город до того, как превратился в кашпо, мне не удалось. Так, фрагменты — тут кусок стены, там фрагмент статуи, здесь нечто вроде фонтана, чаша которого заполнена плотно переплетённой растительностью.

— Малки рассказывал, что началось всё с народных волнений, — рассказывала Донка, — одни аристократы хотели свалить других аристократов, взбунтовали чернь… В процессе что-то где-то разломали, что-то попало в воду — и пошло-поехало. Так что воду тут пить нельзя, имейте в виду. Говорят, если тут воды попить, то сам шмурзиком станешь. Брешут, я думаю. Но дети у звероловов иногда рождаются странненькие.