— Пойдём, — сказал я Насте, — мы тут только мешаться будем, а у нас важное дело есть.

— Школа? — понимающе вздохнула она.

— Школа, — подтвердил я, — и не вздыхай, это хорошее место.

— От одной ушла, в другую пришла… — сказала она грустно. Опять буду видеть тебя через кафедру?

— Ну-ну, тут тебе не Коммуна, всё по-другому. Жить в интернате не обязательно. Привыкай, что у тебя семья. Это на всю жизнь, кстати, ещё надоест.

— Да ну тебя! — фыркнула девочка, выходя за мной на улицу. — Ладно, пойдём. Утомляет видеть мир как переплетение нитей и пересечение арматур.

— Надень это, дитя, — ректор протянул ей очень тёмные круглые очки с металлическими боковушками.

— Как странно… — Настя покрутила головой. — Вроде бы темно, но что-то видно даже отчётливее. Как будто не очки, а фильтр…

— Привыкнешь, — уверенно сказал ректор. — Артём, вы знаете, из-за мораториума занятия приостановлены. Защита пала, дети расстроены и дезориентированы. Тем не менее, я бы попросил вас провести внеплановую лекцию.

— О чём? — удивился я.

— О Комспасе. Боюсь, это становится самой актуальной проблемой сейчас. Одной из своих целей Комспас ставит уничтожение Школы и Корректоров, прекращение нашей деятельности.

— Почему?

— Вам виднее. Вы с ними встречались. И знаете что, Артём… — он смущённо отвёл глаза. — Ваша спутница… Ольга. Вы не могли бы пригласить и её? Я слышал, она больше других знает о Комспасе.

— Попробую, но ничего не обещаю.

— Разумеется, но всё же попытайтесь. Если мы не можем защитить детей от этой угрозы, то должны хотя бы дать им максимум информации.

— Возможно, мораториум заработает уже сегодня, — поделился я с ним своей надеждой.

— Да, я слышал, что вы достали деталь. Но они не могут всё время сидеть в Центре, они Корректоры, их работа в Мультиверсуме. Раньше проблема Комспаса не стояла так остро…

— Я понимаю. Сделаю, что могу. Пойдём, Насть, навестим друзей и поищем транспорт для переезда.

Ивана и Ольгу нашли на площади. Рядом слонялась, задумчиво вытирая руки ветошью, дочь Ивана, Василиса. Они, вместе с руководителем Конгрегации и ещё несколькими незнакомыми церковниками, рассматривали мораториум. На вид он казался целым, но отчего-то не работал.

— Что не так? — спросил я Ивана.

— Да вот чёрт его поймёт, — ответил он, почесав в затылке, — вроде, всё так. Но не тикает.

— Не та деталь? — мне стало нехорошо от мысли, что всё было зря.

— Деталь та самая. Встала, как тут и росло. Но… инструкции к нему нет, сам понимаешь.

— Мы ищем все упоминания о мораториуме в архивах, — сказал церковник, — но большая их часть в Библиотеке, а там, увы, не горят желанием с нами сотрудничать.

— Хреново, — сказал я, — но я тут с личным вопросом. Иван, я возьму УАЗик? У меня переезд.

— На УАЗике ты опухнешь перевозить, — не согласился капитан. — В нём места мало, а семья у тебя большая. Может, дирижаблем перекинем?

— Да ладно, — удивился я, — такую дуру ради пары сумок гонять?

— А что там гонять? Подошли, опустили трап, загрузили, перелетели, опустили трап, выгрузили. Быстрее, чем УАЗик заводить-прогревать. Опять же, колхозом ловчее. Там, поди, уборка, пыль протереть, окна помыть. Светлана готова помочь, да и Лене бы отвлечься… Она переживает за Сергея-то. Всем миром быстро вас обустроим и устроим мозговой штурм, как нашего механика вернуть.

— Да я только за, вместе веселее.

— Пап, я тут останусь пока, можно? — сказала Василиса. — Подумаю ещё. Кажется, что вот-вот пойму, в чём проблема, но потом раз — и ускользает. Как будто она на виду, а я не замечаю.

— Как знаешь Вась, только не долго. А то я волноваться за тебя буду. Время тревожное сейчас. Ну и вообще, иногда лучше не биться головой о вопрос, а отойти и переключиться. Дать подсознанию поработать.

— Я быстро. Я вас найду потом, не бойся. Дирижабль издалека видно.

Пустой дом оказался огромен. Два этажа, соединённых широкой парадной и узкой чёрной лестницами. На первом — большой темноватый холл, библиотека, в которой даже сохранились старые книги, гостиная с камином, четыре небольших жилых комнаты. Кухня — с дровяной чугунной плитой и деревянными шкафами. Здесь же спуск в подвал — но это потом, не всё сразу.

Наверху — роскошные спальни, наводящие на мысль, что скромные комнаты внизу — для прислуги. Похоже, здешнее общество было более сословным, чем сейчас. Сегодня в Центре это не так заметно, хотя я тот ещё антрополог. Может, и сейчас половина людей на улице — прислуга другой половины, а я и не в курсе.

«Спальня» тут — не комната с кроватью, а практически квартира в нашем понимании. Три смежных помещения — гардеробная с раздвижными шкафами и чуть мутноватыми старыми зеркалами от пола в человеческий рост, нечто вроде столовой-кабинета, и, собственно, сама спальня — с кроватью на резных ножках, прикроватными столиками, шкафчиками, раздвижными бумажными ширмами и маленьким санузлом весьма архаичного вида. Сидячая ванна, не эмалированная, а почему-то медная, с высокими гнутыми бортами, над ней — жёсткая лейка душа и бронзовые краны с фигурными вентилями. Непривычной формы фаянсовый унитаз с высоким бачком, раковина-тумбочка и овальное зеркало над ней. Всё такое… викторианское. Хотя я не уверен, что употребляю это слово правильно. Как будто мы перенеслись в конец девятнадцатого века. Гнутое, резное, вычурное и пестроватое. Косяки дверей в причудливой резьбе, массивная деревянная мебель на изогнутых ножках, обои с цветочным орнаментом, большие плафоны узорчатого стекла, пыльные бархатные тяжёлые шторы на грязных до непрозрачности стрельчатых окнах. Непривычно и странно, но…

Открыв дверь следующего помещения, я понял, что вот оно, то место, которое придумано кем-то для меня.

Это кабинет, выдающийся эркером стеклянных, от пола до потолка, окон в зелень давно заброшенного сада. Между окнами стоит массивный, как крепостной бастион, стол из полированного дерева. За ним — кожаное кресло на резной основе, всем своим видом обещающее солидное удобство и основательность. Книжные шкафы за толстыми гранёными стёклами в тонких бронзовых рамках, светильники в виде металлических птиц, держащих в клювах цветные шары абажуров, а главное — небольшой, отделанный тёмно-шоколадным гладким камнем камин, перед которым расположилось роскошное кресло-лежанка, со столиком под напитки, изящным бронзовым торшером, подставкой под ноги и откидным пюпитром для книг. На этой штуке хотелось провести остаток жизни — с книгой и бокалом, глядя на огонь камина сквозь рубин вина.

— Так, — твёрдо сказал я, — это, чур, моё!

— Да, впечатляет, — прокомментировал подошедший из коридора Иван. — Буржуазные роскоши. Но учти, бытовой комфорт тут так себе. Освещение электрическое, но проводка дохлая, антикварная, кроме лампочек ничего не потянет. Напряжения в сети нет, но это как раз не проблема, акк подключим. Другое дело, что плита на дровах, водогрей на дровах, подача воды самотёком из бака на чердаке, а насос ручной, из скважины в подвале. Сначала час качаешь, потом пять минут моешься. Когда-то была центральная подача, из города, но входящая труба сухая.

— Зелёного бы сюда, — вспомнил я его башню у моря, — вот кто умеет налаживать быт! Он бы придумал и насос, и плиту, и кондиционер с интернетом.

— Он горазд, да. Руки из нужного места, — покивал Иван. — Надо выручать его, это не дело.

— Надо, но как?

— А вот сейчас вещи перетащим, обустроим вас в первом приближении и подумаем.

Вскоре в доме зажёгся свет — тусклые лампы накаливания за пыльными плафонами вычурных светильников. В паре комнат проводка затрещала и задымилась, Иван, чертыхаясь, вырубил антикварные поворотные выключатели.