– Значит, едем.

– Это мой дом, – Выговорила Селин, не сдвинувшись с места.

Глаза Чудовища в тот же миг опалили девушку гневом, но бородач вмешался вовремя:

– Твой отец мертв, и тут пятнадцать солдатских трупов, – Мягче, чем можно было ожидать от человека с таким голосом и лицом, начал он, – В любой момент сюда нагрянут еще орденские. Что ты собираешься с ними делать?

Селин сглотнула и огляделась вокруг. Внезапно стало так холодно, словно ее затащили в каменный склеп. Бородач прав, но…

Поехать с ними означало привязать себя к этому Чудовищу, что сейчас морщилось от отвращения, искоса поглядывая на нее.

– Да что ты с ней нянчишься, Робин, – Прошипел он, – Поедет, как миленькая, куда денется…

– Здесь ничего не осталось, – Бородатый Робин проигнорировал Чудовище, – Посмотри сама…

Она смотрела. Смотрела и сходила с ума от ужаса, что захватывал сердце и разум. Раньше Селин думала, что у нее ничего нет, но оказалось, что даже это “ничего” можно потерять, что она и сделала.

– Пять минут, чтоб собралась, – Бросило Чудовище, поворачиваясь к двери.

Холодный воздух с улицы ударил в лицо, едва только камарил вышел, а Селин все стояла на месте. Ноги словно приросли к полу, а взгляд вцепился в безжизненное тело отца.

Не надо было смотреть, чтобы потом не видеть это в кошмарах, но она смотрела, пусть и совершенно бездумно. Чувств словно не осталось, все их перекрыл собой страх.

– Ты прости его, – Бородач кивнул на дверь, – Он вспыльчив, как последний идиот. Я с ним поговорю, он переменится.

Нужно было поблагодарить, возразить, сказать хоть что-то, но она молчала.

– Давай я помогу тебе, – Камарил протянул руку, – Твоя комната наверху?

Селин кивнула, не поднимая глаз.

Крепкая теплая ладонь обхватила ее пальцы и потянула за собой. Не так, как Чудовище – мягко, спокойно.

– Кто ж тебя так запугал? Папашка или жених?

Пристально смотря под ноги, Селин пробиралась к лестнице, перешагивая лужи крови и страшные разводы. Колени дрожали, грозясь подогнуться, но все же выдержали, пока Робин продолжал говорить с ней:

– Ты еще узнаешь Ланфорда. Он не так плох, как кажется. Просто… он очень решительный и требует того же от других. Ты с ним посмелее, он и смягчится. Он таких любит. Но я ему все равно скажу, чтоб за языком следил…

Селин была уже на пороге своей комнаты. В последний раз. Как бы она не ненавидела это место, сейчас стало больно, да еще и слова бородача отдавались в голове неприятным эхом.

Поняв, что сейчас ей и вправду нечего терять, девушка обернулась:

– Не утруждайтесь, это лишнее. Мне все равно.

И для чего мужику вешать на себя столько железа? Нет, Рауд мог понять и серьги, и кольца, и даже всякие там ошейники – но не цепочку, идущую от уха к ноздре, да еще и с какими-то бубенцами! А еще ведь эта тряпка на башке – тяжело ведь, да и смысла никакого!

Естественно, Рауд не слышал ни слова из того, что вещал на ломаном гвойне этот обернутый в дорогущие ткани почтенный гость, но он сидел здесь и не для этого. Чтобы отвечать и улыбаться, здесь были дядюшка с Гурдом, который еще и успевал что-то записывать.

Любимый родственник как раз собирался что-то сказать, и Рауд напряг извилины, чтобы вникнуть. Да и выражение лица, глядишь, поумнее станет.

– Дипломатия подразумевает обдуманные просьбы и взвешенные решения, а следовательно, полную непредвзятость. Давайте еще раз, господин Шариат, по порядку – опишите причины вашего поражения от двисетского флота при Канхольме.

Вот же загнул! Нет, Рауд такие слова тоже знал и даже когда-то учился их применять, вот только выходило всегда прескверно, но в дипломаты он не подался не поэтому. Основная причина состояла в том, что “ваш внешний облик, дорогой племянник, не слишком располагает к светским беседам”. Так говорил дядюшка, “внешним обликом” тоже, по сути, не блещущий, но в дипломатии отчего-то преуспевший, и все же причину “рожей не вышел” на тот момент юный Рауд с радостью принял и все свои таланты направил в иное русло.

И сидел он здесь из-за этих самых талантов…

От скуки хотелось если не повеситься, то взвыть уж точно. Рауд уныло взглянул на гобелен, что расположился аккурат за дядюшкиной спиной – огромный вышитый герб Гвойна, принятый первым правителем свободного острова Тьорном Остроскалым. Над кличкой Рауд в детстве посмеивался, да и Гурд этим не брезговал, за что мальчишки всегда получали от дядьки заслуженный подзатыльник, вот только на одного наказание возымело действие, а на другого – нет.

Гурд продолжал что-то старательно записывать, хотя по делу говорил только дядька – ну да этот всегда найдет, что припомнить и подметить. Оттого и стал к тридцати годам лыс, как колено.

– Двизет! – Гремя бубенцами на роже, воскликнул имперец, – К щертям Двизет! Езли бы нэ кырацийцы, пабэда была бы нажа!

– Это нам известно, – Дядюшка учтиво сложил руки перед собой, – После вступления в бой флагмана кирацийского флота все пошло наперекосяк.

– Флэтщер, – Имперский павлин щелкнул белыми-белыми (особенно на фоне загорелой морды) зубами, – И нэ он адын.

– Мы слышали об адмирале Флетчере. В бою сталкиваться еще не приходилось.

– Он псых.

Рауд не сдержался – хмыкнул. О Флетчере он думал часто, и почти всегда эти мысли приходили только к одному – им нужно встретиться в море. И выяснить, кто лучше. А пока он не знал наверняка, все рассказы о том, какой кирациец безумный и непобедимый, казались трусливым бредом.

– З ным был ищо Хелдер. Два, – Для пущей убедительности имперец зачем-то показал два пальца, – Два карабля прэвратыли маю армаду в нищто!

– Так ли хороша армада, если ее способны разбить два флагмана? – Не выдержал Рауд. И кто делает таких дураков адмиралами!? Как вообще Зиекон смог стать империей, держа в армии таких трусов?

– Маладой щеловек, – Имперец держался неплохо, но Рауд видел по глазам, что в душе он хочет перегрызть ему глотку, – Зиэкон – ымпэрия, и можэт пазволыть сэбе лущшые караблы.

– Тогда, может, дело в командовании? Рыба гниет с головы…

– Господин Шариат, – Оборвал Рауда дядька, хотя племянник, в общем-то, уже все сказал, – Адмирал Орнсон не имел дела с кирацийцами, но в пределах Северных морей пользуется авторитетом, поэтому оценивает ситуацию со своей точки зрения.

– Этому маладому щеловеку, – Имперец пронзил Рауда взглядом, – ны за щто нэ справытьса с Флэтщером.

– А вам-то откуда знать? – Сверкнул глазами “молодой человек”, – Флетчер вроде бы даже… моложе меня, хотя кто этих ветувьяров разберет…

А вот с Хельдером они вроде были ровесниками. С ним Рауд тоже страшно хотел потягаться, но вот с двоими сразу…

– Флэтщер хитер, каг дужына лысиц.

– А еще у него два лица, – Напомнил Рауд, – И что с того? Он человек, а потому… смертен.

– Хатя… мнэ дажэ нравытца ваш настрой. Вы ведь хатыте начать вайну с Кырацыэй?

– Наконец-то наш разговор перестал крутиться вокруг да около, – Дядюшка улыбнулся, потрогав окладистую бороду, – Что вы можете нам предложить?

– Мой кароль хочэт мэсти. Он прэдаставит караблы.

– А что должны будем предоставить мы?

– Чэловека, апарощившего маю щесть и щесть маего караля. Адмырала Флэтщера.

На месте дядюшки Рауд бы врезал кулаком по столу, но родственничек не только сдержался, но и хитро улыбнулся:

– Надеюсь, вы помните, господин Шариат, что адмирал Флетчер еще и король Кирации Тейвон Первый Кастиллон?

– Канещно помню, – Кивнул имперец, – Развэ это нэ лущше для вас? Аставить Кырацыю бэз галавы.

– Вот только Гвойн отнюдь не заинтересован во всей Кирации. Нас интересуют лишь северные прибрежные земли и основные порты близ Талаара.

– Господа, вы, должно быть, забыли, – Голос сидящего поодаль за отдельным столом Гурда звонким эхом отразился от каменных стен, – Без правителя Кирация не останется даже в случае смерти Флетчера и короля. Во время пребывания Тейвона в облике адмирала королевством правит его сестра, принцесса Ремора.