Лев же был искренним. И когда пирог нахваливал, и сейчас. И в глазах его я видела немой вопрос, просьбу дать ему разрешение, позволить продолжать действия. Я видела… но не могла сказать «да». Я вообще не могла говорить — горло перехватило, и всё, на что я оказалась способна — это молча сидеть и смотреть на соседа.

Он тоже молчал, словно понимал — если он скажет ещё хоть слово, я убегу. И он молчал. Только чуть наклонился, беззвучно протянул руку и коснулся кончиками пальцев моей ладони, что лежала на колене.

Наверное, я должна была отдёрнуть руку и немедленно встать. Но мысли текли вязко, задыхаясь в каком-то страстном тумане, и я не пошевелилась. Не пошевелилась я и дальше, когда Лев положил свою ладонь поверх моей и, придвинувшись ещё ближе, ласково погладил большим пальцем запястье.

В меня будто молния попала. И мысли неожиданно перестали быть вязкими, очистились, и я вскочила на ноги и сделала шаг в сторону, но неудачно — наткнулась на ножку табуретки и стала заваливаться назад.

Лев придержал меня за талию, тоже резко встав, и усмехнулся, когда я попыталась оттолкнуть его.

— Не нервничай так, а то действительно упадёшь и расшибёшься, — произнёс он спокойно, серьёзно глядя мне в глаза. — И чем скорее ты перестанешь дёргаться, тем быстрее я тебя отпущу.

— Зачем?.. — выдохнула я, наслаждаясь ощущением его рук на своей спине. Большие и тёплые ладони, жёсткие, но ласковые. — Зачем… на «ты»?

— А я уж подумал, зачем мне тебя отпускать, — он фыркнул, по-прежнему не отрывая взгляда от моего лица. — Этот вопрос понравился бы мне больше. А «ты» просто вырвалось. Хочешь обратно?

— Да, — буркнула я, застывая. Сказал же, что отпустит, когда перестану дёргаться. — Не надо мне… ничего. Пусти… те.

Лев покачал головой.

— Я и не держу тебя. Просто не хочу, чтобы ты упала из-за своих переживаний. Я ведь ничего особенного не делаю, а ты так реагируешь. Тебе не кажется, что это странно?

— Нет.

— Ладно. — Сосед разжал руки и отошёл от меня. — Всё, больше не держу. Иди.

Мне очень хотелось остаться. Поэтому я как можно скорее развернулась и вышла с кухни, а потом и из квартиры тоже.

Оставшуюся часть вечера я провела, ругая себя последними словами.

Я прекрасно понимала, что именно со мной творится. Конечно, мне тридцать с небольшим, мужчины у меня не было уже больше десяти лет, гормоны играют. А тут Лев, похожий на Антона, по которому я всегда сходила с ума. Поэтому меня к соседу и тянет — гормоны плюс эта похожесть действуют на психику, и я рядом с ним плохо соображаю и начинаю растекаться растаявшим желе.

И что теперь? Я не могу изменять Антону и не хочу этого делать. Плевать на гормоны — я хочу остаться верной своему мужу. Да, он умер. Но я люблю его. Я не хочу предавать любимого из-за дурацкого зова плоти.

Справлюсь. Справлюсь и с этим. В конце концов, это точно не сложнее, чем первый год жизни без Антона, когда у меня на руках были грудные Фред и Джордж, и нужно было их кормить, а мне хотелось только одного — последовать за мужем в мир иной.

По сути, дети меня и спасли. Я привыкла жить — нет, существовать, — ради них, забыв о себе. Да и не хотела я думать о себе — это было слишком больно.

Вот и сейчас мне было больно.

Чёрт бы побрал этого Шляпника. Зачем он переехал именно в наш дом? Одинокий мужчина в трёхкомнатной квартире! Не мог купить поменьше и подальше от нас? От меня? От моего сердца, которое продолжает отчаянно биться в груди, несмотря на то, что человек, которому оно принадлежит, уже десять лет находится в могиле?

Оно слишком хорошо помнит, что это такое — потерять любимого, и больше не собирается испытывать ничего подобного.

Следующие две недели прошли относительно спокойно. Льва я практически не видела — только по выходным во время утренних прогулок в парке, и то пару раз он к нам не присоединялся из-за дел. Как рассказали близнецы, ездил к брату на день рождения. Видимо, для того, чтобы обсудить детали праздника, к соседу и приезжала жена брата. Так или иначе, но пару раз мы гуляли без него, и я вынуждена была признать, что меня по-прежнему разрывает от противоречий. С одной стороны, я испытывала облегчение, что он продолжает не навязываться, а с другой — мне хотелось видеть его, слышать, общаться с ним. Меня тянуло к Льву, как кошку к валерьянке, если не сказать хуже, и я не хотела, чтобы это было так. И в то же время — хотела. И ощущала себя предательницей по отношению к Антону.

Наверное, кто-то другой сказал бы, что это глупо — помнить и хранить верность человеку, которого десять лет нет на свете. Но этот кто-то точно никогда не любил так, как я. Никогда не чувствовал себя плотью от плоти, кровью от крови, частью другого человека и в то же время — единым целым с ним. Такое невозможно забыть, невозможно пережить, и больше всего на свете я не желала бы получить какой-то суррогат вместо настоящей любви.

Да и мальчишки… Разве они будут нужны чужому мужчине? Это Лев сейчас хорохорится: решил сорвать запретный плод, используя моих детей. А как сорвёт, так и перестанет интересоваться жизнью Фреда и Джорджа. Они ведь ему чужие, да и сорванцы такие, что с ума можно сойти.

Эти самые сорванцы выдержали две недели нормального поведения — а потом их опять поманили увлекательные приключения. Да ещё какие!

Это был день последнего экзамена, и я уже начинала тихо радоваться тому, что скоро будет чуть легче, а там и отпуск не за горами. И Фред с Джорджем в последнее время вели себя тише воды — но, как это обычно бывает с водой, она не может быть спокойной вечно. То буря на море, то гниль в болоте. И у меня впереди была буря.

Началось всё со звонка мамы. Сердце сразу рухнуло в пятки — неужели опять?! Оказалось — не опять, а снова, и даже хуже.

— Алёна, Фред и Джордж пропали! — выдохнула мама, как только я сняла трубку.

— Как, куда?!

— Не знаю! Я на кухне разогревала обед, заглянула к ним в комнату, чтобы позвать к столу — а их нигде нет! Я сначала решила, спрятались, ты же помнишь, как они так однажды в шкаф на верхнюю полку залезли и подушками прикрылись? Но нет их нигде!

— А входная дверь?

— Вот это самое странное. Она закрыта изнутри.

— Значит, они должны быть в квартире, мам. Ты их сколько времени ищешь?

— Да минут двадцать уже.

— Поищи ещё, раз дверь изнутри закрыта.

— Может, они наловчились её как-то закрывать…

— Мама…

— А что? С Фредом и Джорджем чего угодно можно ожидать. Ты когда домой?

— Через полчаса смогу, если не отпрашиваться. Ищи пока. Видимо, нашли новое место для схрона…

Услышав про закрытую дверь, я действительно немного успокоилась — а зря! И через пятнадцать минут ощутила весь ужас сложившейся ситуации в полной мере, когда мама в панике почти провизжала мне в трубку:

— Алёна, они в люльке за окном!!!

Я мотнула головой, ощущая, как в груди от страха холодеет.

— Что?!

— В люльке! Она висит между нашим этажом и этажом Льва! И они там!

— Как они там… — Я резко замолчала, осознав, что вопрос не имеет смысла. — Живы и целы?

— Да. Я Лёву попросила помочь, он побежал искать ремонтников, чтобы люльку вниз спустили, а сама слежу тут наверху, чтобы Фред с Джорджем не попытались залезть обратно или ещё хуже — попасть в соседние квартиры.

— Ты с ними говорила? — Я потёрла лоб. Голова неожиданно заболела, в висках будто молотки застучали. — Говорила?

— Да, но я пока не упоминала, что убью их, как только они окажутся на земле, а не в воздухе…

В воздухе.

И тут меня накрыло.

Господи! Мои дети висят в люльке! На уровне одиннадцатого этажа! А я тут! Да надо скорее бежать!!!

Примерно то же самое я сразу сказала маме, бросила трубку и помчалась на выход, по пути сделав короткий звонок завучу и объяснив ситуацию.

Такого кошмара со мной ещё не случалось…