Умиротворение Горной Шотландии в 1689–1759 гг. характеризовалось, таким образом, большой активностью отдельных рот из горцев, занявших в структуре британского присутствия в Хайленде, соответственно, важную и во многом до сих пор не оцененную по достоинству роль[1029]. Разумеется, необходимо признать достаточно широкое использование вождями и их приверженцами службы в отдельных ротах из горцев ради удовлетворения собственных нужд.

Вместе с тем необходимо также помнить, что их интересы с интересами Короны часто сочетались вполне взаимовыгодным образом. Возможность открыто содержать вооруженный отряд в условиях всеобщего разоружения (пусть во многом формального) и сообщаемый этим престиж службы в хайлендских ротах для горцев, приличное по тем временам (и по меркам Горного Края) жалованье и возможность опереться на поддержку правительства Соединенного Королевства активно использовались и коронными службами в Горной Стране.

Регулярный доступ к критически необходимой эффективному присутствию правительства в крае информации о количественном и качественном состоянии нелояльных Лондону сил в Горной Шотландии в 1715–1745 гг., по крайней мере некоторое сдерживание всеобщего распространения «черной ренты» в Хайленде и накопление опыта умиротворения мятежного края такой формой военного присутствия в нем, как набор вооруженных отрядов из местного населения на содержании и службе правительства, были, на наш, взгляд, теми принципиальными преимуществами, которые примиряли в неоднозначной службе отдельных хайлендских рот интересы Короны, вождей и личного споррана состоявших в них горцев.

Pax Britannica по-прежнему часто рассматривается в качестве эталонного образца государственного строительства имперского типа. Вместе с тем этот величественный образ скорее отражает расцвет могущества Великобритании в XIX в. Два предыдущих столетия рисуют менее однозначную картину колониальной и окраинной политики Лондона. Одним из важнейших достижений историографии Британской империи в последние два десятилетия является преодоление малопродуктивной оппозиции европейских морских и континентальных империй, приводившей к абсолютизации естественных различий между ними. До недавнего времени в качестве аналогов Британской империи рассматривались преимущественно Французская или Испанская колониальные империи. Предметом сопоставления в этом случае являлись заморские владения этих держав, а объектом изучения — колониальная политика за океанами.

Анна Лора Столер и Фредерик Купер в этой связи высказали важное методологическое наблюдение: «Концепции долгого XIX в. в европейской истории слишком сосредоточены на „нации-государстве“ и проявляют недостаточно интереса к „империи“»[1030]. Этот тезис развил Генри Кеймен: «Мы привыкли к мысли о том, что Испания создала свою империю, но полезнее было бы поработать с идеей о том, что империя создала Испанию»[1031].

Схожую мысль применительно к Британской империи высказала Линда Колли, показав, как много значили имперские успехи в формировании общебританской идентичности в островной метрополии[1032]. Такая исследовательская перспектива позволяет заметить, что в эпоху Нового времени развивались два параллельных и тесно взаимосвязанных проекта имперского строительства — на Британских островах и за океанами. В отношении гэльских окраин Лондон руководствовался во многом той же логикой, что и континентальные империи в отношении периферии, не отделенной от метрополии огромными морскими пространствами.

При этом если об Ирландии как о первой колонии Англии говорили давно, то о Горной Шотландии в таком ключе впервые заявили только в 1970-е гг.[1033] Об участии шотландских горцев в имперском строительстве за морем активно заговорили в 2000-е гг.[1034] Джоффри Плэнк первым обратил внимание на то, как британские генералы приобретали колониальный опыт управления в Хайленде, который они применяли в заморских владениях (и верно обратное)[1035]. Ранее Джейн Олмейер предложила рассматривать Ирландию как «лабораторию империи», где вырабатывались характерные черты более поздней британской колониальной политики[1036]. Между тем применительно к реалиям конца XVII — первой половины XVIII в. именно Хайленд уместно рассматривать в качестве самой близкой и опасной «лаборатории империи» по испытанию различных проектов формирования, расширения и укрепления лояльности Короне и правительству в Лондоне в условиях угрозы мятежей и вторжения враждебной державы.

Применение такого подхода, масштаба и ракурса в изучении окраинной политики Великобритании в свете различных направлений, форм и способов интеллектуальной колонизации Горной Шотландии в процессе решения «Хайлендской проблемы» в конце XVII — первой половине XVIII в. позволяет обнаружить скрытый смысл взаимосвязанных мер по сбору, комментированию и практическому применению сведений о крае и его мятежных обитателях с целью расширения британского присутствия на этой гэльской окраине.

В книге этот аспект хайлендской политики Соединенного Королевства изучен не только в качестве практики идеологического присвоения «чужого» пространства и аргументации такого решения «Хайлендской проблемы», за которое в тот или иной момент ратовал Лондон. Речь также идет об аналитических аспектах интеграции и модернизации Горной Страны, основанных на воображении и осмыслении географических, этнографических и политико-экономических особенностей «Хайлендской проблемы» в 1689–1759 гг.

Кроме того, возможности использования этого колониального знания в собственных или корпоративных интересах, открывавшиеся перед военными и штатскими чинами в Лондоне и в Горной Шотландии, их агентами, а также заинтересованными представителями местных элит, позволяют говорить об интеллектуальной колонизации Горной Шотландии одновременно как о способе аргументации в политической полемике — как по поводу решения «Хайлендской проблемы», так и в связи с колониальной политикой Великобритании за океанами.

В ходе исследования было установлено, что решение «Хайлендской проблемы» в конце XVII — первой половине XVIII в. сопровождалось не только зримым расширением британского военного присутствия в Горной Шотландии, но и менее явным, однако не менее значимым формированием определенного корпуса текстов (мемориалы, рапорты, отчеты, обозрения) в процессе интеллектуальной колонизации Горной Страны, не только отражавших ее восприятие в Великобритании и служивших идеологическим обоснованием хайлендской политики Лондона, но и составивших колониальное знание о гэльской окраине и ее обитателях, призванное облегчить властям понимание местных реалий в процессе умиротворения и реформирования Горного Края.

Важнейшие направления сбора, комментирования и применения сведений о Горной Шотландии и ее обитателях в процессе решения «Хайлендской проблемы» были связаны с попытками властей определить ее географическое, этнографическое и политико-экономическое содержание — установить потенциальные границы мятежа, картографируя «Хайлендский рубеж», определяя границы клановых земель и выявляя социально-экономическую специфику феодально-клановых отношений в Горной Стране.

Изучение характерных особенностей воображения географических границ «Хайлендского рубежа» и создания картографических образов «Хайлендской проблемы» позволило установить, что эти усилия имели прямое отношение к формированию британской идентичности в конце XVII — первой половине XVIII в. Горный Край позиционировался правительственными комментаторами как отличавшийся от остального королевства и противостоявший нормам и ценностям британского юнионизма.