Эта формула общения с Лондоном — нюансирование и акцентуация при описании известного и свойственного ответственным чинам королевства набора образов и символов восприятия Горной Страны до того момента, пока ближе к концу XVIII в. «изобретенный» антиквариями Хайленд (новая версия социальной реальности края, не более близкая к действительности, чем принятая во времена лорда Ловэта) не начнет олицетворять собой культуру Шотландии в целом, — позволяет между тем выявить не только характерные стереотипы восприятия Лондоном самой беспокойной в то время из своих кельтских окраин, но и особенности формировавшейся британской политической культуры, нашедшей своеобразное отражение в мемориале вождя.
Между тем, поскольку в конечном итоге в качестве руководства к действию властями был принят все же рапорт генерала Уэйда, далее необходимо выявить риторические приемы и стратегии убеждения в собственной правоте, которые отличали рекомендации командующего по решению «Хайлендской проблемы».
В 1983 г. известный британский историк Эрик Хобсбаум предложил ученому сообществу довольно любопытную и практичную в исследовательском плане формулу интерпретации культурной истории — «изобретение традиции»[782]. Сборник статей с одноименным названием открывал материал не менее известного британского историка Хью Тревора-Рупера о принимаемом ныне многими исследователями «изобретении» Горной Шотландии во второй половине XVIII — первой половине XIX в. (в соответствии с политическими и социокультурными запросами британского общества)[783].
Между тем в действительности Тревор-Рупер обнаружил не факт «изобретения» Горного Края, но лишь один из этапов этого веками шедшего на Британских островах «изобретательного» процесса. То, что этот этап, действительно характерный для второй половины XVIII — первой половины XIX в., далеко не единственный, демонстрирует нарративная традиция описаний Хайленда в конце XVII — первой половине XVIII в. — первое «изобретение» Горной Шотландии в Соединенном (с 1707 г.) Королевстве до ее «изобретения» интеллектуальными героями изысканий X. Тревора-Рупера[784].
Такое конструирование Хайленда в письме комментаторов при этом носило персональный, а потому очень неоднозначный характер. Это обстоятельство приобретает особый смысл, если учесть, что «цивилизация» Горной Шотландии до подавления восстания якобитов 1745–1746 гг. на практике оказывалась скорее компромиссом противостоявших друг другу в Хайленде сторон, чем его действительным умиротворением. По-своему интерпретируя причины такого положения вещей, «шотландские» чины вольно или невольно знакомили Лондон не столько с реалиями Горной Страны, сколько с версиями наблюдаемой ими в крае реальности. Разумеется, такими «авторскими» комментариями являлись и отчеты о положении в Горной Шотландии генерала Уэйда[785].
«Ваше Величество соблаговолили повелеть направить меня в Горную Страну Шотландии и продолжить исполнение ряда указов и инструкций, которые были мною получены от Его прежнего Величества» — так генерал Уэйд последовательно оказался на службе у двух королей, двух первых Георгов из дома Ганноверов. В результате рапорты командующего о службе в Шотландии неизбежно представляли собой определенную ревизию собственных усилий, затраченных на умиротворение Горного Края между двумя крупнейшими якобитскими мятежами, в ходе которых армии «Претендентов» на британский престол дважды вторгались походом «на Лондон» из Шотландии в Англию — в 1715–1716 и 1745–1746 гг.
В этой ситуации легко предположить (и, добавим, логично), что если генерал Уэйд желал, чтобы его идеи были услышаны в Лондоне, то ему стоило бы использовать эту возможность представить себя перед ответственными чинами в максимально выгодном свете. И, вероятно, именно поэтому не стоит удивляться, что в рапортах генерала Джорджа Уэйда «О положении в Горной Шотландии» кланы Хайленда «разоружались», набранные среди «лояльных» горцев роты «формировались», форты «строились», а военные дороги «прокладывались»; и именно так, как это предполагалось в его первом же рапорте от 10 декабря 1724 г.[786] В данном случае, однако, особый интерес вызывает другое — то, как генерал Уэйд писал о своих «успехах» и почему он писал о них именно так.
Итак, прежде всего необходимо отметить, что фигура генерала Уэйда в сложном процессе умиротворения Горного Края совсем не случайна. Будущий знаменитый генерал Уэйд родился в Танжере в 1673 г. в семье майора Джерома Уэйда из Килэвэлли, участвовавшего вместе с Оливером Кромвелем в высадке на «Изумрудном острове», за что и получившего позже небольшое ветеранское владение, а в 1661 г. в составе Танжерского полка Генри Мордаунта, графа Петерборо, отплывшего также в майорском чине охранять приданое жены Карла II Стюарта Катарины Браганзы (Екатерины Португальской)[787].
Джордж рано понял, что единственным институтом, способным ему с его третьестепенными правами на наследование имения — он был третьим и младшим сыном в семье — и скромными размерами последнего предоставить возможность карьерного роста и изменения своего положения в обществе, была армия, в которую он и поступил еще в 1690 г. Личный профессионализм при таком положении дел прежде всего прокладывал путь к карьерным вершинам, и то упорство и быстрота, с какой они брались Уэйдом, — лучшее свидетельство его способности к военному делу. Век войн, начавшийся для стран «британского архипелага» сразу вслед за Славной революцией, несомненно, способствовал быстрому продвижению по служебной лестнице целеустремленных и способных офицеров, и Уэйд здесь не стал исключением, закончив Войну за испанское наследство генерал-майором не только по должности, но и по опыту.
Для такого человека умиротворение Горной Шотландии как первейшей угрозы пребыванию первых Ганноверов на британском престоле было тем шансом с двойным результатом, когда, провалив возложенную монархом ответственную миссию, можно было либо все потерять, либо, напротив, выполнить указание и так утвердиться на достигнутых высотах и, может быть, занять положение рангом повыше[788].
В том выборе, который за Уэйда сделал сам суверен, можно и нужно было полагаться лишь на собственный опыт и знания (основанные на стереотипах, но также еще эмпирические), и именно поэтому рекомендации этого командующего королевскими войсками в Северной Британии представляют в данном случае самый живой интерес. Пристальное внимание к ним важно в то же время уже потому, что именно генерал Уэйд заложил основы британского военного присутствия в Горной Стране на весь период ее умиротворения вплоть до конца 1750-х гг.
Далее привлекает особое внимание тот факт, что и во втором, и в третьем рапортах (1726 и 1727 гг., последовавших вслед за рапортом 1724 г.) генерал Уэйд предстает перед своей целевой аудиторией — теми людьми, которые и определяли политику Лондона в Горной Стране, — как практик, в действии. Его предложения и предположения проходят (на страницах рапортов и донесений командующего) проверку в конкретных условиях мятежа, заговоров и угрозы вторжения на Британские острова иностранной державы. Эти вызовы, ставшие для нового престолонаследия уже традиционно «хайлендерскими», должны были найти самый живой отклик в Лондоне[789]. Успешный опыт их нейтрализации означал бы не только укрепление положения командующего королевским войсками в Шотландии, но и оправдание предпринятых мер и мер предстоящих (именно политическая конъюнктура этих вызовов — в основе всех предложений генерала Уэйда)[790].
