Итак, суммируем предварительные данные, которыми мы располагаем, для того чтобы иметь возможность проанализировать составленное в середине XVIII в. статистическое обозрение Горной Страны в широком контексте задуманной правительством социальной инженерии и соответствующих возможностей политической арифметики Хайленда.
Во-первых, сопоставление и анализ источников, связанных с этой «Книгой Страшного суда» для Горного Края, позволяют вполне обоснованно утверждать, что автором «Горной Шотландии» был именно Дэвид Брюс, один из инспекторов конфискованных имений в Шотландии. С одной стороны, он был близок к первым лицам королевства (прямая и откровенная переписка с лордом Хардвиком служит хорошим примером) и в этом смысле достаточно типичен, характерен и, с другой стороны, влиятелен (с точки зрения значения текста в процессе формирования, формулирования и принятия решений по «Хайлендской проблеме»).
Во-вторых, источники информации, которыми Брюс располагал, позволяют обозревать Горную Шотландию в 1750 г. главным образом «государевым оком». Вместо отдельных представителей местных элит, живописавших «политическую анатомию» Хайленда, на поле его политической арифметики после подавления последнего мятежа якобитов в 1746 г. доминировали почти исключительно представители Лоуленда, имея в виду то особое место, которое отводилось в процессе умиротворения края социальной инженерии, в особенности ликвидации феодально-клановых отношений.
Таким образом, установив интеллектуальный, политический и административный контекст статистического анализа решения «Хайлендской проблемы», предложенного Дэвидом Брюсом, следует разобраться со способом представления, логикой прочтения и путями осмысления сведений о горцах, представленных в «Горной Шотландии в 1750 г.». Эти направления внутренней критики источника вполне соответствуют основным интеллектуальным операциям «политики населения» в рамках политической арифметики Хайленда: ранжирование горцев и кланов в соответствии с принятыми критериями цивилизации, военно-мобилизационным и экономическим потенциалом и степенью лояльности Лондону (статистический учет как политический контроль); изоляция горцев от «тиранической власти деспотичных вождей» (превращение клансменов в арендаторов и замена завязанной на местные интересы клановой идентичности на твердый и обезличенный социально-экономический статус); встраивание Горной Страны в экономическую и политическую системы Соединенного Королевства и Британской империи (стимулируемые фискально-военным государством милитаризация, эмиграция и внутренняя колонизация Хайленда).
Прежде всего необходимо еще раз отметить, что с точки зрения жанровой принадлежности «Горную Шотландию в 1750 г.» по внутренней структуре и заявленным в преамбуле целям стоит отнести скорее не к литературе путешествий (хотя по форме и способу организации собранной Брюсом информации о состоянии Хайленда это именно травелог), а к рациональной и рационализирующей государственной статистике, предполагавшей наведение порядка (в конфискованных имениях и признанных «гнездах разбоя»), стандартизацию (в вопросах экономических и моральных «улучшений») и систематизацию (как проектирование социальной инженерии в крае).
В этой связи крайне важно, через какие данные давался портрет мятежной гэльской окраины. Составленное инспектором для лорд-канцлера обозрение края можно рассматривать как своеобразное собрание коллективных биографий горцев, «досье» на лояльные и враждебные Короне шотландские кланы[723]. И это обстоятельство, между прочим, само по себе является свидетельством высокой сопротивляемости края «цивилизации», направляемой Лондоном. «Горная Шотландия в 1750 г.», соответственно, в той или иной форме предоставляла право голоса отдельным представителям местных элит, если их самопрезентация совпадала с тем, как они были представлены автором.
Между тем, учитывая социально-профессиональную принадлежность преподобных агентов Дэвида Брюса, организация обозрения Хайленда по церковным приходам, кажется, была бы в этом случае более логичной и естественной. Именно таким образом Александр Уэбстер, также священник (из Эдинбурга), составил «Обозрение численности населения Шотландии в 1755 г.»[724]. По этой же схеме составил «Статистическое обозрение Шотландии» в 1791–1799 гг. сэр Джон Синклэйр из Улбстера[725].
Однако через шестьдесят лет после первого мятежа якобитов 1689–1691 гг. Горная Страна по-прежнему воспринималась в тартановом цвете. Из двух конкурировавших моделей организации пространства изучаемой окраины в аналитическом письме Брюс выбрал основанную на коллективных биографиях горцев. Эта разница в восприятии Горного Края отражает разницу в познавательных стратегиях его описания до и после окончательного исчезновения якобитской угрозы Великобритании к 1759 г.
В середине XVIII в., в отличие от конца столетия (ценз Уэбстера представляет собой переходный пример, фиксируя по приходам не только численность населения Шотландии, но и военно-мобилизационные возможности Северной Британии в свете разгоревшейся Семилетней войны — окончательный вариант ценза составлен им уже после начала конфликта[726]), политическая арифметика Хайленда еще сохраняла черты, сформированные сэром Уильямом Петти, являясь скорее интеллектуальным инструментом внутренней колонизации на службе британского юнионизма (обозрение Брюса), чем позаимствованным в арсенале просвещенных модерных европейских империй и королевств способом самоколонизации и проявлением раннего шотландского национализма (обозрение Синклэйра).
Изучение людских ресурсов в Горной Стране, следовательно, служило не только административным целям, в интересах более эффективного развития этой окраины, но и военно-политическим (рекрутирование и ликвидация якобитской угрозы) и социально-экономическим (реформы как сокращение мобилизационных возможностей мятежных вождей).
В этом смысле статистическое обозрение инспектора являлось еще и инструментом для управления политическими и экономическими различиями в Хайленде, переведенными в рамках административной этнографии в этнокультурные термины, связанные с его языковой и религиозной неоднородностью. Перепись кланов в «Горной Шотландии в 1750 г.» позволяла оценить успехи и промахи четырех лет, прошедших после подавления последнего (как выяснится позже) мятежа якобитов 1745–1746 гг.
Ее результаты были своеобразными вехами на пути строительства нового Хайленда, что было особенно важно в момент подготовки и начала реализации первых актов (о ликвидации наследственной юрисдикции и военных держаний), санкционировавших масштабную социальную инженерию в Горной Стране. Статистика позволяла инкорпорировать в достаточно краткий, но емкий отчет целый набор идей и фактов социальной реальности, в результате обозрение Брюса представляло собой одновременно текст и контекст интерпретации содержания «Хайлендской проблемы» и перспектив ее разрешения.
При этом графы собранных на шотландские кланы «досье», отражавшие их политическую ориентацию, религиозные взгляды, уровень социально-экономического и культурного развития, ничего принципиально нового сами по себе не несли. Особенности развития Горной Страны фиксировались на языке местной культуры и современной политэкономии, включая перекрестные ссылки и взаимосвязанные выводы. В «Горной Шотландии в 1750 г.» речь по-прежнему шла о гендерной и возрастной классификации с традиционным акцентом на выявлении в каждом клане числа «людей, способных держать оружие»; о социально-экономическом статусе горцев (арендатор, тэкмен, вождь, вассал и/или магнат) и масштабах «улучшений», также выражавшихся цифрами, отражавшими демографические и мобилизационные возможности того или иного шотландского клана; о девиантном поведении (грабеж и разбой); о культурно-языковых особенностях (включая подсчет говоривших на «ирландском» и английском языках и их вариациях); о религиозной принадлежности горцев с обязательным указанием линий религиозного раскола внутри каждого клана; об их политической ориентации в связи со всеми предыдущими рубриками[727].
