В то же время «является большой ошибкой считать, будто все люди, даже среди Кэмеронов и МакДоналдов, сплошь воры; хорошо известно, что хотя примерно половина из них испытывает отвращение к непопулярной [у них] торговле, они не осмеливаются нарушить закон, и большая часть семейных и имеющих чем прокормиться поднялась [на мятеж] с большой неохотой; а среди других племен едва ли один из двадцати взялся за оружие по собственной воле; так они поступили во избежание настоящей порухи»[706]. «Бедность и рабство принуждают их к грабежу, и их основной мотив к мятежу — их надежды пограбить… Но как только они освобождаются от бедности и рабского служения вождям, записываясь на службу Его Величеству в хайлендские полки, ни один рядовой в армии не является более рассудительным… более исполнительным… и более верным»[707].

Шотландские горцы обладали значительным потенциалом, с точки зрения ответственных за их умиротворение чинов, Короны и правительства в Лондоне, особенно в свете нужд и потребностей фискально-военного государства и колониальной экспансии[708]. Однако его еще предстояло раскрыть, измерив надлежащим способом и описав подходящим образом людские ресурсы Горной Страны. Трудноразрешимая и прежде отложенная властями задача по превращению горцев из мятежников в верных подданных своего короля предполагала особую роль социальной инженерии в процессе масштабного реформирования Горного Края, а в основании этих проектов лежала политическая арифметика.

Долгое время возможности ее применения в качестве аналитического инструмента интеллектуальной колонизации гэльской окраины и решения «Хайлендской проблемы» были ограничены простым арифметическим подсчетом лояльных и враждебных правительству клансменов в связи с несостоявшимся учреждением в Горной Шотландии лорд-лейтенантств (к 1745 г.). Но когда дело «младшего Претендента» было проиграно на Каллоденском поле, Лондон решил свести более близкое знакомство с Горной Страной и ее пока еще совсем не «благородными дикарями», накануне угрожавшими единству королевства и даже империи[709].

По возможности наводнив край солдатами, агентами и управляющими, правительство, пожалуй, впервые получало такую возможность (и, прежде всего, выразило такое желание). Результат себя ждать не заставил, и уже три года спустя здесь была проведена первая и единственная в своем роде крупная операция по сбору, систематизации и политэкономическому анализу статистических сведений о горцах — с пером и бумагой в руках составлена и представлена в Лондоне «Горная Шотландия в 1750 г.»[710]. Интерпретирующие рамки анализа места, роли и значения этого объемного и содержательного сочинения в политической арифметике Хайленда формируют традиционные и тесно связанные друг с другом вопросы об авторстве, источниках информации, способе ее представления, логике прочтения и путях осмысления.

По мнению Э. Лэнга, опубликовавшего «Горную Шотландию» в 1898 г., автором труда был некий «мистер Брюс», чиновник британского правительства, в 1749 г. привлеченный к инспектированию конфискованных имений в Горной Стране. Кроме того, этот таинственный Брюс фигурирует и как «поверенный двора», состоявший на секретной службе Его Величества в Шотландии в 1754 г., откуда он отправлял рапорты о своих приключениях за подписью «Кромвель». Лэнг замечает по этому поводу, что точно такие же форма письма и сантименты представлены в «Горной Шотландии». Эти обстоятельства, по мнению издателя, позволяют предположить, что Брюс и автор статистического обозрения Хайленда в 1750 г. — это одно и то же лицо, «хотя требуется более убедительное подтверждение»[711].

И если бы Лэнг внимательно ознакомился с бумагами по шотландским делам лорд-канцлера Филипа Йорка, 1-го графа Хардвика, он без труда бы его обнаружил. Корреспонденция министра содержит несколько писем от Дэвида Брюса, эсквайра, одного из инспекторов конфискованных имений в Шотландии, за август 1749 — июнь 1750 г., из которых явственно следует, что с весны 1749 г. до лета 1750 г. он по приказу лорда Хардвика изучал состояние конфискованных у якобитов имений[712]. Причем отчеты инспектора о состоянии конфискованных у мятежников имений в Хайленде практически не отличимы по структуре, стилистике и содержанию от «Горной Шотландии в 1750 г.», по большей части разнясь (уступая) лишь в географии вошедших в обозрение земель и степени детализации предложений по реформированию Горного Края[713].

Более того, в одном из писем к лорду Хардвику обнаруживаем, что по крайней мере к осени 1749 г. Дэвид Брюс уже занимал пост контролера, ответственного за состояние конфискованных имений в Низинах[714]. При этом служебные обязанности управляющего конфискованными имениями в Горной Стране он к лету 1750 г. уже в течение года исполнял отчасти за собственный счет и даже был вынужден обратиться в Лондон с просьбой о причитающейся ему компенсации[715]. Характер корреспонденции наводит на мысль, что и в Хайленде Брюс для Лондона выступал в роли генерального инспектора (имея и опыт, и заслуги в отправлении этой хлопотной должности как на равнинах, так и в горах), рапортуя «в соответствии с приказами и инструкциями, полученными мной касательно Горной Шотландии, где я счел своим делом быть информированным настолько полно, насколько возможно, относительно всего относящегося к конфискованным имениям»[716].

Источники информации, представленной в «Горной Шотландии в 1750 г.», также указывают на Дэвида Брюса как наиболее вероятного автора этого обстоятельного обозрения Хайленда. Самый примечательный пример в этом смысле представляет собой «Мемориал касательно Хайленда», составленный преподобным из Инвернесса Александром Макбиэном в 1746 г.[717] Уильям Блэйки, опубликовавший этот источник в 1916 г., заметил, что детальное сравнение мемориала и «Горной Шотландии» позволяет утверждать, что они написаны одной и той же рукой (идентичны взгляды, суждения, фразеология). Кто бы ни написал сей манускрипт, как полагал издатель, содержащаяся в нем информация поступила от автора «Мемориала касательно Хайленда»[718].

Оба сочинения действительно очень похожи и соотносятся друг с другом по объему, содержательности и логике статистической презентации шотландских кланов и магнатств, структурированности и завершенности выводов о перспективах социальной инженерии в Горной Стране как черновой набросок (мемориал преподобного, 1746 г.) и окончательный текст (обозрение инспектора, 1750 г.)[719]. Как и в случае с установлением авторства «Горной Шотландии», пролить свет на характер агентурных отношений и текстуальных заимствований Дэвида Брюса и Александра Макбиэна помогает шотландская корреспонденция лорда Хардвика.

Одно из писем инспектора конфискованных имений в Горном Крае королевскому министру содержит два мемориала преподобного Джона МакКолея, священника на о. Южный Юст, в которых он описывает трудности евангелизации мятежной гэльской окраины даже после разгрома якобитов при Каллодене в 1746 г.[720] Обращает на себя внимание тот факт, что Дэвид Брюс и Джон МакКолей пишут о роли и значении протестантизма в «цивилизации» Хайленда практически в одних и тех же выражениях, с одних и тех же интеллектуальных и моральных позиций[721]. Учитывая эти обстоятельства, а также особую роль, которую преподобные в Горной Шотландии играли в сборе агентурных сведений в интересах ответственных за умиротворение края чинов и агентов правительства, можно вполне логично и обоснованно предположить, что «Мемориал касательно Хайленда» 1746 г., вероятно, являлся источником информации для инспектора, а сам он, в свою очередь, был автором «Горной Шотландии в 1750 г.»[722].