– Добрый день, Вы не могли бы подсказать, чем они отличаются? – теперь Катерина полностью развернулась и тотчас застыла в оцепенении. Перед ней стоял Генри.

– Вы? – спустя несколько секунд, которые скорее напоминали пару-тройку лет, выдавила Катерина.

– Мы, – обнажая белоснежную улыбку, ответил Генри. – Отчего Вы к этим банкам пристали, как к экспонатам в музее.

– Боже мой, как бы не порезаться о Ваши остроты? Что Вы здесь делаете? – раздраженно, будто Генри вошел не в магазин, но в ее комнату, спросила девушка. Юноша усмехнулся, улыбка по-прежнему играла на его лице.

– А я и не знал, что входить в эту святыню дозволено только любителям земляничного чая и сторонникам заниматься таинственной, но очень привлекательной деятельностью после работы, – Генри явно наслаждался этим маленьким сражением, ведь в ход пошло его любимое, испытанное ни одной битвой оружие сарказма.

– Могу я поинтересоваться, в какой момент нашего пренеприятнейшего знакомства, – Катерина скривила лицо, – я позволила Вам говорить со мной в таком тоне?

– Признаюсь, у меня нет привычки выпрашивать разрешение на свой тон, – парировал Генри. – Но если он Вам все-таки неугоден, я снизойду до того, который устроил бы Вас.

Парень разговаривал в полушуточной манере, дразня и раззадоривая Катерину. Девушка же усмотрела в словах вопиющую наглость.

– Знаете что? – рассыпа́лись, словно зерно из дырявых мешков, те немногие крупицы терпения, какие имелись в резервах Рудковски. – Вы невоспитанный грубиян. Господь или другое чудо избавили меня от необходимости знать, что послужило причиной Вашего хамства, но культивировать его всходы я Вам не позволю.

Только в этот момент Катерина вдруг осознала: она все это время крутила в руках несчастную банку горошка. Девушка злостно, с шумом и грохотом поставила ту на первоначальное место, закатила глаза и полетела на выход.

– Да полно Вам, я же шучу, – крикнул вдогонку Генри. – Эй, а Вы всегда уходите по-английски, не попрощавшись?

Катерина уже протянула было руку, чтобы толкнуть дверь, но остановилась. Вдохнув в себя целую бочку воздуха, девушка произнесла:

– Просто, уважая свою профессию, – я переводчик – считаю собственным долгом полностью погрузиться в культуру, языком которой я кичусь.

Рудковски спешно шагала, порой ускоряясь на бег, и все еще не могла принять факт: столкновение произошло не на картинке из фильма с какой-нибудь вымышленной Каролиной, а прямо сейчас, с ней самой – существующей Катериной.

«Черт его подери! – бушевала вся сущность девушки. – Да как он может вести себя… позволять себе… О-о-о, это просто невыносимо. – Катерина тщетно силилась подобрать нужные слова. Слишком уж далеко от берега отбросила ее штормовая волна. – Он окажет мне исключительную любезность, если впредь постарается избегать наших неназначенных встреч, – солгала девушка. – А иначе поганец узнает правду о себе на всех языках, которые мне подвластны!»

– Дьявол! – уже вслух чертыхнулась Рудковски и развела руки. – Из-за него мы теперь без горошка.

Генри смотрел вслед торопливо удаляющейся фигуре Катерины. Так провожает народ отплывающие корабли, чьи очертания становятся меньше и меньше до тех пор, пока не превратятся в одну только точку на горизонте, а затем и вовсе исчезнут.

«Да, с этой ранимой натурой и не пошутишь, – подумал парень и с ноткой печали вздохнул. – Жаль, я бы хотел посмеяться».

Генри повернулся – недалеко от входа его терпеливо ждала бессменная Найда.

– Катерина, доченька, что случилось? – обратилась к влетевшей на кухню девушке мать. Будучи в приятельских отношениях в том числе с языком жестов, Катерина и не подозревала, – слишком уж занялась другими мыслями голова – что прямо сейчас безошибочно выдает свои переживания. Все ее тело кричало о произошедшем.

Неспособность больше мириться с фонтаном прорвавшихся эмоций, дополненная попыткой матери посочувствовать, вызвали водопады слез. Редко что доводило девушку до настоящей истерики, окантованной плачем. Теперь же она рыдала навзрыд, злясь уже не на что-то конкретное, но на все, что не было ей самой. При этом свое бессилие в схватке с чувствами Катерина тоже не жаловала.

– Маленькая моя, ну что ты? – Элеонора нежно прижала дочку к себе и принялась выглаживать ее запутанные от ходьбы волосы. Девушка все еще не могла отпустить речь наружу и лишь время от времени изо рта ее вылетали отдельные слоги. Выстройся они в логическую цепочку, получилось бы что-то вроде занятного философского «почему?».

Катерина радовалась, что отец, по-видимому, сейчас находился не дома, иначе он непременно явился бы на звук пожарной сирены и пренебрег нежеланием девушки отвечать на бестактный допрос. И все же нашлись и те, кто в силу неравнодушия просто не смог оставить истерику без внимания – на пороге кухни застыла малышка Мелания.

– Ты посмотри на это внезапное обострение любопытства, – добродушно отметила, завидев шпионку, миссис Рудковски. – Мисс, Вы не боитесь, что кто-нибудь оторвет Вам Ваш сладенький носик?

– Ну и пусть забирают, он все равно дурацкий! – Мелании до сих пор не удавалось выговаривать «р» и «ш», да и «ч» выходил каким-то размякшим. От этого даже злостные выкрики напоминали скорее акт некой комедии.

– Видишь, Кэйт, вот где действительные проблемы – нос у нее не такой. А то вздумала тут заливаться по пустякам.

Старания женщины наконец увенчались бесспорным успехом, и на лице Катерины мелькнул проблеск улыбки. Впрочем, надолго покой не задержался – в дверь позвонили.

– Мам, а мы кого-то ждем?

Катерина открыто недолюбливала налетевших гостей и их засиживания. Это безобразие, по мнению девушки, не могло уживаться с уютом привычной им атмосферы.

Элеонора пожала плечами:

– Откроете? Никак не могу оставить духовку без присмотра, – сестры глянули друг на друга, обменялись одинаково очаровательными улыбками и дружно кивнули.

Пока они приближались к причине очередной неожиданности, Мелания, как козочка, резво скакала вокруг старшей сестры. Этот задор окончательно возвратил Катерину в состояние радости.

– Прошу, – жестом швейцара девушка возложила миссию по открытию двери на сестренку. Малышка подпрыгнула – ручка висела на слишком большом расстоянии для человечка, чей рост едва составлял полноценный метр, – и дверца открылась.

Катерина почувствовала, как по груди вновь разливается неприятное, жгучее чувство, а внезапный толчок под ложечкой и затуманенная голова заставили девушку взяться за обувной шкафчик. Рудковски не знала, но предположила, что ее слова застряли примерно там же, где и ее обед.

– Вы кто? – ангельским голосом запросила Мелания.

– Здравствуйте, мисс, – гость протянул руку. – Я Генри, очень удачливый малый: старался поспеть за Вашей сестрой, а посчастливилось встретить на одну прекрасную леди больше, – Генри вежливо улыбнулся и присел на корточки, словно подчеркивая: он не превосходит малышку ни по возрасту, ни по статусу.

– Что Вам нужно от моей сестры? – Катерина вновь обрела способность облекать мысли в слова и защищающим жестом отодвинула сестру назад.

Парня такая реакция не удивила. Он усмехнулся и вытянулся в свою прежнюю гордую стойку.

– Простите меня, пожалуйста, – голос Генри звучал теперь мягче и бархатистее. – Я не хотел Вас обидеть ни в одном из наших свиданий, – Катерина хотела ему возразить, но парень продолжил: – Мне жаль, что я проявил к Вам бесцеремонную грубость, и, если позволите…

Генри запустил руку в карман куртки и вынул оттуда горошек – нить Ариадны1, спасающую этот день. По лицу Катерины читалось: вела нешуточную борьбу с усилием сдержать улыбку.

– Кэйт, кто там? – донесся с кухни вопрос озадаченной Элеоноры.