Однако события разворачивались именно так, как тому поспособствовали их виновники. И Катерине пришлось с неохотой признать: ее гробовое безмолвие заставляло изнывать и душу, и тело. Генри же тщетно искал в закромах закаленного разума комбинации слов – а те только и делали, что всплывали в рандомном порядке.

В тот момент, когда сносный предел терпения боли был превзойден, Катерина отвела в сторону стеклянный взгляд, а затем отвернула от Генри и голову – словом, приготовилась мысленно попрощаться.

Как ни странно, есть такие способы уходить, которые всей своей сущностью кричат о желании остаться. Осознание это ударом молнии бахнуло в Генри, и, несмотря на возможные риски, парень понимал: он один стоит за штурвалом. Юноша, пережив за мгновение весь доступный ему спектр чувств, решился на бесповоротное.

Генри схватил Катерину за худенькую белоснежную ручку, настойчиво, но с неутраченной нежностью развернул ее корпус к себе, и спустя пару секунд рассудки обоих сообщили хозяевам: их губы накрепко сомкнуты в исцеляющем поцелуе.

При всем желании ни Рудковски, ни Генри не смогли бы сказать, сколько времени отнял у них момент забвения. Об этом кричало нытье в ступнях девушки, вынужденной стоять на носочках, и оно же в не разгибающейся теперь шее юноши – разница в росте требовала жертв. Впрочем, на беду испытуемых, эксперимент по сближению их безжалостно прервал отец, чье вмешательство, не шуми он нарочно, они верно и не заметили бы.

Возможно ли вникнуть в волнения отца, чью принцессу – пусть на сегодняшний день ей и было ни много ни мало, но двадцать – на его же глазах перехватывает другой мужчина? Под строгим взглядом Джозефа Ромео с Джульеттой застыли, не смея позариться и на малейшей микродвижение.

Вместе с тем Генри готовился защищаться и защищать свое только приобретенное солнышко при едином возникновении туч. Катерина же, несмотря на способности воображения, и представить сейчас не могла, что разыгрывалось в закаленной строгостью жизни душе отца.

– Мамочки мои, я думал второе пришествие и то случится раньше, – пара застыла: поворота событий в сторону шутки не ожидал никто. – Ну что, когда в сваты идем?

Мистер Рудковски любил пошутить, но почти за каждым его подколом скрывалась серьезная мысль.

– Папа! – оправилась от шока девушка. Отец усмехнулся.

– Ну а что? Мои клиенты – видные женихи.

Катерина с ужасом расшифровала: отец не признал в лице похитителя ее сердца того самого гостя, которого, повинуясь року судьбы, уготовил им вечер Нового года. Генри, вероятно, лелея похожую мысль, поспешил заступиться.

– Мистер Рудковски, рад встрече, – шагнул он вперед, протянув мужчине руку. Выпученные глаза Рудковски напоминали два больших диско-шара.

– Ты? – голосом, напоминающим в большей степени рев, протянул Джозеф, на что Генри смело и утвердительно кивнул.

Катерина обеспокоенно переводила взгляд то на одного, то на другого. Девушка ждала и вместе с тем боялась ожидать возможных выходок любой из сторон: отца, потому что она слишком хорошо знала причуды его характера; Генри – оттого, что не знала его совсем.

Впрочем, волнения девушки выветрились и она облегченно выдохнула, когда отец, оценивая парня взглядом, протянул ему руку в ответ.

– Что ж, чем черт не шутит, – Рудковски сделал попытку улыбнуться и впер обе руки в то место, где у нормальных людей находится талия. – Ладно, молодежь, беседуйте. У меня дел на складе… непочатый край, – почти пропел мужчина, и Катерина отметила про себя: последнюю коробку с товаром она помогла разгрузить еще час тому назад.

– Рад был увидеть, – словно желая поскорее вытащить едва вскочившую занозу, попрощался с ним Генри. Джозеф лишь скупо кивнул, подошел к выходу и, задержавшись на долю секунды в проеме, удалился на склад.

Катерина смотрела на двери и после исчезновения за ними отца. Генри, не отрываясь, следил за движениями ее лица. Он не торопил девушку, стоически дожидаясь от нее действий.

Наконец Катерина вышла из оцепенения и смущенно и робко повернулась в сторону парня, не поднимая при этом светящихся, охваченных потрясением дня глаз. Генри, боясь нарушить спокойствие, осторожно взял одной рукой потерявшую волю кисть девушки; другой – с чарующей нежностью и отнюдь не ожидаемой легкостью приподнял, аккуратно придерживая, поникшую ее голову.

Так парень объявил о решимости встретить взгляд Катерины. Искренний, обнаженный – Генри готовился принять любые его послания, даже если на чистую поверхность глаз поднялось все безобразие, охраняемое морским дном. Тем более что за наличие этого беспорядка в какой-то степени парень ответственен был сам. Впрочем, он же намеревался нести за свое преступление справедливую кару.

На радость Генри, Катерина лишь улыбнулась, снимая с нагруженных плеч их обоих тяжести ушедших дней. Отливающий светом жест словно уверил юношу в светлом будущем, и ему тотчас подумалось: предыдущие кавалеры Рудковски верно вели за эту награду – улыбку девушки – ожесточенные битвы. Добиться от Катерины такого рода подарка означало внести себя в очередь кандидатов на теплое место возле нее.

Рудковски вверила себя в его власть, и, подкормленный сытной порцией смелости, Генри ответил на милость взаимным движением губ. Еще через мгновение, будто наконец расставляя все точки над «i», он прижал Катерину к себе и обхватил девушку за обмякшие в его руках плечи.

Две одинокие души, каких свел неказистый перекресток судьбы, стали друг для друга взаимовсем. Заложив фундамент отношений невинным поцелуем, они выстраивали теперь стены и настилали полы усадьбы долгими прогулками и доверительными разговорами обо всем, что только выдавали их незаурядные умы.

Рудковски, обожая шелест книг, призналась: «Меня восхищают и одновременно страшат люди, которые много читают. У них ведь в головах не просто мысли – там целые миры, и никогда не знаешь, чего следует ждать».

Генри, преследуя мечту, вещал: «Я теряю доверие и уважение к людям, сетующим на отсутствие у них времени. Правда в том, что их предложениям недостает слов «на это». Им чуждо понятие приоритетов и неизвестны подлинные желания».

Влюбленные вели себя так, словно в истории их знакомства не существовало черных пятен и несуразиц. К произошедшим казусам они отнеслись, как к яркой молнии: в ней можно проследить и руку Дьявола, и Бога. Спокойствие и блаженство, которые преследуют те гром и грохот, с лихвой покроют все убитые на перебранки силы.

Стерев границы, пара не замедлила избавиться от ледяного и напыщенного «Вы» и заменить его интимным и дразнящим душу «ты». И переход этот негласно объявил: теперь секретам и молчаниям здесь не место.

Рудковски с жаром выпалила детали ее безрадужного детства, и те дополнили в голове Генри и без того малоприятный образ Джозефа. Парню стало невыносимо жаль Катерину, чьи мемуары пропечатались ударами отца. Он попытался успокоить девушку: «Пожалуйста, пробуй не цепляться прошлым. Куй будущее, действуя сейчас. Прошлое может влиять, но не должно распоряжаться, как тебе относиться к миру и через какую призму эту реальность принимать».

Парень в свою очередь поведал, как он проучаствовал в прихоти отца стать мэром мрачным безмолвием, которое последний запросил. Описывая суд, Генри не мог не рассказать о маме, так что у Катерины тотчас возникла страсть, во-первых, подсобить Алисии представиться недружелюбному народу Энгебурга; а во-вторых, желание познакомить женщину с достоинствами города, при всех пороках весьма симпатичного.

Особенностью Катерины было то, что помощь девушка осуществляла точечно, а жертв выбирала известным только Богу образом. Порой она пренебрежительно смотрела на бездомных, отказывая кинуть попрошайкам даже парочку монет. Рудковски объясняла это так: она видит в них лишь лень и безусловную покорность – они смирились с участью и не согласны ничего менять.