— Да!

— Так вот знай, что это самый лучший сюрприз в моей жизни! Надеюсь, такое положение вещей о чем-то тебе говорит?

— Безусловно! А эта девушка Николь, она…

— Я переспал с ней вчера! Просто переспал, понимаешь?

— Это была ее идея?

— Да! Хоть мне такое признание и не делает чести!

Яна улыбнулась, сглотнула слезы. Слишком много всего навалилось на нее за эти несколько минут, и она просто обессилела, почти в мгновение пережив и боль, и разочарование, и чувство утраты, сменившиеся непомерной радостью, ощущением полного счастья!

«Вот это закалка!» — подумалось ей, и она произнесла это вслух.

— Что? — не понял Егор, который нежно обнимал ее дрожащими от волнения руками.

Яна опомнилась первой.

— Что же мы тут стоим? — воскликнула она, высвобождаясь из его объятий. — На нас, по-моему, уже все смотрят!

Получив ключи от ее номера, они направились к лифту.

— Ты, наверное, голодная? — спросил Егор.

— Еще бы! Я ужасно голодная, уставшая и желающая немедленно принять душ!

— О’кей! Тогда делаем так! Я провожаю тебя в номер, ты пять минут отдыхаешь… Надеюсь, хватит?

Яна засмеялась:

— Вполне!

— Потом принимаешь душ и ждешь меня!

— А ты?

— А я бегу к себе, привожу себя в порядок, — он брезгливо провел рукой по своему небритому лицу, — после чего захожу за тобой, и мы отправляемся ужинать.

— Отлично!

«…Интересно, какова мера полного счастья, которое может вместиться в человеческую душу, и чем его измерить?» — думал Егор, глядя на Яну, сидящую за столом напротив него. Ах, до чего же она была хороша! Чарующий блеск счастливых глаз, взгляд, устремленный на него, взволнованный, призывный, полный желания. Господи! Хватит ли у него сил дождаться окончания ужина!

Они заказали спаржу с тертым сыром под соусом бешамель, рыбное ассорти и к нему белое вино «Шабли», которое посоветовал официант. А из предложенных салатов Яну заинтересовал тот, который назывался «Аида».

— За тебя! — сказал Егор, протягивая бокал. — За сказку в Париже!

— За сказку? — удивилась она.

— А как еще назвать твое появление здесь? Я до сих пор не могу в это поверить! — Он коснулся ее щеки. — Ты не исчезнешь?

Яна улыбнулась:

— Не исчезну, даже не надейся!

Они выпили, и Яна с удовольствием принялась за еду. Егору же кусок в горло не шел. Он слегка притронулся к салату, потом поковырял вилкой рыбу.

— Ты не голодный? — спросила Яна.

— Голодный! Но вместо всего этого предпочел бы съесть тебя!

— Подожди немного! — засмеялась она. — Не лишай меня ужина, и вообще, мне здесь очень нравится!

Оркестр тихо исполнял легкое попурри из почти забытого Поля Мориа, и это было так здорово! Музыка так соответствовала их настроению, вину «Шабли», свету матового светильника, тусклому, с голубым оттенком, растекающемуся по стенам.

— Пошли потанцуем! — сказал Егор и взял ее за руку.

— Пошли! — обрадовалась Яна.

Он касался губами ее волос и слушал биение сердца или сердец — ее и своего — сейчас в этом было трудно разобраться!

— Яна?

Она подняла на него счастливые глаза.

— Если б ты знала, как много я хочу тебе сказать! Но, увы, как-то не получается, не могу подобрать нужных слов…

Захмелевшая Яна положила голову ему на плечо и тайно, с наслаждением, вдохнула аромат его тела.

— А с чувствами получается?

— Еще как! У меня уже не хватает сил их сдерживать!

— А я, оказывается, просто тебя люблю, и причем давно, с девяти лет! Вот такая выходит штука, Егор!

— Яна, Яночка! — Он крепко прижал ее к себе.

Музыка закончилась.

— Все, я больше не могу! — сказала Яна полушепотом. — Давай купим еще бутылку вина и пойдем.

— Ко мне или к тебе?

— Все равно! Здесь везде свободно!

— Свободно?!

— Конечно! Как ты думаешь, почему я примчалась к тебе в Париж?

Егор пожал плечами:

— Ну, скажем… Причин может быть много!

— Только одна! Ведь в Москве заняты теперь обе квартиры: в моей — мама, в твоей — Егор Алексеевич, вернее, ты в его!

Егор засмеялся:

— Действительно! И как я сразу не догадался!

Он повел ее в свой номер, но на полпути Яна вдруг остановилась:

— Знаешь, давай лучше ко мне.

— Почему?

— Я не подумала сразу, что нам может помешать дух этой рыжей Николь. Вы ведь возвращались сегодня из твоего номера?

— Да, но там мы только письма писали! — улыбнулся Егор.

— Это не важно! Пошли ко мне!

В лифте Егор приблизился к ней, обнял и нетерпеливо потянулся губами к ее губам. Яна нежно закрыла его рот ладонью.

— Подожди! Я слишком сильно этого хочу и потому не могу принять твой первый поцелуй вот так, наскоро, в лифте! Для этого я слишком сильно его желаю! А лифт ведь скоростной, сам понимаешь!

— Яночка, Яночка, Яна! — Егор весь дрожал от желания и, отняв ее руку от губ, принялся покрывать поцелуями ладонь, пальцы, запястье.

Лифт и впрямь быстро остановился, а может, им просто так показалось, как знать. Они были пьяными от любви, ошалевшими от предвкушения ее сладких даров, которые она сулила им всего через несколько мгновений. Нужно было только преодолеть расстояние от лифта до номера Яны, открыть дверь и потом снова ее закрыть…

Эти стихи Егор напишет на рассвете, когда Яна уже будет спать. А он просто не сможет спать! Он будет благодарить Бога, судьбу и весь белый свет за дарованное ему счастье! Он будет сидеть на полу у кровати Яны, глядеть на нее, спящую, улыбаться и писать эти стихи!

Егор улыбнулся, вспоминая быстрый шепот Яны:

— Не спеши, там сзади молния!

И он тут же нащупал заветный пластмассовый крючок. Раздался звук расходящейся молнии, быстрый, стремительный, нетерпеливый! Яна подняла руки — и платья нет!

— Яна, Яночка! Радость моя! — шепчет Егор, лаская губами ее груди.

Он редко писал стихи. Впервые это было в седьмом классе. И стихи его были тогда отнюдь не любовные. Он пытался сочинить поздравление на день рождения другу Веньке. Вторая попытка, уже довольно успешная, была в десятом классе. Он написал тогда несколько удачных, на его взгляд, лирических четверостиший в честь Леночки Агеевой, и вот теперь стихи родились снова. Они пришли сами, постучались в сердце, и оно им открылось!

Яна потянулась и перевернулась на другой бок. Егор замер на мгновение, словно испугался, что она может проснуться от шороха шариковой ручки по бумаге. Ее волосы разметались по подушке, губы застыли в счастливой полуулыбке.