— Этот человек не дикарь, Софья Николаевна, — сказал Павел Андреевич. — Он, напротив, очень образован, получил образование в Англии. Ку-Льюн, так его зовут, является дальним родственником Великого Ламы, и тот, обнаружив в свое время в мальчике большие способности, отправил его учиться, чтобы потом с его помощью нести в мир тибетские знания. Ку-Льюн — человек двоякого воспитания, с одной стороны, он совершеннейший тибетец, от рождения привыкший к аскетическому образу жизни, а с другой — европеец, воспринявший светские правила общения.

— Ну что ж, тогда нам тем более интересно с ним познакомиться.

— Я очень благодарен за приглашение, но пока ничего не знаю о планах Ку-Льюна.

— Что ж, — сказала Софья, — тогда мы приглашаем вас одного, Павел Андреевич, правда, Алексей?

Алексей Спиридонович согласно кивнул:

— Приходите непременно, Павел Андреевич! Я буду рад вас видеть.

— Так что же вы хотели предложить папе, Павел Андреевич? — спросила Елена.

— Частичная парализация именно в той степени, в которой она сейчас присутствует у Николая Степановича, вполне может быстро исчезнуть, я настоятельно рекомендую ему отправиться в Тибет на лечение и предлагаю свое посредничество. Ведь я не только друг вашего мужа, но и преданный поклонник художника Николая Степановича Ордынцева. Думаю, вернувшись из Тибета, он еще не единожды порадует нас своими новыми работами.

Николай Степанович в самом начале беседы вроде бы и не слушал рассказчика и даже, облокотившись на подушки, подремывал в свое послеобеденное удовольствие. Однако теперь он сидел в кресле выпрямившись и даже подался немного вперед, внимая каждому слову Павла Андреевича. В его глазах, буравящих гостя, светилась надежда. Всем стало ясно, что уговаривать его отправиться в Тибет им не придется.

Когда приходит любовь, в какой момент? Разве может объект ее атаки определить то мгновение, после которого все вокруг озаряется ярким светом? Она приходит без спроса, вдруг, становится самым главным. Напрасно сопротивляться ей. Где уж там! Это никому не под силу!

За Яной оставался обещанный ужин, и в назначенный день Егор, с нетерпением ожидавший его, не мог сосредоточиться на чем-то другом. Он даже не поехал к деду, ограничился телефонным звонком, справившись о его самочувствии. Однако до семи вечера надо было как-то убить время, и Егор, хоть и без охоты, принялся за уборку квартиры. Это занятие не мешало его внутренней борьбе, которую он вел с новым для него чувством, занимаясь в общем-то самообманом.

«Я ей абсолютно не нужен! — говорил он себе. — Она приглашает меня на этот ужин только из благодарности! Да и как же иначе? Разве кто-то поступил бы по-другому на ее месте?»

Но тут накатывала волна воспоминаний, не давая забыть призыв, который он прочел в ее глазах.

«Ну и что? Что из этого? — убеждал он себя. — Она тогда немного выпила, расслабилась! И у нее, помимо ее сознания, на какой-то момент могло возникнуть обыкновенное сексуальное влечение к мужчине. Почему я должен думать, что этот призыв имел отношение именно к моей персоне? Да как знать, может, его прочел бы тогда в ее глазах любой другой мужчина, окажись он на моем месте!»

«Сексуальный призыв? Ну и ладно!» — Он мысленно представил Яну в своих объятиях, и чувство, доселе не сравнимое ни с каким другим, обожгло его, опалило.

«Нет! — тут же сказал он себе. — Это подло! Это было бы подло с моей стороны. Воспользоваться минутной слабостью женщины, которая только что похоронила мужа. И наверняка любимого. Конечно, любимого! Он почувствовал зависть к Володе. — Фу! Какая чушь! — подумал он, поймав себя на этой мысли. — Я завидую ее мертвому мужу! Какая чушь!»

— Не чушь! Я и правда ему завидую! — сказал он вслух и нажал на клавишу пылесоса.

Яна в это время суетилась на кухне. Она рано утром, рискнув оставить спящую Машеньку, обежала пару ближайших магазинов и вернулась домой с полными сумками продуктов. Меню она продумала накануне вечером и теперь принялась воплощать задуманное. Запеченная курица в специях и сливках — для получения корочки особо аппетитной румяности — основное горячее блюдо. Салатики. Совсем понемногу! Два или три? Лучше три. С крабами и красной фасолью, с грецкими орехами, брынзой и чесночком. И еще один — на десерт — фруктовый, с коньяком и толчеными фисташками. Ну, рыбные нарезочки, бутербродики с икрой — это само собой, конечно. Пирог. Яблочный, из слоеного теста.

Праздничный ужин… Несвоевременно, конечно. Ведь еще не прошло и сорока дней после смерти Володи. Яна тяжело вздохнула, сама не зная отчего, то ли скорбя по Володе, то ли сожалея по поводу несвоевременности ужина, который ей хотелось устроить. Конечно, хотелось! Ведь она так устала от всего этого кошмара. Устала… Легко сказано! Егор… Каким образом она еще может его отблагодарить?

Одним словом, затея с ужином была ею стопроцентно оправдана, а угрызения совести отметены. Теперь она пребывала в приподнятом настроении.

— Так! — Яна взглянула на часы. — Без четверти пять. Стол, можно сказать, готов. Машка накормлена. Пора и собой заняться. А что надеть?

Яна в раздумье остановилась перед открытым гардеробом. Ей очень шло короткое облегающее вечернее платье-стрейч, темно-синее, с глубокими вырезами на груди и спине. Она покрутила его перед собой и с сожалением призналась, что это было бы слишком. Такому искушению нельзя поддаваться. Яна принялась лихорадочно перебирать вещи, вспоминая, что еще ей особенно идет. Вот! Короткая кожаная юбочка и голубая с серо-бежевыми разводами кофточка! Вырез тоже ничего, глубокий, рукав три четверти. Элегантно и в то же время почти по-домашнему! Она приложила кофточку к лицу и взглянула на себя в зеркало. Вполне освежает! Вполне! Надо только наложить в тон серые тени, слегка, едва заметно!

Она достала два комплекта своего лучшего нижнего белья, черный и бежевый. Какой надеть? И тут же, усмехнувшись своей глупости, в отчаянии плюхнулась на кровать.

«Ну какая разница! С ума сошла? На что я рассчитываю?» Это был первый в течение суетливого дня осознанно возникший в ее голове вопрос.

Яна загрустила. Она не пыталась в чем-то себя уличить или устыдить, да и что, собственно, произошло? Ничего преступного! Пока… А ведь она хотела бы! Почему не признаться в этом самой себе? Да, она шла к этому с самого первого дня, как увидела Егора на кухне в полосатом халате, а может, даже и раньше, еще тогда, когда был жив Володя и она впервые услышала от Егора Алексеевича о приезде внука. Только не отдавала себе в этом отчета. Не ради же праздного любопытства она всякий раз прислушивалась к переговорам соседа с той, американской, стороной по телефону! Она-то шла, а что толку? Егору зачем все это нужно? У него ведь там невеста. Невеста!

— Понимаешь ты это или нет? — строго, с душевным надрывом, спросила она у себя.

— Господи! Уже половина седьмого, а я сижу в неглиже, слюни распустила!

Она стремительно вскочила с кровати, схватила черный комплект белья, отметив, что он все-таки лучше, надела колготки, юбку, кофту и через несколько минут уже предстала перед зеркалом с расческой в руках. Уложив волосы, принялась разглядывать себя со всех сторон. И тут ей что-то не понравилось. Что-то было не так! То ли кофта придавала лицу бледность, то ли сама она побледнела от волнения. Решив, что виновата все-таки кофта, снова помчалась к гардеробу.

…Яна предстала перед Егором в открытой, песочного цвета летней футболке. И не прогадала, ибо он сочетался с цветом ее светло-карих, охваченных возбужденным блеском глаз.

— Привет! Проходи! — сказала она, открыв дверь.

Его взгляд мгновенно вобрал в себя ее всю, с головы до ног, и тупо замер на трех свободных крючках стоящей прямо за ней вешалки.

— А я вино купил. Французское, сухое. Две бутылки, — сказал он, обретя дар речи, словно сбросил свое внутреннее напряжение на эти металлические крючки.